От сессии до сессии - Николай Иванович Хрипков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким не место в наших рядах, потому что он позорит нашу страну, идет на поводу у западных спецслужб?
— Что тут такого?
Володя пожал плечами.
— Она же говорит не о художественных достоинствах писателя, но об его общественной позиции, которая, конечно, достойна осуждения. Разве это непонятно? Для этого совершенно необязательно читать его произведения. Я уверен, что многие члены Политбюро даже в руки не брали его книги. Не читаем же мы «Майн кампф». Но никому в голову не приходит в голову по этой причине оправдывать Гитлера.
— Да.
Согласились с ним. Но как-то вяло. Вон ведь и «голоса» смеются над колхозниками и сталеварами, которые клеймят Солженицына.
Этот год можно было назвать солженицынским. Это был звездный час писателя.
Неизвестный писатель должен быть благодарен власти за такую рекламу. Теперь его знала вся страна.
Государство сделало всё, чтобы о нем узнали все и везде. Современные рекламные агентства могут отдыхать. В самых отдаленных чумах Чукотки говорили о писателе. Все газеты и журналы писали о Солженицыне. Даже узкопрофессиональные. По всей стране лекторы рассказывали о нем. На телевидении и радио — везде Солженицын. От него нигде нельзя было спрятаться. Даже верующие не поминают столь часто имя Господа, сколько советские граждане поминали его. Миллионными тиражами выходили брошюры о нем. Высоколобая рожа с козлиной бородкой многим являлась в снах. Партийные, комсомольские, профсоюзные собрания специально посвящались Солженицыну. Леонид Ильич, наверно, завидовал ему.
Вражеские голоса теперь денно и нощно говорили о Солженицыне и читали его произведения. Местами. Там, где изображались ужасы сталинской эпохи: репрессии, бездарность командиров. Советский народ перекормили Солженицыным. Уже его фамилия вызывала аллергию и ассоциировалась с чем-то мерзким. Вся история нашей страны — это история ГУЛАГа, так выходило по Солженицыну.
А там только расстреливали, пытали, гнобили по лагерям, доносили друг на друга. Все и на всех. Одни арестовывали, пытали, расстреливали, другие потом тех, кто арестовывал, пытал и расстреливал, арестовывали, пытали и расстреливали. Вот такой круговорот. Или проще говоря, каша мала.
Как-то между расстрелами и пытками, страна индустриализировалась, коллективизировалась, выиграла войну, восстановилась, слетала в космос. Но это же так всё! Мелочовочка, недостойная внимания гигантов мысли и пера. Вся земля на десятки метров вглубь пропитана кровью сотен миллионов уничтоженных людей.
Запад выл от восторга. Еще никто с таким размахом не опускал, не затаптывал, не заплевывал ненавидимую им страну, которая кроме ада на земле, империи зла и рашки иначе и не называлась. И еще кто-то смеет после этого вякать, когда говорят, что всё это должно быть уничтожено атомными и термоядерными бомбами. Под чистую!
Если бы этот бородатый дядька вылез из водопроводного крана, домохозяйки нисколько бы ни удивились, но тут же забили бы сковородками и всем, что попадется под руку. Настолько он всем обрыдл.
Но человеческая натура и советский оптимизм отказывались признавать это.
На барахолках, книготочках ротапринтные распечатки «Архипелага ГУЛАГа» расходились влёт. Печатались они на плохой серой тонкой бумаги. Такая годилась на самокрутки. Говорили, что находились такие подвижники, которые переписывали от руки многосотстраничные солженицынские опусы. С воспаленными от бессонницы глазами они, как сомнамбулы, отправлялись на работу. Писатель должен быть благодарен советской власти, которая сделала его знаменитым в Советском Союзе. Еще никого и никогда так не рекламировали, ни о ком ни написали столько пропагандистских брошюр. Он, неблагодарный, крыл эту власть на все корки. Ну, и что можно сказать о духовно-нравственном облике этого человека? Делай после этого людям добро! Бывают же такие твари неблагодарные! Хоть бы сквозь зубы «спасибо» буркнул.
Уже в эпоху так называемой гласности и перестройки ее трубадуры на всех углах будут дудеть о свирепости КГБ, которое хватало чуть ли не всех подряд, зверски пытало в мрачных казематах, отправляло в мордовские лагеря тех, кто потом станет светилами мировой художественной литературы. Книжные прилавки заполонила диссидентская литература. Обалдевший от пропаганды народ бросился скупать ее, но вскоре разочаровался. Какой-нибудь Кочетков или Павло Загребельный по сравнению с ними выглядел титаном художественного слова. Но в те времена самиздат, которым торговали даже в общественных туалетах, шел по бешенной цене. Скупали писателей-невозвращенцв, извращенцев, типа Захер-Мазоха, «Кама-сутру», пособия по ушу. Некоторые предприимчивые молодые люди сами бросились сочинять всякий бред, выдавая всё это за диссидентскую литературу. На всех углах обсуждали прочитанное. Но почему-то никого не хватали под белы ручки, не заталкивали в «воронки» и не везли в подземные казематы и пыточные камеры. Рядовые обыватели, по крайней мере, этого не замечали. А прочитав десяток — другой страниц «Архипелага ГУЛАГа», советский человек с тоской смотрел на увесистый том и с тоской подсчитывал, сколько бы вышло пива. Получалось очень много. Даже с ершом. Даже если приглашать друзей на халяву.
После этого наш советский гражданин не возвращался к творчеству гиганта русской литературы. Чего стоили только авторские неологизмы, толстовские периоды на несколько страниц, имена героев, которые никогда не услышишь в жизни, эти бесконечные всхлипы и филиппики в адрес сатанинской власти, которая почему-то ему обывателю была по барабану.
Пропадала всяческая охота после этого читать заполонившие все книжные магазины опусы многочисленных эмигрантов; солженицыных, аксеновых, владимовых и проча, и прочая, м прочая, которые даже до пояса не доросли тех писателей, что никуда не уезжали: Распутину, Абрамову, Белову, Шукшину. Но в расфуфыренной среде советским читателям представляли их мелкими шелкоперами, которым куда уж до олимпийских вершин диссидентов.
Одной — двух передач на «вражеских голосах», где читали Солженицына, было вполне достаточно, чтобы отбить всякую охоту к дальнейшему прослушиванию. Тексты великого правдолюбца действовали как зубная боль.
Профессор Знаменский у Булгакова говорил: «Советская власть хорошая, но глупая». Это как раз был тот самый случай, когда власти делали всё возможное, чтобы навредить себе. Сделать из писателя средней руки звезду мирового масштаба, разбудить интерес у миллионов людей к его произведениям, предоставить ему бесплатно самолет для вылета на Запад, где его ждали всевозможные премии, гранты, награды, ордена, беспрерывные интервью, встречи с президентами и королевскими семьями, переводы чуть ли не на все языки мира, такие тиражи, о которых можно только мечтать, и, конечно, слава, которой позавидовала бы любая голливудская звезда. На явление Солженицына смотрели как на сошествие живого бога. Продолжалось это недолго. Бесконечное монотонное бу-бу-бу вскоре всем надоело, и герой отправился в «вермонтское заключение». Теперь на него смотрели как на помешанного. Что ему оставалось делать? Обиженный, он стал подковыривать уже Запад, ершиться и