Заря Айваза. Путь к осознанности - Ж. Славинский

— Хорошо, — сказал Вилли все тем же голосом, — мысленно пройди через переживание целиком, от начала и до конца. Скажи, что произошло?

С самого начала процессинга меня доставала эта команда.

— Я же сказал, что не могу четко все разглядеть! Это не ощущение, это образ. Он появляется на долю секунды... люди в темном, наездники... Я постоянно теряю этот образ... Я чувствую тошноту и головокружение.

— Хорошо, когда это происходило?

Я замешкался. Вопросы о том, в какое время происходили события на траке времени, вводили меня в ступор. Мне трудно было определить, происходили ли события восемьсот или четыре миллиона лет назад, я зачастую чувствовал некое внутреннее давление, когда отвечал на такой вопрос. Теперь по ощущениям я мог сказать, что события произошли двести двенадцать лет тому назад, я понимал, что потерпел бы неудачу, если бы не выдал этого. Я не любил выбирать столетия, тысячелетия и эоны таким образом. Я бы не выдавал период, когда произошли события, если бы со мной не сидел Вилли, настойчивый, как бультерьер, ирландец. Он был моим первым процессором, в то время как я был его сотым или тысячным клиентом. Все мои предшественники пытались уклониться от ответа похожим образом. Он использовал слова, заточенные под команды, орудовал ими, как хирург скальпелем.

— Я повторю вопрос. Когда это произошло?

— Да ради Бога, Вилли, откуда мне знать? Хочешь, чтобы я сказал тебе, что события произошли десять тысяч лет тому назад? Хватит с меня этой сциоларгической тупости! Я не понимаю, почему бы тебе не попросить Лона? — Мой голос поменялся, он стал хриплым, словно меня что-то душило.

— Хорошо, я понимаю тебя, — продолжал Вилли с непоколебимой стойкостью. — Есть что сказать по поводу моего вопроса? — Его взгляд был прикован к шкале э-метра. Там что-то происходило, и он видел это. Я молчал, в моем животе начинал завязываться узел.

— Я повторю вопрос. Есть что сказать по поводу того, когда произошло это событие?

Я ничего не говорил. Все больше и больше картинок сгущались перед моими глазами, я почти что точно мог ощущать время, когда произошло событие, когда переживал его, — меня все больше тянуло раскрыть его время. Мне стало бы лучше, если бы я рассказал об этом.

— Да, да, вот оно, — произнес Вилли, следуя показаниям э-метра. — Что это была за мысль? Ага... вот оно!

— Двести двенадцать лет тому назад, — послышался мой ослабевший как никогда голос. Меня что-то сдавливало, ком в горле свел на нет все мои попытки проглотить слюну, мои губы скривились, а на глазах выступили слезы. Во рту я ощущал вкус соли. Я еще сильнее сжал электроды в руке.

— Очень хорошо, — сказал Вилли, — стрелка держится на твоем утверждении о том, что событие произошло двести двенадцать лет тому назад. Скажи мне точное время, когда произошло событие.

— Примерно в 1773 году, годом раньше, годом позже.

— Хорошо, назови точный год.

— Тысяча семьсот семьдесят третий.

— Отлично, — сказал Вилли. В его голосе, за его почти что механической монотонностью, было трудно не заметить удовлетворения. — В каком месяце это произошло?

— Думаю, что в сентябре.

— Очень хорошо. Где это произошло?

— В России.. — Теперь информация и образы приходили сами собой.

— Хорошо, что ты там делал?

Началось самое ужасное. Я знал, что совершил античеловеческий, омерзительный поступок. Слезы выступили на глазах, горло сжалось еще сильнее. Через маленькое окошко в комнате для процессирования я попытался перенести свое внимание на крыши, к которым вели почерневшие стены, и рассеять мысленные образы, поступающие из темноты. Но не тут-то было, веснушчатый ирландец, глубоко погрузившись в сессию, беспощадно прорывал через меня ход, словно боров через крестьянский мешок.

— Не открывай глаза. Мысленно отправляйся к тому событию.

— Я там.

— Отлично. Скажи мне, что ты видишь.

— Людей... этих наездников. Я где-то там. Я не могу четко разглядеть, темно везде... ночь. Я знаю, что причиню вред... людям, детям.

— Хорошо, я понимаю тебя. Скажи мне в точности, что ты видишь! Что ты сделал?

В отблесках пламени, вырывающегося из хижины бедняка, я увидел испуганных людей, которые стояли на коленях и просили о пощаде, испуганных детей, которые изнывали от страха и жались друг к другу. Мне становилось все хуже и хуже. Внутри меня что-то кричало, крик доносился не из горла, он был гораздо глубже, в моем животе, это был какой-то мучительный стон, как будто я, до полусмерти изрезанный, смог спастись от ножа убийцы.

— Я повторю вопрос. Что ты сделал с этими людьми и детьми? — доносился все такой же жесткий голос Вилли издалека.

