До чего ж оно все запоздало - Джеймс Келман

Думаешь, мне это не по херу? А?

Так вот, насчет политики, это еще одно важное обстоятельство, я бы даже сказал, еще одна переменная, и как на нее отреагируют судьи, предвидеть невозможно. С вопросами, касающимися существа дела, все проще. А политика может заставить их махнуть рукой на привычные нормативы, особенно если они найдут возможность использовать слово «насилие», потому что исходить из того, что это понятие спорное, они никак не обязаны. Надо понимать, что такое закон, он же не к ним применяется, а к нам, и как раз они-то его и применяют.

Мне это по фигу.

Да, пока мы стоим на ясной и твердой основе. Делать вид, будто ты ничего не знаешь, и надеяться, что тебя это выручит, занятие пустое. Даже если ты и впрямь ничего не знаешь, полагаться на это не стоит. При всем моем уважении, ты меня прости, но это ошибка, в которую впадают очень многие. Твердят о своем неведении, надеясь, что оно избавит их от неприятностей. Ты же хлебал баланду, ты человек бывалый. Прости за дерзость. Понимаешь, я думаю, твоя проблема, возможно, в том, что ты не слушаешь. Вот я перешел на другое место, пока ты там стоишь, а ты даже не заметил. Я тебе прямо скажу, ты только не обижайся, не будь ты слепым, я ожидал бы от тебя большего. Конечно, утрата зрения обращает тебя в человека неполноценного, но ведь таких людей многое множество. Давай выложим карты на стол: как долго длится твоя слепота?

Алли, ты даже не понимаешь, о чем говоришь.

Я просто пытаюсь поставить себя на твое место и представить себе твое состояние. Ладно, ты столкнулся с проблемой; но мы же все с ними сталкиваемся; одни посложнее, другие попроще, но давай исходить из этого.

Тебе пора идти, приятель, ты заигрался, а это раздражает, ты понял, раздражает, твое поведение, оно раздражает.

Жизнь, Сэмми, это последовательность скачков и препятствий – и того, что мы можем назвать скрытыми от глаз глубокими ямами. Слепота, когда ты ею обзаводишься, это скачок. До того – глубокая яма. Но для тебя «до того» кончилось, наступило «после», так что это просто скачок.

Сэмми совсем было улыбнулся, но не стал. Только сказал: Ты для чего меня заводишь?

Я тебя не завожу, просто ты иногда меня злишь, ты все время нарываешься на ссору.

Сэмми улыбается.

Ты понимаешь, о чем я. Ладно… будем считать, что это меня раззадоривает, а стало быть, оно и хорошо – заставляет работать. По крайней мере, ты не вызываешь жалости. В отличие от многих моих клиентов: к ним испытываешь жалость, я не высокомерничаю, просто описываю положение, а другого слова для его описания не подберешь. Понимаешь, я не хочу иметь дело с самоубийствами, со всякими там необъяснимыми преждевременными кончинами, они меня просто бесят до крайности – прежде всего они порождают раздоры в семье, в том числе и в моей. Скажи-ка, у тебя нет фотоаппарата? А? Нет? Сними на минутку свитер. Ладно? Слушай, ты когда-нибудь видел статистику самоубийств среди обидчивых, вспыльчивых людей? Сэмми, сейчас не время для этого, я просто хочу осмотреть повреждения. Ты говоришь, что тебя избили, ну так покажи мне следы побоев.

Сэмми кивает, задирает свитер повыше.

Так привыкаешь ко всяким препирательствам, бормочет Алли, что забываешь осмотреть человека, и я не лучше прочих. Он не произносил таких слов: «умеренно тяжкие увечья»? Я говорю о враче.

Нет.

Как у тебя с дыханием? немного покалывает?

Да.

А сложности с грудной клеткой? с легкими? Я о прошлом.

Случались.

Доктор тебя об этом спрашивал?

Не помню.

С какими веществами тебе приходилось работать?

Ни с какими.

Он не проверял, не сломаны ли у тебя ребра?

Не знаю.

А сам-то ты проверял?

Да пробовал.

Спину он исследовал?

Нет.

Я сейчас тебя в ребра потыкаю, так что не подскакивай, если рука у меня холодная.

Сэмми начинает глубоко дышать.

Да нет, дыши как обычно… Будет больно, скажи.

Немного, ну то есть совсем немного, да.

Угум. Стетоскопом он не пользовался?

Да вроде бы пользовался.

А волнистых попугайчиков ты никогда не держал?

Чего?

Это называется формальными доводами, Сэмми. Дыши нормально. Ты на скольких подушках спишь?

По-разному, если Элен дома, она кладет две, а нет, так сплю на одной.

