От сессии до сессии - Николай Иванович Хрипков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Набрали платочков-то?
У женщин такой накал страстей, крутые повороты сюжета, безумная любовь и в конце концов счастливое соединение любящих сердец неизменно вызвали слезы, порой переходящие в бурные рыдания, что древние греки называли катарсисом. Индийские мастера, как никто, владели этим приемом.
В жизни молодого человека наступал провал. Когда он поступал в вуз, то на целых пять лет телевидение исчезала из его кругозора. Урывками, случайно, изредка не считается. Некогда было. Все вечера были заняты. И как-то непрестижно было сидеть перед телевизором. Да и просто телевизоров не было в комнатах общежития. За редким исключением.
Писали конспекты, курсовые, дипломные, читали, ходили на спецкурсы, в лингвокабинет, влюблялись, заводили семьи, рожали порой детей, подрабатывали и редко, когда вспоминали, что есть такой источник информации, как телевизор. Еще и для развлечения.
На первом этаже пятерки напротив входной двери было помещение, которое нельзя было назвать комнатой, потому что для комнаты оно было велико, а для зала не очень большое. Можно было его назвать помещением для отдыха. Там стоял большой телевизор. По большей части он бездействовал. Днем, конечно, никогда не включался. Немного молодежи собиралось по вечерам, побольше, если шел фильм, который у всех был на слуху. Но это случалось не так уж и часто. Несколько раз в год. Вот на субботние дискотеки молодежи набивалось под самую крышу. Порой не протиснешься. Из других общежитий приходило немало студентов, потому что пятерка была самым женским общежитием. Оно и понятно, здесь селились гуманитарии. Проводили собрания. Иногда. В основном собрания шли в какой-нибудь аудитории. Больше народу, побольше аудитория. И для преподавателей удобней.
Вот так или примерно так дело обстояло с телевидением в общежитиях.
Радио в комнатах не было. Видно, кто-то решил, что в студенческих общежитиях оно без надобности. Радиоприемник был аппаратом дешевым и доступным. Это телевизор не всегда купишь и стоил он приличных денег. Одной зарплатой не отделаешься. Проводное радио имелось в каждой советской семье. Разумеется, с одной радиостанцией. Молчало оно только с двенадцати ночи до шести утра. Его не выключали. Разве, что когда смотрели телевизор, то делали тише. Электроэнергии он не потреблял, которая, в прочем, стоило очень дешево. Тем более, домашние приборы только входили в жизнь.
Утро в семьях начиналось с гимна Советского Союза, утренней гимнастики и пионерской зорьки, под которую детишки просыпались и собирались в садики и школы. По выходным шли знаменитые развлекательные музыкальные передачи, которые многие слушали от и до.
Это был постоянный звуковой фон, на который почти не обращали внимания, как мы не обращаем внимания на гул автомобилей, щебетанье птиц и шелест листьев. Выпуски «Здравствуй, товарищ!» слушали многие. Первое время. Это был совершенно новый формат. Нечто необычное. Но студентам и до «товарища» не было никакого дела.
Библиотека общежития выписывала почти все главные газеты. Толстые подшивки постоянно лежали на столах. Их даже не убирали на ночь. Вдруг кому-нибудь приспичит ночью готовить политинформацию. Немало было общественно-политических и специализированных журналов. Стоили они копейки. Особенно политические. Студенты засиживались в читальном зале допоздна, некоторые до утра. Если, к примеру, назавтра обязательно нужно было представить доклад. За хороший доклад можно было автоматом получить зачет или даже экзамен. Некоторые студенты тоже выписывали газеты и журналы. Для стипендии это не было слишком обременительно. Покупали периодику в газетных киосках. Увидеть юношу или зрелого мужчину с газетой или пачкой газет в руках — привычная картина, которая никого не удивляла. В парках на скамейках таких читателей было сплошь и рядом. Для преподавателей и советских и партийных чиновников был допуск к капиталистической прессе. Студентам такое выдавали, только если у них имелось специальное разрешение.
Время от времени в Доме ученых устраивали кинопоказы для посвященных. Некоторые преподаватели потом вставляли в лекции свои впечатления. Не могли сдержаться и начинали рассказывать про какой-нибудь западный фильм. Тогда студенты боялись пропустить слово. Рассказывали, разумеется, с критических позиций. А студенты в это время давились слюной. Время от времени в городке проходили недели зарубежного фильма: французского, итальянского, скандинавского. Шли комедии, драмы, классика. Политики там никакой не было. Почти никакой.
Свое дело цензура знала. Но загнивающий Запад раскрывался во всей своей прелести. Привлекательной. Шикарные автомобили, красивые чистые города, роскошные отели. Другой мир, другая планета, иногда почти сказочная, так непохожая на карикатурную. Много было героев, милых и трогательных. Даже польское кино поразило. Это что же у них за социализм такой, какой-то совсем непохожий на наш. И еще там говорили о пороках жизни, о которых у нас не было принято говорить. Например, что маленькие зарплаты, что женщины могут жаждать секса.
«Вражескими голосами» называли западные радиостанции, которые вещали на Союз на русском и других языках. Слушали их, если и не поголовно, но всякий, имеющий радиоприемник. Про газету «Правду» говорили, что в ней нет правды, а в «Известиях» нет известий. Получать информацию из них это признак замшелости. Не то, чтобы не верили, но знали, что там всё тщательно дозированно и о всем неприятном молчок. Ссылка на советские газеты ничего, кроме презрительной улыбки, не могла не вызвать. Даже лекторы-гуманисты пытались не называть советских газет. А если и называли, то призывали читать между строк, то есть находить ту информацию, которая содержалась в сухих словах официальных отчетов. Широкой публике было непонятно, какой подтекст можно обнаружить в выступлении Генерального секретаря на очередном пленуме ЦК КПСС или в словах передовой доярки на отчетно-выборном собрании. И не заморачивались такими поисками.
«Голоса» глушили. Вы крутили ручку настройки, и когда проволочный бегунок, приближался к вражескому берегу, в динамике начинался треск, как будто трещал ледок на замерзших лужах, когда по ним шагаешь. Чем ближе к берегу, тем сильнее треск. Пробивался голосок, женский или мужской. Иногда можно было понять даже отдельные фразы. Но бывали такие моменты, что слышимость была почти на уровне. Чистый русский литературный язык, никакой фени, подросткового выпендрежа. Такое впечатление, что на «голосах» работали филологи, не менее кандидата наук. Но ничего удивительного. Действительно в зарубежных радиостанциях, вещавших на Союз, работали мигранты с высшим образованием, и доктора наук, и были даже академики.
Советов о том, как глушить глушилки было множество, от самых простых до фантастических.
Советовали слушать «голоса» по ночам, с такого-то по такое время. Тогда почти чисто. Глушильщики в это