— Всевозможное зло... Я насилую какую-то женщину, она кричит... Я приказал убить детей... какую-то старуху... Я вижу кровь.

— Я понимаю... Что еще ты сделал?

— Все... Я все сказал. — Я ощущал боль в горле, оно изнывало от напряжения и спазма.

— Хорошо. Взгляни на это получше. Есть ли еще какая картинка?

Краем глаза я мог наблюдать, как Вилли сосредоточенно смотрел на шкалу э-метра.

— Вот так... что это за картинка? Что случилось?

Я стоял перед хижиной, крыша которой была покрыта почерневшим от дыма сеном, внутри, в смертельном страхе, друг друга толкали люди. Я смог заметить матерей, которые, чувствуя приближение смерти, закрывали руками глаза детей. В одной руке я держал нож, рукоятка которого слиплась от крови, а в другой — кусок горящего дерева. Я поднял руку вверх и одним касанием соломенной крыши породил яркий огонь, охвативший ветхое жилье.

— Я поджег чью-то хижину. Я поджег тех людей и детей, что были внутри, я слышу их крики. Вилли, нужны ли все эти ужасные подробности? Я не могу смотреть на это.

— Я понимаю, это тяжело. Что еще ты сделал? — Вилли не отступал. Он, возможно, потерял бы звание процессора, если бы остановился хотя бы раз. Искусно, как опытный хирург, Вилли убирал духовные раны, безжалостно выжимая из них всю омерзительность, будто выполнял самую серьезную работу в мире. Очищая мои энграммы, он очищал всю планету, как его учил Лон Хибнер. Для клиента каждое стертое событие на траке времени, наполнявшее его агонией и мучением, было своего рода трещиной в стене, отрезавшей его от жизни, шагом к свободе. Он продолжил: — Что еще ты сделал?

— Этого и так слишком... Мне никогда не искупить свою душу от грехов.

— Хорошо... но взгляни еще чуть-чуть. Я улавливаю что-то на э-метре. Что это?

— Я не знаю, я не вижу ничего другого. Проносятся все те же образы. — Мне стало чуточку получше. Худшее было позади. Нарыв был вскрыт.

— Хорошо, иди в начало переживания. Дай мне знать, когда окажешься там.

— Я там.

— Мысленно пройди через переживание от начала и до конца. Скажи мне, что ты видишь.

— Я нахожусь среди группы наездников... мятежников... Точно не знаю. Темно, трудно что-то разглядеть. Мы приближаемся к какой-то деревне... Люди чем-то разозлили нас... A-a-a-a, теперь я знаю. Кто-то из них донес на нас. Мы жаждем мести. Я приказал убить нескольких людей в деревне, включая детей. Я нес зло... они напуганы, им страшно... Я медленно приближаюсь к ним... В моей руке нож. Я... убивал их. Безжалостно убивал их... Я поджег дом. Я вижу языки пламени, я слышу крики женщин и детей. Они горят заживо, как курицы...

Боже правый, невероятно, что находится внутри человека?! Внутри благовоспитанного человека, который думает, что не может обидеть и мухи!..

— Хорошо, продолжай, — сказал Вилли.

— Какому-то человеку я накинул веревку на шею и потащил его по грязи. Я на лошади, ликую. Вилли, мне это нравится. Боже мой, каким же извергом я был?!

— Очень хорошо. Видишь ли ты какую-нибудь другую картинку?

— М-м-м-м... нет.

— Очень хорошо, отправляйся в начало события.

— Я там.

— Быстро пройди через событие от начала и до конца. Скажи мне, что ты видишь.

— Я вижу, как скачу на лошади среди группы мошенников... Матери закрывают глаза детям при виде моего ножа... сожженный дом... человеческое тело в петле...

— Очень хорошо, — продолжил Вилли, — иди в начало события.

Я чувствовал себя лучше. От нарыва не осталось и следа. Я все еще чувствовал какое-то отвращение, и Вилли в плановом порядке разобрался и с ним.

— Я в начале.

— Хорошо. Быстро пройди через событие. Скажи мне, что ты видишь.

Картинки исчезли, а вместе с ними и страдания, мучения и отчаяние. Я попытался взглянуть, осталось ли что-нибудь еще, но увидел лишь пустоту. Я уловил какое-то небольшое волнение, а затем, на долю секунды, увидел образ тела на петле. Оно мерцало, то исчезало, то появлялось.

— Я вижу человека с петлей на шее. Образ практически стерт.

— Хорошо, иди к началу. Дай мне знать, когда окажешься там.

— Я там.

— Быстро пройди через событие от начала и до конца. Скажи мне, что ты видишь.

Я попытался разглядеть хоть что-нибудь на темном экране моего сознания. Там была лишь пустота, да трепещущее чувство радости, после которого появился еще и хохот в груди. Я избавился от колючек своего израненного прошлого.