Заря Айваза. Путь к осознанности - Ж. Славинский

— Знаете, Том, я полагаюсь на свой опыт. Тем не менее, разве не странно, что пресса решительно критикует вас за то, что вы забираете деньги у людей, ломаете их брак и разделяете семьи и друзей?

В знак полного понимания Том кивнул головой.

— A-a-a-a, я знаю, о чем вы говорите. Вы наслышаны о нас... Позвольте прояснить ситуацию на следующем примере. Возьмем типичную супружескую пару. Какая же у них жизнь? — Он сначала посмотрел на меня своими растопыренными глазами, а затем быстро добавил: — Я скажу вам. Утром они встают с постели, затем идут на работу, которая им не по душе, после чего возвращаются домой, такие же несчастные, что и были под утро, едят и смотрят телевизор. Они сидят и часами таращатся в этот ящик. — Вытянув шею, он повернул голову в одну сторону и, открыв рот, сделал дурацкую гримасу. Замерев в этом положении, он смотрел в никуда на протяжении десяти секунд. Я засмеялся. Он вновь сфокусировался на мне, что польстило мне больше, чем какие-либо слова.

— Понимаете, о чем я говорю? Итак, к нам однажды приходит такой человек. Он услышал от своего знакомого, что Сциоларгия ему помогла. Он, так же как и вы, слышал о нас различные истории, но все же он пришел. Я хорошо знаю эту историю, так как со мной произошло то же самое... да и со всеми нами, по правде говоря. Человек начал процессироваться... — Кивнув несколько раз, он молча посмотрел на меня с поднятыми бровями. Я должен был понять, что для того человека тот день оказался самым важным в его жизни. Улыбка Тома была пропитана свежим замечательным теплом, он протянул руки, будто хотел обнять всю комнату целиком. — После первого же процесса тот человек распрощался со своим несчастьем, — Том начал говорить громко и быстро: — Благодаря процессам Лона он испытал фантастическое переживание, о котором даже никогда и не мечтал. Он ступил на путь абсолютной свободы! Он изменил всю свою жизнь... и что же случилось с его женой? — Он сжался и снова состроил ту же дурацкую гримасу на своем лице. — Та женщина внезапно почувствовала угрозу. Ее муж меняется, а вот она сама остается все той же со своим несчастьем. Она и ее друзья чувствуют угрозу. Ты сам знаешь, Боги, это печальная правда, что так много людей пытаются сбросить нас в канаву, в которой сами и находятся, поскольку не обладают достаточными силами, чтобы оттуда выбраться... И после этого жена начинает жаловаться, что ее муж изменился, что он теперь не такой, как прежде... — Лицо Тома озарилось, он покачал головой и улыбнулся, как будто собственными глазами наблюдал ту картину, о которой рассказывал: — Ну, он, конечно же, изменился! Он начал интересоваться своей жизнью! Он нашел свой пусть к свободе.

Мы немного помолчали. Том с широко открытыми глазами и улыбающимся лицом пристально глядел на меня. Чьи-то голоса и хохот доносились из комнаты ожидания. Но это никак не отвлекало Тома.

— Вот что я скажу вам, Боги. Не нужно обижаться, это для вашего же блага. Вы знаете, почему я здесь, в этом месте? — Мои брови приподнялись. Он словно дожидался этой реакции, чтобы дать простой ответ: — Потому что с жизнью у меня все в порядке. Потому что это мой долг помочь вам. — Он остановился. — А вы знаете, почему вы здесь? Я скажу вам. Потому что ваша жизнь многого не стоит! Ваше единственное обязательство — стать счастливым и свободным человеком. У меня, как и любого другого в ОРГ, есть один-единственный долг — помочь вам достичь этой цели. Взгляните, что творится снаружи! Страдания, преступления, ненависть... взгляните на наших людей. Видели ли вы здесь удрученные лица? Видели несчастного человека? Нет! Здесь все счастливы. У нас у всех одна-единственная цель — помочь вам. Ваш долг — позволить нам сделать это. И больше ничего.

Какая-то часть внутри меня сдалась без боя.

— Хорошо, Том, — сказал я, доставая потной рукой из кармана пачку денег. — Я заплачу за сто пятьдесят часов процессинга. Когда начнем?

– 3 –

Вилли Даффи всегда улыбался за исключением того времени, когда мы докапывались до энграммы. Согласно определению Лона Рафаэля Хибнера, энграммой является психический образ какого-либо неприятного события, содержащего в себе боль, бессознательную реальную или воображаемую угрозу существованию человека. Складывалось впечатление, что Вилли улыбался даже во сне. У него были светлые голубые глаза, веснушки на лице и белокурые волосы цвета зрелой пшеницы. Нос на его бледном овальном лице был необычайно тонким для бывшего боксера. Расхаживая по залам в центре Лондона, он всегда отпускал шутки, громко приветствовал людей, пожимая им руки, будто находился на официальном съезде. Едва ли можно было почувствовать скуку или депрессию рядом с Вилли.