Форточку на ночь открываешь?

Иногда.

Понимаешь, Логан – каверзный сукин сын, я тебе уже говорил. У него было медицинское заключение насчет тебя, так что твои тюремные рентгеновские снимки он видел и снимок левой лобной доли тоже. Воспалением легких или туберкулезом ты не болел?

Нет, не думаю.

Видишь ли, такие болезни могут оставлять рубцы, а это способно повредить будущему иску, – я не о глазах говорю, а о легких, если они окажутся фиброзными. Хитрый старый прохвост, ничего не упустил. Он для того и вывел тебя из терпения, чтобы добавить данных насчет твоей повышенной возбудимости. Знаешь, Сэмми, вспыльчивые люди сами портят себе жизнь. Ты не помнишь… нет, не важно, хотя конечно… м-м, ладно, хорошо. Ты ведь на стройках работал, Сэмми, так?

Ага.

Если на то пошло, у него есть свои недочеты – у Логана, – потому он до сих пор и сидит в Здравоохранении и Социальном обеспечении, обслуживает городские программы трудоустройства, на такую работу мало кто согласится, разве что какой-нибудь ревностный молодой человек, только что окончивший государственное учебное заведение. Университет какой-нибудь. Возьми хоть дальнего родственника моей жены, доктора; хорошего, насколько нам известно; мы с ним теперь не общаемся, ему подавай престижное положение, а у нас его нет. Он одно время ссужал меня книгами, но теперь мы оказались по разные стороны баррикад. Что у тебя с почками? Порядок?

Сэмми пожимает плечами.

Ладно, был бы непорядок, ты бы об этом знал. Хорошо, пока нам и этого хватит, опусти свитер.

А ты свое дело знаешь, приятель, а?

Алли вздыхает. Ну, скажем так, кабы я его не знал, ты не взял бы меня в поверенные; ничего нет хуже, чем нанимать какого-нибудь типа, который знает меньше твоего. Так, нам нужен фотоаппарат, поскольку, рад это сказать, на тебе еще сохранилась куча улик. Хотел я его с собой прихватить, да забыл, что же, придется заглянуть к тебе ближе к ночи, так что смотри, не улизни в какой-нибудь кабак!

…

Не теряй чувства юмора, Сэмми. Раньше я никак не смогу. Вечер в мировом суде нынче ожидается хлопотный, почти такой же, как тамошние четверги; вводятся новые законы, самые разные; плюс там всякого рода легавых, стукачей и шпиков, – как ты их именуешь, – как тараканов, поэтому приходится действовать с оглядкой. Ну да так или иначе, а снимки мы сделаем: если сам не смогу, пришлю кого-нибудь.

Э-э

Потому что вся беда с наружными повреждениями в том, что они имеют свойство исчезать. Ты не помнишь, этот шарлатан какую-нибудь мазь тебе прописывал?

Да, э-э…

Ну вот, потому мне и придется прислать кого-то, если сам не смогу. Но ты не волнуйся, человек будет надежный.

Сэмми пожимает плечами.

Ты уж потерпи. Жаль, нет у нас возможности полный рентген сделать.

Сэмми кивает.

Я внушил тебе подозрения.

Было дело…

Ладно, мне пора.

Э-э

Последний вопрос перед тем, как я уйду, ты только не обижайся: как ты думаешь, она вернется? твоя подруга?

Да.

А почему ты так думаешь?

Потому что.

Потому что – что?

Потому что ничего.

Ладно, Сэмми, согласен, в отношениях между людьми такое случается, особенно когда возможно все, что угодно. Ты только пойми меня правильно, я не чудотворец и не предсказатель судьбы; у меня нет волшебного хрустального шара, и кроликов из шляпы я тоже вытаскивать не умею.

…

Ну что ж, пора приниматься за дело. Я у двери.

Сэмми хмурится, стискивает кулаки, потом успокаивается, поднимается с табурета.

Я у двери.

Сэмми поворачивается на голос.

Я выйду сам.

Сэмми ощупью подвигается вперед, отыскивая дверь. Он слышит, как Алли дважды поворачивает ручку замка, как открывается входная дверь.

Скоро увидимся, пока!

Погоди минуту…

Нет времени.

Дверь закрывается. Добравшись до нее, Сэмми какое-то время стоит около. Почесывает щетину под подбородком, потом возвращается на кухню. Берет чайник, чтобы долить в него воды, но ее еще достаточно, горячей. Чистые тарелки составлены в сушилке, кружки, ножи и вилки вымыты тоже. Ладно, и то помощь.

