Гипотеза любви - Али Хейзелвуд

достойную цель. На спасение китов. На лечение псориаза. На Оливию.

— Я принесла это… полагаю, это твое.

Она сделала пару шагов к нему и протянула зарядку для телефона, позволив концу шнура раскачиваться в воздухе так, чтобы Адаму не пришлось прикасаться к ее руке.

— Точно. Спасибо.

— Она была за лампой у кровати, наверное, поэтому ты ее и забыл. — Она сжала губы. — Или, может быть, это старость. Может быть, начальная стадия деменции. Амилоидные бляшки и все такое.

Он пристально посмотрел на нее, она попыталась не улыбнуться, но было уже поздно, он закатил глаза и сказал: «Очень смешно» — и…

Вот она уже улыбается. Снова. Проклятье.

Она заставила себя отвести взгляд, потому что… нет. Больше нет.

— Как прошло интервью?

— Хорошо. Хотя это только первый этап.

— А сколько их всего?

— Слишком много. — Адам вздохнул. — У меня еще будут встречи с Томом по гранту.

Том. Точно. Конечно. Конечно… вот почему она тут. Чтобы объяснить ему, что…

— Спасибо, что пришла, — сказал он тихим и искренним голосом. Как будто, согласившись на встречу и прокатившись на метро, Оливия доставила ему огромное удовольствие. — Я подумал, что ты, возможно, будешь со своими друзьями.

Она покачала головой.

— Нет. Ань пошла на свидание с Джереми.

— Мне очень жаль, — сказал Адам, глядя на нее с искренним сочувствием.

Оливии потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить свою ложь и его предположение, будто она влюблена в Джереми. Это произошло всего несколько недель назад, но казалось, что очень давно. Тогда она боялась, что Адам узнает о ее чувствах к нему, и не могла себе представить ничего хуже. После всего, что случилось за последние несколько дней, это выглядело так глупо. Ей следовало признаться во всем, но какой в этом сейчас смысл? Пусть Адам думает, что хочет. В конце концов, от этого пользы будет больше, чем от правды.

— А Малькольм с… Холденом.

— А, да. — Он кивнул с усталым видом.

Оливия на мгновение представила, что Холден, должно быть, пишет Адаму все то, что им с Ань пришлось выслушать лично, и улыбнулась.

— Насколько все плохо?

— Плохо?

— Ну, это вот все между Малькольмом и Холденом?

— А. — Адам прислонился плечом к стене, скрестив руки на груди. — Думаю, все очень неплохо. По крайней мере, для Холдена. Ему действительно нравится Малькольм.

— Это он так сказал?

— Он об этом тараторит не затыкаясь. — Он закатил глаза. — Ты знаешь, что Холдену на самом деле двенадцать?

Она рассмеялась.

— Малькольму тоже. Он много с кем встречается и обычно трезво оценивает ситуацию, но эта история с Холденом… Я ела на обед сэндвич, и он очень кстати вспомнил, что у Холдена аллергия на арахис, хотя у меня даже арахисовой пасты не было в сэндвиче!

— У него нет аллергии, он притворяется, потому что ненавидит орехи. — Адам потер висок. — Я проснулся в три часа ночи, потому что Холден прислал мне хайку о локтях Малькольма.

— Хорошее было хайку?

Он вскинул бровь, и она снова рассмеялась.

— Эти двое…

— Невыносимы. — Адам покачал головой. — Но, думаю, Холдену это нужно. Нужен человек, которого он будет любить и который полюбит его.

— Малькольму тоже. Я просто… боюсь, что он может захотеть большего, чем Холден готов предложить.

— Поверь мне, Холден уже готов подавать вместе документы на ипотеку.

— Хорошо. Я рада.

Она улыбнулась. А потом почувствовала, что ее улыбка быстро гаснет.

— Безответная любовь — это действительно… нехорошо.

Уж я-то знаю. И может быть, ты тоже.

Адам пристально разглядывал свою ладонь, несомненно думая о женщине, о которой упоминал Холден.

— Нет. Нет, это не тот случай.

Это была странная разновидность боли, эта ревность. Непонятная, чуждая и непривычная. Она колола и сбивала с толку и была так непохожа на одиночество, которое она испытывала с пятнадцати лет. Оливия каждый день тосковала по матери, но со временем смогла обуздать свою боль и превратить ее в мотивацию для работы. В цель. Но ревность… Это страдание не приносило никакой пользы. Только беспокойные мысли, и что-то сжимало грудь всякий раз, когда она думала об Адаме.