Теперь у нас была сессия, и мы вышли на энграмму. Его лицо стало неподвижным, а голубые глаза — широко открытыми.

— Иди к началу того переживания! Дай мне знать, когда ты окажешься там! — механически отдавал он приказания, всегда одним и тем же образом, который отработал уже сотни раз и по которому обучались процессоры у великого Лона.

Хоть он и обращался ко мне, его глаза смотрели на экран э-метра.

— Я не могу, Вилли, — произнес я. — Я хочу, но я не могу.

— Хорошо. Я повторю команду. Иди к началу того переживания! Дай мне знать, когда окажешься там.

— Я не могу. Меня тошнит... Меня вырвет. — В правой части лба я чувствовал тяжесть и тупую боль, живот крутило, во рту собиралась какая-то соленая жидкость, которую я не успевал проглатывать.

— Я понимаю, что ты пытаешься сказать. Скажи мне, когда тебе стало плохо?

Можно было подумать, что Вилли беспокоился о моем здоровье. Я понимал, что его единственной целью было вернуть меня в сессию. Это была чистой воды технология, такая же предсказуемая, как хорошо продуманный ход в шахматах. За вашим ходом следовал его, четко определенный и отработанный ход, где не было места эмоциям или симпатии, которые бы только нагружали процесс. Я хорошо знал игру, но все же отвечал с трудом:

— Все началось пять, шесть... может, десять минут назад.

— Хорошо. Я понял. Такое случается в сессии, но если ты потерпишь еще немного, то тебе станет лучше. Мы вместе пройдем через это. Я повторю команду. Иди к началу того переживания! Дай мне знать, когда окажешься там!

— Я хочу отправиться домой, — услышал я свой ослабленный голос. — Я никчемен, я слишком устал. Я не могу продолжать.

— Хорошо, ты отправишься домой, когда мы закончим. Я повторю команду. Иди к началу того события. Дай мне знать, когда окажешься там!

Я смотрел на его веснушчатое лицо и чувствовал, как силы уходили от меня. Я мог бы так себя вести до поздней ночи, до полуночи или до следующего дня. Он не должен был выдергивать меня из сессии. Пару дней назад он казался мне довольно приятным человеком. Теперь же я ненавидел его за то, что он жужжал возле меня, как шершень. Он сидел напротив меня, наклонившись вперед, будто был готов принять меня на руки. Нас разделял только э-метр. Толстые пробковые стены в маленькой комнате для процессирования заглушали звуки, будь то плач, стон, а иногда и рев клиентов. Я многократно мог слышать звуки, раздающиеся в ОРГ из различных комнат для процессирования; из-за их приглушенности казалось, что они доносились из-под какого-нибудь толстого покрытия. Теперь подошел и мой черед испытать нечто похожее. Я сравнительно немного прочел о прохождении через энграмму и считал, что этот процесс являлся ценным и интересным способом встретиться с содержанием бессознательного. Я ожидал волнующего события — знакомства со своей внутренней вселенной, борьбы с монстрами Ид, нечто похожее на внутреннюю Одиссею. Когда ты читаешь или думаешь о процессе, то он кажется тебе заманчивым, но когда ты начинаешь проходить его, он становится мукой.

— Иди к началу своего переживания! Дай мне знать, когда окажешься там.

— Хорошо, — сказал я. Было бессмысленно сопротивляться ему. Его тренировали три года, чтобы он не внимал просьбам клиентов. — Хорошо, Вилли. Я там. Я могу видеть начало.

— Очень хорошо. Мысленно пройди через все переживание целиком. Скажи мне, что ты видишь.

Следуя его командам, я глубоко погружался в события на траке времени, которые были похожи на ямы в моей душе. Меня тошнило, когда я конфронтировал энграммы; чувство тошноты постепенно усиливалось, пока внезапно не охватывало меня целиком. Я сталкивался с некоторыми ужасными переживаниями. Это было едва похоже на переживание. Был какой-то неясный и расплывчатый образ, как какой-то призрак из далекого прошлого, который до сих пор был связан со мной. Я это ясно ощущал.

— Я вижу группу скачущих наездников. Вижу их нечетко... то ли они в каком-то тумане, то ли все происходит ночью. Я не знаю, куда они направляются, но несут они зло... они убивают или что-то типа того...

— Хорошо, — сказал Вилли все тем же голосом, — мысленно пройди через переживание целиком, от начала и до конца. Скажи, что произошло?

С самого начала процессинга меня доставала эта команда.