Есть еще кой-какие дела, безотлагательные. Вот только он немного устал. Может, еще кофе. Дверь запри. Он немедленно делает это. Потом стоит у кухонной раковины, ждет, когда закипит вода. Алли сейчас уже вышел из дома, переходит бетонную площадь, идет вдоль магазинов, потом еще куда-то, куда-то еще. Интересно, куда. Куда он теперь направится.

Вода закипела. Сэмми отнес чашку с кофе в гостиную, присел на кушетку. Просидел какое-то время, прежде чем вспомнил, что можно бы и радио включить или кассетник, однако мысль эта тут же выветрилась из головы; потом вспомнил снова, но оказалось, что он невесть зачем уже включил телевизор. И через несколько минут выключил; сидел с закрытыми глазами. Неплохо бы пару часиков покемарить, день предстоял долгий, надо было набраться сил. Хотя можно и на кушетке вздремнуть, тут даже часы не тикают, нет смысла их заводить, разве что научишься каким-то образом эти самые тики подсчитывать, вот с этого начал, вот этим закончил, да бесполезно, они все звучат одинаково, это ничего тебе не даст, глупо и тоску нагоняет, напоминая о твоем состоянии, о том, чем ты стал, ну то есть если бы не гул в ушах, тут вообще никаких других звуков не слышалось бы и ты был бы совсем Как обрубок, просто верхняя половина туловища; представляешь, главной твоей заботой была бы жратва, как ею разжиться; плюс прочие функции организма, омовения, toilettes;[36] отливать-то все едино приходится, вот была бы проблема; что бы ты делал в таком положении, подгузник таскал бы; правда, если у тебя рук нет, как ты его примастрячишь; пришлось бы опять-таки полагаться на чью-то помощь; плюс насчет жратвы, и ее бы они тебе таскали, или, может, приискали бы тебе место, чтоб ты христарадничал у какой-нибудь лавчонки, где торгуют рыбой с жареной картошкой; и сидел бы ты там, обрубок тела на дощечке с колесиками, как, помнишь, та старуха-нищенка, которую ты раз видел, как она волоклась по улице, отталкиваясь руками, ладушки-ладушки, чтобы колеса вертелись; и единственная твоя забота была бы – остаться в живых, ну и с мозгами еще, с ними ты тоже намучился бы, потому как мозги-то все еще оставались бы при тебе, значит, пришлось бы думать, и первым делом о своем положении, вот и кончил бы тем, что стал бы прикидывать, как лучше подохнуть, так ведь и это тоже проблема, потому как что бы ты мог сделать, ну, разве что выкатиться на проезжую часть, чтобы тебя автобус задавил, или еще голодом себя уморить, или попытаться остановить дыхание, как тот малый, о котором Сэмми в одном рассказе читал, хотя, может, это был один мужик в крытке, да, точно, в крытке, он как-то там ухитрился остановить дыхание, и все, кранты, на хер; так что даже если от тебя только верхняя половина и осталась, ты все-таки сможешь это проделать, если очень захочешь, найдешь уж какие-нибудь способы, средства, известные только людям, попавшим в исключительные обстоятельства. Средний человек про них и не знает, потому как не знает и того, что это за обстоятельства такие; никто про них не знает, кроме тебя и тех, других, ну, которые общество взаимопомощи организовали, чтобы, значит, заручиться поддержкой всяких там депутатов, членов парламента или еще кого, в общем, известных людей. Никому ведь не ведомо, на что ты способен, кроме тебя самого и таких, как ты, полностью нетрудоспособных; ну и вы все встречаетесь где-то там, где обычно народ митингует, чтобы обсудить все это дело, улучшить, значит, свое положение, качество жизни, составляете петиции в парламент, в городской совет, направляете своего представителя в Брюссель, правда, если от него, от мудака, только половинка и осталась, вам придется его почтой посылать, опять же, если ты говорить не способен и видеть тоже, так как же ты изложишь свои нужды иностранным делегатам, ни хрена у тебя не получится, ты и с членами своего общества-то ни хрена обсудить не сможешь, у всех у вас ни хрена не получится, вы даже знать не будете, пришел кто на ваше собрание, не пришел, разве что станете прислушиваться; к дыханию там, к шарканью ног, к шмыгающим носам, к воркотне, к чиханию и кашлю, а если ты еще и глухой, так и их не услышишь, и тут тоже понадобится кто-нибудь, кто все это слушал бы за тебя, а тебе бы переводил, представлял, значит, тебя, твои интересы, хотя ты бы и не смог никому объяснить, в чем эти самые твои интересы состоят, людям пришлось бы просто догадываться, чего ты хочешь, если ты вообще чего-нибудь хочешь, им пришлось бы догадываться.