Кисмет - Люк Треджет

с минуту рассматривает куст помидоров, поставленный в ванну; вид растений успокаивает ее и напоминает о прошлом воскресенье, проведенном с Питом. Она собирается с духом и возвращается в гостиную, где Пит сервирует основное блюдо. Анна подходит к нему и отвлекает его поцелуем в щеку, он поворачивается к ней и целует ее по-настоящему, в губы. Она чувствует, что остальные наблюдают за ними, вероятно истолковывая ее жест как извинение за гневную вспышку за столом или хотя бы как демонстрацию того, что с этой минуты она будет вести себя хорошо. Когда она направляется к своему стулу, ее внимание привлекает айпад, играющий что-то из Корин Бэйли Рей, и Анна выясняет, что это готовая подборка Spotify под названием «Лучший званый ужин». Мать твою за ногу! Она входит в свой профиль, ставит произвольный выбор, и Пит не возражает: он ничего не понимает в музыке, просто знает, что она создает атмосферу, так же как ковровое покрытие — уют.

Едва Анна усаживается на свое место, как перед ней появляется тарелка горячей пасты с морепродуктами — кремовые ленты тальятелле с нарезанными омарами и отчетливым запахом лимона. На этот раз намереваясь съесть все, она осмеливается положить в рот первую ложку и, запивая ее вином, одновременно пытается следить за разговорами, которые ведутся за столом. Кейр и Тоби обсуждают, куда лучше поехать в отпуск, а Ингрид, похоже, объясняет Сесиль, как далеко она продвинулась в получении британского гражданства. Пит и Зара снова встречаются глазами и тоже начинают диалог: она спрашивает, где он покупал морепродукты, затем они делятся впечатлениями от рыбного магазина в Кентиш-таун, а после начинают перечислять другие продуктовые магазины в северо-западном Лондоне и, как всегда, во всем соглашаются друг с другом; в любом разговоре Зара и Пит неизменно выясняют, что им нравятся одни и те же вещи, и это, конечно же, является иносказанием того, что они нравятся друг другу. Анну снова обуревает ревность, и она точно вспоминает, когда Зара последний раз заходила к ним. Это было вечером в субботу, после того как они ездили в Ноттинг-Хилл на день рождения Джулии, университетской приятельницы, с которой в действительности ни одна из них не была особенно дружна. В конце концов Зара осталась у Анны ночевать, и когда они, сидя на диване, пили по последнему бокалу, Пит вернулся из паба и присоединился к ним. На следующее утро Анне нужно было ехать на работу — освещать состязания по гребле, и она помнит острое беспокойство из-за того, что приходится оставить Пита и Зару вдвоем в квартире — он наверху, она в гостиной на диване, оба полуголые и с похмелья. Неприятное чувство не покидало ее весь день, который она провела, опрашивая зрителей соревнований на продуваемом ледяным ветром берегу реки, и Анна решила в следующий раз, когда они встретятся все вместе, проявить больше бдительности. Но следующего раза не было. Через несколько дней Зара объявила, что они с Кейром начали перестраивать кухню; ремонт, казалось, поглотил все ее свободное время, и, как это ни удивительно, больше она не заходила. Кейр сказал, что на перестройку ушло всего две недели, и это звучит куда более правдоподобно, чем полгода. Анна размышляет, есть ли у Зары причины лгать, но в этот момент Бин напоминает, что пора представлять очередную историю про Анну. Выбирают Сесиль, и, пока все продолжают есть, она рассказывает забавный случай. Под стук столовых приборов и чавканье Сесиль повествует о том, как на втором курсе Анна водила ее в ночной клуб, и когда пришло время брать такси домой, Сесиль увидела Анну под руку с другой миниатюрной брюнеткой, которую подруга приняла за Сесиль.

— Что я могу сказать в свое оправдание? — говорит Анна, когда все хлопают и хвалят Сесиль за эту историю. — У тебя расхожий тип лица.

Хамза издает восторженный визг, как делает всегда, когда слышит грубоватые шутки, и предлагает поторопиться со следующим рассказом, поскольку уже десять вечера. Снова просят Зару, и теперь она соглашается при условии, что со стола сначала уберут грязные тарелки. Анна удивляется, почему вдруг недоеденную пасту забирают у нее из-под носа, но потом замечает: остальные тарелки пусты.

Когда уносят посуду, сметают крошки и вновь наполняют бокалы, все отодвигают свои стулья от стола и разворачиваются к Заре, которая, как бы отвечая ожиданиям, встает.

— Не люблю я произносить речи, но была не была. Что ж. Так. Вот. Некоторые из вас помнят квартиру, которую мы с Анной снимали в восточном Лондоне.

— Я помню крыс, — подтверждает Хамза.

— А я помню, как пришла на ужин, а еду подавали на летающей тарелке, потому что у вас не было нормальной посуды, — добавляет Сесиль.

— Положим, крысу там видели всего однажды. Но дом в самом деле к элитным не относился. Квартира располагалась в жилом районе в Хакни, и по пути домой мы часто натыкались на ограждение из полицейской ленты. Но то были золотые деньки. Самые лучшие. Некоторые из вас также помнят Анну в те годы. Мы все отличались наивностью и амбициозностью, но Анна особенно. Она не имела постоянной работы, перебивалась временной, постоянно вела блоги и придумывала идеи различных начинаний. Ее самым любимым замыслом был «Общественный амбар».

— «Общественный амбар»! — восклицает Хамза. — Я помню этот навязчивый бред.

— Общественный что? — переспрашивает Тоби.

— Амбар, — поясняет Анна. — Склад для жителей окрестных домов, где можно за ежемесячный взнос брать на время молотки, дрели, стремянки и все необходимое. Есть же прокат автомобилей, а здесь — прокат инструментов.

— Ерунда какая-то, — роняет Кейр.

Зара хлопает его по руке и просит не перебивать.

— Ну так вот, — продолжает она. — Анна без умолку болтала об этом. Даже в клубе и на наших вечеринках — мы часто собирались впятером или вшестером и плясали вокруг ноутбука на кухне. Анна называла это «Танцевальный клубок». Но Анна всегда отличалась чрезмерной восторженностью. Помню, она сказала мне, что наша квартира — «центр мирового сознания».

Зара делает паузу, чтобы все могли похихикать, и Анна уточняет, что цитировала Алена Гинзберга. Она доподлинно помнит, при каких обстоятельствах произнесла эти слова семь или восемь лет назад и то, как себя тогда ощущала: сжатые челюсти, сердечный трепет, холодный пот. И она