Странники Одиннадцати Пространств. Нет худа без добра - Александра Алексеевна Василевская

поразительная особенность центора. Хм, с одной особенностью я, э-э-э, до сих пор не могу свыкнуться. Млем, ты уже, хм, догадалось, о чём я.

Строеньем центор с нами сходно,

Но только внешним. Мозг его –

Что кажется нам странно, чужеродно, –

Так в теле расположен глубоко,

Что угадать, не зная, труд большой.

Во чреве скрылось то начало,

Тот орган, что наделён душой.

Чем центор слышало и чем дышало

В главе же развилось, с пятью очами

Рядом, которые ночи темней.

У центора сродства нет с нами

В строении запутанном костей;

Сердец двух тоже непривычно

Расположенье: за горлом и от мозгов внизу

Находятся те органы обычно.

Днём или ночью — ни в одном глазу:

Не знает центор, что такое сон.

Не ведает оно и пола — привыкло звать

Себя и родича «оно», а не «она» иль «он».

Потомство центор может дать

Одно — вдвоём ему претит.

Общительно, и впечатлений жаждая,

В искусство много обратит

Того, что таковым признал б не каждый;

Красивое с мудрёным сочетая,

И тонко, и изысканно напишет

О всём о том, что прочитало

В иных мозгах, да и само чем дышит.

— Ура! Теперь я точно знаю, что продемонстрирую, — восклицает Млем. — А я ещё сомневалось и выбирало. Уверено, вам понравится.

— Ну и анатомия у тебя, — искренне поражается Силмак. — Мозг в брюхе, лёгкое в голове… неужто удобно?

— Конечно, удобно. Я поражаюсь, как удобно вам! Голова — самое уязвимое место, и то, что у вас там мозг, странно. В брюхе больше места, и мозгу легче питаться, поскольку рядом пищеварительная система. И лёгкое очень даже логично иметь поближе к носу.

— Логично, но всё равно необычно. Тьфу, не к месту рифму спесочил!

— То есть лёгочный мозг у меня в груди тебя не смущает? — обращается к шнырявке Стив.

— Признаться, да! Твой организм мне не кажется столь диким.

— Диким! — смеётся Млем. — А как же то, что вы умеете спать — терять на время сознание и затем возвращаться? Вот что поистине удивительно!

— Как же отдыхает твой мозг? — спрашивает Витс.

— Во-первых, даже ваш сон — это не отдых, а особый режим работы мозга. А во-вторых, активные центры у меня всё время перемещаются. У меня в мозге два симметричных отдела. Если какой-нибудь участок в одном отделе утомляется, активность тут же переходит во второй. А первый отдыхает, буквально ничего не делает. Те же процессы, которые у вас происходят во сне, в моём мозге идут постоянно в регуляторных участках.

Витс понимает, что на этом месте его естественнонаучных познаний уже несколько не хватает. Поэтому, кивнув Млему и смущённо улыбнувшись, он достаёт из кармана книгоплат с Галактической Энциклопедией и погружается в чтение.

— Витс, раз уж ты всё равно в Энциклопедию залез, — протягивает Тикки, — глянь, что там про нашу культуру есть. Я так и не придумала, что показать. Всю жизнь только и помню, что рабский труд на паукрабих и… ну… было дело… неважно.

— Эм, я думаю, тебе поможет стих, — отзывается Айзел.

На влажной суше, и в воде самой

Уютнее всего для клеа.

Но капельки воды одной

Им недостаточно; имея

Жабры, что для дыхания газ нужный

Отлавливают склизким веществом –

Метан, для нашей крови чуждый –

Обязаны всем существом

Почаще в воду опускаться,

Чтоб слизь застыть возможность

Не имела; приниматься

За труд ручной и за науки сложность

Им пришлось, коль скоро

Решили мир в границах расширять.

Им удалось: от горных склонов

До жарких пустошей — всё ныне усмирять

Легко. Устройства, что способны

Жизнь в космосе любому

Клеа обеспечить, другим всем видам неудобны.

Могли б иною сделать форму,

Но первый им по нраву образец –

В нём украшение и символ знают:

То из сказаний, наконец,

То волшебство, которым их герои обладают.

Особая у клеа тяга

Первее всех те посещать миры,

Которых ни один бродяга

Коснуться не успел, и там устраивать пиры.

— Скафандр первопроходца! Точно. И сказание я это помню. Надо же, память-то не вышибло, — чуть оживлённее, чем обычно, произносит Тикки. — Теперь я знаю, что показать — вернее, рассказать.

— А то ты говорила, что тебе вообще всё пофиг! — смеётся Эффелина.

— Айзел, пожалуйста, прочти про её вид, а то она меня опять достанет…

— С удовольствием, — отвечает фоксиллинда.

Элегантины доказать сумели,

Что разум и без хватких рук

Развиться может; и без них умелы,

Искусны те, что вдруг

Речь обрели; лишь стоило однажды

У матери, всегда одной,

Мутации особой появиться дважды –

И говорить позволил горла строй.

Речь и содружество, где состоит

Элегантина, откуда бы ни появилась,

Любая — открыли славный вид

На перспективы, что не снились

Тем существам, летающим, но робким.

Учтя обилье жизни той,

Что бегает по видным тропкам,

Из трав и веток строит дом большой,

Так и себе смогли соорудить

Жилища. Со временем и сами

Приноровились так, что обучить

Помогут и рукастого, и с многими ногами.

На звёзды смотрят часто, и готовы

Уже и звездолёт построить первый,

Который к горизонтам новым

Укажет путь опасный, хоть и верный.

Боролись испокон веков

Элегантины с мрака страхом –

Хоть от чудовищных зубов

Любых уйти способны крыльев взмахом.

— Это что ж получается, Эффелина, ты первая в космосе среди своих? — усмехается Яарвокс.

— Да, да! И всё благодаря Тикки! — весело отвечает элегантина. — Хоть она и говорит, что…

— Опять началось, — булькает клеа.

— А что это за существа такие, которые строят дом из травы и веток и, насколько я понял, помогли это сделать и элегантинам? — не подозревая, какую услугу оказывает уставшим от нескончаемой визгливой болтовни слуховым жаберным крышкам Тикки, спрашивает Витс.

— Это дружные стройбики, — откликается Эффелина. — Такие зверюшки…

— Э-э-э, полунасекомцы, — поправляет Айзел.

— Полунасекомцы, с тоненькими такими лапками и длинной шеей. Их легко дрессировать, вот мы их и использовали, когда только начали строить. Потом сами научились, одним ртом.

— Почаще бы ты им что-нибудь строила, — цедит сквозь зубы Тикки.

— И ещё одно… где же твои крылья, Эффелина? — интересуется Витс. — Я не видел, чтобы ты летала…

— У меня крылья на хвосте, — отвечает элегантина. — Мне их туда ещё в детстве пересадили, чтобы я улететь не могла.

— А, так это крылья? Надо же.

— Это жестоко, — с сочувствием ничуть не меньшим, чем у органических существ, произносит Бастер.

— Ну, я привыкла. Да и… летать, вообще-то, страшно, так что ну его!

— Между прочим, хм, среди нас есть ещё один, э-э-э, первопроходец среди своего вида, — замечает Айзел. — Фиб-Фиб, никто ведь, эм, раньше не покидал, гм, Улья?