Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

теплым приветствием, а не вызвать леденящий страх, который я чувствовала. – Я так рада, что милость Божья привела тебя обратно, ко мне. Впереди много дел.

13

Рах

Грубая кора впивалась в ладони. Я уже несколько недель не подтягивался, и тело успело ослабнуть, но я сжал зубы и продолжил, не обращая внимания на боль. «Еще разок», – все время повторял я, но, сделав, не успокаивался. Когда я подтянулся снова, ветка задрожала и прогнулась под моим весом, затрепетали листья.

Мое внимание привлекло какое-то движение. Прислонившись к дереву и скрестив руки на груди, за мной наблюдал Гидеон. Я порадовался, что ему больше не приходится прятаться в хижине одному, но эта мысль принесла с собой отрывочные воспоминания. Крики. Ненависть. Легкость, с какой мой клинок пронзил Птафу.

Я попробовал подтянуться еще раз, но пальцы разжались, и я упал, ударившись о землю. Пока я сжимал и разжимал пальцы, ладони жгло. Под взглядом Гидеона мне не хотелось пробовать еще раз, но не хотелось и останавливаться и заводить разговор.

Взяв лежавшую возле дерева саблю, я вытащил ее из ножен. Гладкая кожаная рукоять будто сдирала кожу с измученных ладоней. Стараясь не обращать внимания на Гидеона, я проделал несколько основных упражнений с клинком, рассекая острием воздух. Наступая, поворачиваясь, разрубая, я следовал мантрам, с ранних лет заученным каждым левантийцем, и на кратчайшие мгновения обрел покой, став всего лишь клинком.

– Ты разучился.

Критическое замечание Гидеона нарушило мою сосредоточенность, и я споткнулся, едва не упав.

– А ты нет? – огрызнулся я.

– Я этого не говорил, но и не прячусь в лесу, изображая все более неряшливые замахи.

Его слова будто подрубили мне ноги, и с гортанным бессловесным криком я упал на колени. Ярость и горе рвались из горла, но мне не стало легче, когда в легких закончился воздух. Чувства захлестнули меня, и, когда Гидеон подошел ближе, мне потребовалась последняя капля самоконтроля, чтобы не ударить его клинком, кулаком или словом.

– Полегчало? – спросил он, присаживаясь на корточки рядом со мной.

– Нет.

– Рах…

– Только не говори, что я сделал правильный выбор, поступил правильно. Я сыт по горло этим лошадиным дерьмом.

– Иногда нет никакого правильного выбора, ты просто что-то выбираешь, и все. Ты чувствовал бы себя лучше, если бы позволил меня забрать?

Я в ярости смотрел на него.

– Я убил Клинка не в поединке.

– Нет, он сам себя убил. Ты передал должность Амуну. Ты не заставлял их приходить за мной. Они сами приняли решение и настаивали на нем, а теперь пожинают плоды.

– Я убил его, Гидеон, – резко возразил я. Глаза щипало от слез. – И сделал бы это снова.

Он тихо рассмеялся.

– Не сомневаюсь.

Из глаз полились злые слезы, и я не мог их остановить. Гидеон обнял меня, и, словно корабль в безопасной гавани, я прислонился к нему и выпустил всю боль и ярость. Я думал об Эске – друге, погибшем от моего клинка и которого я не смог оплакать, об Оруне и Кишаве, убитых чилтейцами. В нашем походе на юг я потерял так много Клинков и похоронил печаль под решимостью все исправить. Я не позволил себе оплакивать ни Йитти, ни Сетта, ни утрату единства среди левантийцев, ни потерю своего места, цели и предназначения, а просто шел вперед и вперед, не останавливаясь. Не давая себе сломаться.

Слезы лились сплошным потоком, горе словно вытекало из всего лица, а я цеплялся за рубаху Гидеона, превращая ее в мокрую тряпку, но он не отстранялся.

Одни боги знают, сколько мы так просидели, поток слез то ослабевал, то разражался с новой силой. Мне ничего не оставалось, кроме как выплакаться до дна и в конце концов медленно погрузиться в тишину.

– Теперь-то тебе легче? – пророкотал возле уха голос Гидеона.

– Немного. – Горло болело, а голос срывался. – Я тебе всю рубаху намочил.

Он отпустил меня, но не взглянул на свою одежду.

– Ничего, всякое в жизни бывает.

Я вытер лицо, чувствуя облегчение, как будто мог наконец идти вперед, а не застрял в этом моменте, как муха, застывшая в янтаре.

– Как ни приятно было вымокнуть в твоих слезах, – сказал Гидеон спустя некоторое время, – вообще-то, я пришел, чтобы отдать тебе это. – Он протянул книгу в смутно знакомой синей обложке.

– Что это?

– Я думал, ты знаешь. Тор сказал, что украл ее, потому что ты попросил.

Я вырвал книгу у него из рук.

– Попросил его…

– На здоровье, – сухо произнес Гидеон. – Не то чтобы мне требовалась благодарность, я всего лишь предложил отнести ее, чтобы ты откусил голову мне, а не ему. Может, теперь он перестанет хмуро пялиться на меня.

Не обращая внимания на его слова, я открыл книгу на случайной странице.

– Ох, да это священная книга Эзмы, – пробормотал я, и внутри снова вспыхнул гнев, когда я вспомнил торжество на ее лице. Она покидала лагерь с Амуном и моими Клинками, будто стала их предводителем. Я пытался отбросить ненависть и сосредоточиться, но она все равно билась в груди. – Не могу поверить, что Тор это сделал.

– Он умеет удивлять, – заметил Гидеон. – Этим он похож на Эзму, только не такой мерзкий.

– Когда ты успел с ней познакомиться? Или ты так сказал, потому что она хотела устроить тебе Отторжение?

Гидеон покачал головой.

– Я встречался с ней раньше. Вскоре после того, как нас изгнали. Она уже была здесь вместе со своим учеником, но не сказала тогда, что заклинательница.

– Не сказала? Я никогда не видел ее без короны, а уж сколько раз она упоминала…

– А тогда не сказала. Мы не знали. Мы думали, что они просто два изгнанных левантийца, и позволили им остаться с нами.

– Почему ты мне этого не рассказывал?

– А это важно?

Я провел пальцами по обложке книги.

– Может, и важно. Не знаю. Но если она была с вами, почему ее не захватили чилтейцы?

– Потому что тогда ее уже не было.

Измученный, с больной после слез головой, я с трудом воспринимал сказанное.

– Тебе придется поведать мне все с самого начала, потому что я слишком устал, чтобы складывать историю из кусков.

Гидеон вздохнул и провел дрожащей рукой по лицу.

– Однажды они с Дерккой пришли в наш лагерь и сказали, что их вдвоем сослали, и попросились остаться. Конечно, я согласился. Каким чудовищем надо быть, чтобы отказать двум левантийцам, пусть и не из моего гурта? Они остались и старались быть полезными. Мы построили лагерь и просто пытались держаться подальше