Минимальные потери - Алексей Евтушенко

Питер Уварофф, облаченный в хороший костюм изысканного покроя, при галстуке и начищенных до зеркального блеска черных остроносых туфлях, сидел на месте старпома и покуривал толстую шикарную сигару. Курить на борту крейсера было запрещено под угрозой немедленного увольнения и списания на Землю.

Малкович покосился на инспектора, сел на свое место, поставил бутылку на командирский столик-планшет.

– Как я понимаю, моему приказу, господин Генеральный инспектор, вы отказываетесь подчиняться?

– Правильно понимаешь, – ответил Уварофф. – Стар я уже в аварийных капсулах по космосу носиться. Тесно там.

– А жизнь?

– Она прожита. А лучшей смерти трудно пожелать. К тому же вдвоем помирать веселее.

– Пошли, – сказал капитан-командор, глядя на сообщения «бортача». – Пошли аварийки. Две, пять… восемь, девять… комплект. Ну, дай бог, чтоб все живые остались…

Он машинально бросил взгляд на обзорный экран и тут же отвел глаза – внешние камеры и сенсоры, включая антенны радиосвязи, были сожжены. Фактически крейсер «Несокрушимый» уже умер. И оставалось лишь дождаться, когда враг уничтожит останки.

Питер Уварофф достал из внутреннего кармана пиджака еще одну сигару и протянул ее Малковичу.

– Рекомендую, – сказал он. – Нет ничего лучше хорошей гаваны перед смертью.

– Вместе с глотком хорошего коньяка, – усмехнулся капитан-командор, принял сигару и решительно взялся за бутылку.

Следующие два с лишним часа два старых воздушных и космических волка – пусть один и годился второму в сыновья – провели совершенно замечательно.

Когда прикончили коньяк, инспектор сходил в свою каюту за виски, а затем снова настал черед коньяка. Уже другой бутылки. Реактор все еще отдавал остатки энергии, и гравигенераторы Нефедова продолжали работать, хотя с каждой минутой сила тяжести падала и к исходу второго часа составляла одну восьмую обычной земной. Но в боевой рубке пока горел свет, и циркулировал воздух, и даже «бортач» время от времени, пока его не отключили к чертям, чтобы не мешал, пытался докладывать, сколько времени осталось до полной остановки реактора и перехода систем жизнеобеспечения на запасные аккумуляторы.

Так что капитан-командор Иван Малкович и Генеральный инспектор СКН Питер Уварофф ничего не знали о том, что буквально через несколько минут после того, как все аварийные капсулы ушли к Земле (ушли спокойно, их не преследовали и по ним не стреляли), пространство вокруг сферы боя вспучилось девятью невероятной красоты радужными пузырями, из которых, словно разъяренные джинны из распечатанных кувшинов, вывалились девять кораблей, напоминающих размерами и очертаниями тот, который совсем недавно дрался с чужими у Марса.

Отрывистая немецкая командная речь громко и резко зазвучала на опустевших было радиочастотах.

Квантовые пушки нашли цель и выплюнули первые порции энергии, сжигая растерявшиеся файтеры противника.

«Космические охотники» вылетели на добивание.

Немецкие линкоры, крейсеры и эсминцы рассредоточились и насели на четыре гигантских корабля-матки чужих (по два на брата), которые сначала огрызнулись огнем, а затем, окутавшись защитными полями, на всех парах устремились к Земле. Бросив девять своих, уже изрядно потрепанных в бою файтеров, на произвол судьбы. В роли этого произвола выступил эсминец «Германская ярость» и эскадрилья его «космических охотников», предусмотрительно оставленные в резерве. Пять «охотников» и эсминец против девяти «капель», из которых шесть уже едва ковыляли на остатках ходового ресурса и оказать серьезное сопротивление возможности не имели.

Их быстренько расстреляли, затем добили оставшиеся три, и командир «Германской ярости» корветтенкапитан Рудольф Кригсхайм запросил флагман на предмет дальнейших действий.

Адмирал Генрих Шварценберг, чей флот успешно преследовал врага, приказал исследовать остатки земного корабля – может, кто из людей живой остался? – а затем охранять пятого чужого, который так же, как «землянин», не подавал признаков жизни, но внешне был цел.

– Яволь! – ответил Рудольф Кригсхайм и приступил к выполнению приказа.

Ничего этого, повторяем, Малкович и Уварофф не знали и знать не могли.

Поэтому, когда на середине второй бутылки коньяка в боевую рубку ввалились три человеческие фигуры в скафандрах и предметами в руках, которые иначе чем какое-то, явно способное стрелять оружие, идентифицировать было сложно, капитан-командор и Генеральный инспектор сильно удивились. Однако ни на секунду не усомнились в своих глазах и трезвом уме.