— Мне нужно попросить тебя кое о чем, — сказал он.

Его серьезный тон заставил ее поднять взгляд.

— Да?

— Люди, которые обсуждали тебя вчера на конференции…

Она напряглась.

— Я бы предпочла не…

— Я не стану ни к чему тебя принуждать. Но кто бы они ни были, я хочу… Я думаю, тебе стоит подать жалобу.

О боже. Боже. Это какая-то жестокая шутка?

— Любишь жалобы, да? — Она издала смешок. Слабая попытка пошутить.

— Серьезно, Оливия, если ты решишь, что хочешь это сделать, я помогу тебе, чем смогу. Я мог бы пойти с тобой и поговорить с организаторами конференции, или мы могли бы заполнить девятую форму Стэнфорда…

— Нет. Я… Адам, нет. Я не буду подавать жалобу.

Она потерла глаза кончиками пальцев, чувствуя себя так, словно это все был один огромный жестокий розыгрыш. Вот только Адам об этом не догадывался. Он действительно хотел защитить ее, а Оливия хотела лишь… защитить его.

— Я уже решила. Это принесет больше вреда, чем пользы.

— Я знаю, почему ты так думаешь. Я чувствовал то же в аспирантуре по отношению к своему научному руководителю. Мы все чувствовали то же самое. Но с этим все-таки можно бороться. Кто бы это ни был, он…

— Адам, я… — Она провела рукой по лицу. — Я хочу, чтобы ты оставил эту тему. Пожалуйста.

Несколько минут он молча внимательно смотрел на нее, затем кивнул.

— Ладно. Конечно. — Он оттолкнулся от стены и выпрямился. Он явно был не согласен, но старался уважать ее желания. — Хочешь, сходим поужинать? Неподалеку есть мексиканский ресторан. Или суши… Настоящие суши. А потом в кино. Может, найдется один-два фильма, в которых не умирают лошади.

— Я не голодная.

— Неужели. — Он смотрел с легкой насмешкой. Ласково. — Не знал, что такое возможно.

— Я тоже. — Оливия слабо усмехнулась, а затем заставила себя продолжить: — Сегодня двадцать девятое сентября.

Короткая пауза. Адам смотрел на нее внимательно и с недоумением.

— Да.

Она закусила нижнюю губу.

— Ты знаешь, что декан решил насчет твоих фондов?

— А, точно. Фонды будут разморожены. — Он казался счастливым, его глаза сияли почти по-мальчишески. Это немножко надорвало ей сердце. — Я хотел сказать тебе сегодня за ужином.

— Это здорово. — Она выдавила из себя улыбку, слабую и жалкую на фоне ее растущей тревоги. — Это действительно здорово, Адам. Я рада за тебя.

— Должно быть, все дело в твоем мастерстве нанесения крема от солнца.

— Да. — Ее смех звучал фальшиво. — Придется включить это в резюме. Фейковая девушка с большим опытом. «Майкрософт офис» и отличные навыки работы с солнцезащитным кремом. Доступна немедленно, только для серьезных абонентов.

— Не немедленно. — Он смотрел на нее с любопытством. С нежностью. — Я бы сказал, не в ближайшее время.

Тяжесть — та, что пришла вместе с осознанием, что нужно делать, — стала сильнее. Момент настал. Заключительный аккорд. Сейчас все должно закончиться. Оливия могла это сделать, и сделает, и тогда все станет лучше.

— Думаю, мне стоит… — Она сглотнула, и будто кислота растеклась по горлу. — Быть доступной. — Она вгляделась в его лицо, сжала кулак, натянув на него рукав свитера. — Мы поставили себе крайний срок, Адам. И мы добились всего, чего хотели. Джереми и Ань вместе… сомневаюсь, что они вообще помнят, что мы с Джереми когда-то встречались. А твои фонды разморозили, это замечательно. Правда в том…

Глаза щипало. Она зажмурилась, сумев удержать слезы. С трудом.

Правда, Адам, в том, что твой друг, твой коллега, человек, которого ты явно любишь, который близок тебе, на самом деле ужасен и отвратителен. Он говорил мне вещи, которые могут оказаться правдой, а могут и ложью… я не знаю. Я не знаю точно. Я больше ни в чем не уверена, и я очень хочу спросить