Тучи идут на ветер - Владимир Васильевич Карпенко

Взмахом заглушил вспыхнувшие было хлопки; вынул из пиджака потертый обрывок газеты, разворачивая, призвал:

— Казаки! Объединяйтесь в Советы казацких депутатов. Берите в свои трудовые руки управление всеми делами казачества. Отбирайте земли у своих собственных помещиков, генералов. К этому призывает вас Совет Народных Комиссаров. Вот обращение его к вам, трудовому казачеству.

Повторно бурю одобрения вызвал последними словами:

— А что касается эсера Калмыкова с его подручными, я присоединяю к вашему и свой голос. Гнать их в три шеи!

Делегаты повскакивали со своих мест.

До полуночи засиделся ревком после бурного дня. Обескураженный и смущенный крутым оборотом, Новиков не сразу опамятовался. Забудется, потом разведет руками: ну и ну. Кудинов, теребя вылинявшие усы, успокаивал:

— Выкинь ты, Мефодич, с головы… Нашел себе пару. Будя, походил с ним в одной упряжке при Керенском. Спасибо скажи народу — распрягли. Да Кучеренку вот…

Обходя взглядом царицынца, Новиков обращался все же к нему:

— Все равно произвол. Ты же сам говорил… эсеры вошли в состав Центрального правительства.

— Вошли. Какие? Левые. А Калмыков?

— Один черт, — вмешался Алехин, брезгливо морщась. — Раскусят их в центре до донышка и тоже попрут.

Перекроили ранее составленный список кандидатов в Совет. С Алексеем Калмыковым выбросили еще пятерых. Добрали из станиц. Ощупывали, дознавались, кто да что? В их число попал и Семен Буденный. Выдвинул его Сердечный, председатель Платовского станичного Совета.

— В летах — не желторотый. Правда, сказать об нем самом мало чего можем… С третьего года ломал службу. Старший урядник, заслуженный. Этим летом самолично видал его снимок в «Летописях войны».

— В отряде он? — спросил Каменщиков.

Никифоров помялся, лохматя волосы.

— Пока нет… Да он и вернулся позже нас. Родичей еще всех не объездил.

— Отца знаем, — настаивал Сердечный, видя, что ве-ликокняжевцы настороже. — Из воронежских он мужиков. Семья подходимая. Четверо их, братьев, все при отце.

— Пятеро, — поправил Никифоров. — Старший есть… Григорий. За морем.

— Чего вспоминать, — отмахнулся Сердечный. — Ломоть отрезанный. Мало кто где долю свою шукает. В десятом еще уплыл. Вроде обосновался…

Поддержал Иван Кучеренко.

— Дмитрий Мефодиевич, не сомневайся. Вписывай. Буденных я знаю. В земельный отдел, до Кудинова в помощь. Работы им, пожалуй, невпроворот, более всех выпадет — наделять землей. Да и переехать Семену сюда, в станицу, не в тяжесть. Одинокий. Поживет у сестры родной. У купцов она тут в горничных.

Обменявшись взглядом с Каменщиковым, Новиков вписал. Никифоров, любовно оглаживая на коленях шашку, посмеялся, обращаясь к заступнику:

— Не скажи, Иван Павлович… У Семена присуха в хуторе Козюрином. Свадьбится.

Утрясли наконец список.

В Сальском округе власть от временного ревкома перешла к Советам рабочих и казачьих депутатов. Председателем окрисполкома избрали Новикова, в должности военно-окружного комиссара утвержден Каменщиков; шестидесятилетний вахмистр Кудинов — заведующим земельным отделом. Согласно приказу Донского военно-революционного комитета, подписанному председателем подхорунжим Подтелковым, в котором прилагалась приблизительная схема отделов, кроме военного и земельного наметили отделы труда, финансовый, народного образования, судебный и общественного призрения.

Всего неделя и выпала на устройство новой власти в Великокняжеской. На экстренном заседании исполкома, созванном среди вьюжной ночи, военком Каменщиков с тревогой объявил:

— Рано, оказывается, мы настроились на мирный лад… Донская контрреволюция не задушена. Новочеркасск и Ростов, правда, взяты Красной гвардией, арестован и войсковой атаман Назаров… Но Корнилов вывел своих добровольцев в станицу Ольгинскую. Через Дон успели переправиться на левую сторону и офицерские части Войска Донского. Предводительствует походный атаман Попов, сосед наш, константиновский окружной атаман. Кажись, Корнилов навострился на Кубань. Попов ищет приюта у нас, в Сальских степях. Отсидеться думает, сформироваться до тепла… Передовые отряды Гнилорыбова, Мамантова и Семилетова объявились уже в Багаевской. Тысячи полторы офицеров и громадный обоз с оружием — походный арсенал. Час назад оттуда прискакал гонец. Правятся на Великокняжескую.

Каменщиков, испытующе засматривая в настороженные лица исполкомовцев, повысил голос:

— В округе объявляется военное положение. Все бросить на оборону! Не пустить в станицу, не дать слиться с великокняжескими кадетами. Вы знаете, в Приманычье, в западном конезаводстве, нет сил, какие смогли бы задержать белое офицерье.

— Туда послан Ростовским ревкомом наш человек, — отозвался Алехин. — Товарищ Красносельский. Поднять багаевскую сторону. Сам он из хутора Казачьего, на Хо-мутце.

— Сведений о каком бы то ни было революционном отряде за Манычем военный отдел не имеет. Главные у нас силы — платовский отряд Никифорова и твой, товарищ Алехин. Царицын не откликнется на наши сигналы, больше помощи ждать неоткуда. Приказываю… с рассветом выдвинуться Великокняжескому отряду в район Казённого моста. Никифоров у хутора Соленого завязал уже бои.

Офицерские части генерала Попова легко раскололи оборону на Маныче. Раздвинули рыхлые, неспаянные, плохо вооруженные отряды сальских краснопартизан. Платовцы с боями отошли на речку Сал, в Большую Орловку, к отряду Ковалева. Без пушечного заслона вели-кокняжевцы тоже не устояли на Казенном мосту. Не помог и крохотный отрядик Чеснокова, подкативший в двух теплушках из Котельниково.

Великокняжескую держать нечем. Было ясно всем. Окрисполком постановил отойти на Торговую. В ночь на 26 февраля, погрузившись в вагоны, оставили станицу.