– А вот, кажется, и чудо, о котором мы с вами говорили, Питер, – громко шепнул Малкович и встал с кресла. Сила тяжести к тому времени упала до одной двадцатой земной, и ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не потерять достоинства.

– Командир крейсера «Несокрушимый» капитан-командор Иван Малкович, – представился он, интуитивно перейдя на немецкий. – С кем имею честь?

Помедлив с полминуты (Малкович готов был поклясться, что происходит неслышный им с Увароффым радиообмен), одна из фигур опустила оружие, подала знак другим сделать то же и подняла забрало шлема. Под забралом обнаружилось веснушчатое, рыжебровое и зеленоглазое лицо человека лет тридцати пяти.

– Боцман Карл Хейман, – козырнув, представился веснушчатый по-немецки. – Эсминец «Германская ярость». Господа, не соблаговолите ли проследовать с нами? Эта посудина, извините за правду, считай, утонула, и наш командир, корветтенкапитан Рудольф Кригсхайм, будет рад оказать вам гостеприимство.

Глава 31

Разведбот «Быстрый» – Марс

Ст. лейтенанты Сергей Тимаков,

Лянь Вэй, лейтенант Эрика фон Ланге и другие

По расчетам «бортача» и нашим прикидкам, выходило, что мы можем исчезнуть красиво и технично. Однако не вышло. Файтеры чужих, которые Эрика называла просто «Tropfen» – «капли», еще прибавили ходу, как только засекли наш старт с Фобоса. И прибавили значительно. Уже было понятно, что нашей скорости и небольшого выигрыша в расстоянии и времени не хватит, чтобы спокойно оторваться.

– Здорово вы им насолили, Эрика, – сказал я. – Не отстают, сволочи.

– И не отстанут, – откликнулась она. – Их трое на одного. Лакомый кусочек. Нам есть, чем стрелять?

– Есть, но драться с ними мы не будем. Только в самом крайнем случае.

– Почему?

Я объяснил.

– У вас нет защитных полей? – девушка была явно поражена. – Храбрые люди. Под одной тонкой броней и со слабенькой квантовой пушкой… Зачем вы пошли на такой риск и спасли меня? Может, «капли» вас бы и не заметили.

– Черта с два, заметили бы. Что же касается громкого слова «спасение», то, считайте, мы это сделали из пилотской солидарности. Или потому, что двое сильных мужчин не могли не прийти на помощь одной женщине, попавшей в затруднительное положение.

– В любом случае, спасибо.

– Не за что, обращайтесь.

– Вы меня извините, – подал невозмутимый голос Лянь Вэй, – но надо что-то решать. Иначе нас скоро догонят, и тогда помощь потребуется уже трем лейтенантам, попавшим… в затруднительное положение. Невзирая на их гендерную принадлежность.

– Так мы ведь уже решили, – ответил я как можно беспечнее. – Снижаемся и попробуем оторваться от них в атмосфере. Марс – не Тритон. Хотя и не Земля, конечно. Эрика, вы не знаете, эти «капли» способны летать в атмосфере? Я имею в виду такой, как марсианская.

– Не знаю. Я сталкиваюсь с ними второй раз в жизни. И оба раза в космосе.

– А когда в первый?

Я уже вел разведбот на снижение, выжимая из двигателя и гравигенераторов все возможное, но при этом не прекращал разговаривать с Эрикой и Лянь Вэем. Пижонство, ясен космос, но пижонство оправданное. Во-первых, я знал, что Дракон, если что, меня подстрахует, он пилот ничем не хуже меня. Во-вторых, расспрашивая Эрику, я получал бесценные сведения, как разведчик. И, наконец, в-третьих, просто не мог отказаться от общения с такой девушкой. Не мог – и все. Да, разумеется, я бы предпочел, чтобы мы разговаривали в более уютной обстановке и при совершенно иных обстоятельствах, но в данном случае выбирать не приходилось и надо было пользоваться тем, что есть. К тому же я всегда гордился своим умением делать несколько дел одновременно. Ладно, пусть всего лишь три – слушать, отвечать и пилотировать разведбот в экстремальном режиме. Впрочем, назвать режим действительно экстремальным пока было трудно. До границы марсианской атмосферы оставалось почти четыре тысячи километров или около шести минут полета. С учетом того, чтобы успеть затормозить перед входом. Атмосфера Марса по плотности в сотню раз меньше земной, но сгореть в ней можно за милую душу. Были прецеденты.

– На границе гелиосферы?! – переспросил я, услышав ответ Эрики. – И когда это было?