Оккупация - Андрей Щупов

За искорками появились светлые острова и лакуны, мир размывал черноту, упорно пробиваясь к задремавшему сознанию. Колокольный гул скользнул ввысь, превратившись в дрожание скрипичных струн, а немного погодя Сергей окончательно очнулся. Слабость еще давала о себе знать заячьей дрожью в нижней части живота, но в целом он был готов продолжать схватку. Более того, случившееся подсказало ему трюк, который можно было испробовать на сопернике, и Миронов немедленно пустил его в ход.

Прыгнув вперед, он ударил левой рукой по предплечью скуластого панчера, отвел встречный удар и хлестнул по глазам. Секундное ослепление только разъярило противника, на что и рассчитывал коварный Миронов. Отступая, он подвернул правую ногу, неловко упал на спину. И немедленно взревела стена болельщиков. Разглядев верный шанс на победу, соперник метнулся к упавшему, занеся ногу, попытался пнуть в лицо. Таким ударом он запросто мог бы и убить своего противника, однако полтора года занятия борьбой также не прошли для Сергея бесследно. Успев подцепить летящую в лицо ступню, Миронов поймал ее в замок, перекрутившись телом, заставил скуластого взвыть благим матом. Рывок был настолько силен, что даже этот богатырь не сумел ему что-либо противопоставить. Под руками у Сергея явственно хрустнуло, и широкогрудый панчер ухнул на землю, плоским своим личиком приложившись к кусачей земле. Выпустив ногу, Сергей лягушкой прыгнул ему на спину, обхватив жилистую шею, взял в удушающий захват. Секунд десять дайк пытался еще противиться, но с подобной удавкой было сложно совладать даже ему. Судя по всему, стучать ладонью по земле в этом мире было не принято, и потому скуластый попросту захрипел. Глаза его закатились под лоб, пальцы, цепляющие кисти Сергея, ослабли.

Поняв, что противник вот-вот потеряет сознание, Миронов рывком расцепил хватку, поднявшись на ноги, жестом изобразил, что бой закончен. Груда поверженных мускулов все еще сипела, елозя коленями, пыталась привстать. Готовый к любой каверзе, Сергей, тем не менее, протянул ему ладонь, помог подняться. Хлопнув ошеломленного дайка по могучей спине, дружески обнял. Возможно, подобное великодушие здесь было не в ходу, однако побежденный богатырь, кажется, понял все, как нужно. Он не стал душить соперника в объятиях и не бросился в очередную атаку. Миронову даже показалось, что в удивленных его глазках мелькнуло нечто похожее на благодарность.

А секундой позже повелительно закричали конвоиры, недавних врагов погнали обратно в клетку. Вернувшись на пыльную дорогу, колонна возобновила путь.

Глава 3

Знаменитое «Адажио» Альбинони звучала вполне явственно. То ли предупреждало о чем-то, то ли хотело доконать упрямого хозяина. Вадим ничего не мог с собой поделать. Тоскливая мелодия сжимала сердце, навевала космическую грусть. Если бы не расторопные службы крематориев, звучать бы этой музыке века и века, но заиграть можно все, что угодно, и первый удар классикам скрипичного ключа нанесли немые фильмы, в качестве озвучивания взявшие на вооружение фортепианную игру таперов. А далее великие классики пошли по рукам. Комедии смотрели под тревожные трели Бетховена и Глока, кружевную оперетту украшали раскатами Листа и Дебюсси, сотовые и детские телефоны наигрывали Штрауса и Вививальди, а тела умерших сжигали под музыку итальянского гения Альбинони. Кто знает, возможно, это было закономерно и правильно, однако, двигаясь сейчас по дорогам, заполненным войсками дайков, Вадим никак не мог отвязаться от навязчивых ассоциаций. Тревогу по пропавшим друзьям всплывшая в голове мелодия никак не развеивала — скорее, наоборот, усиливала. И именно она заставила его задержаться в столице Томусидо лишнее время. Следовало подумать о дополнительных резервах энергии, и Вадим вновь прибег к целебной силе воды.

Лишенный электроэнергии, город располагал, тем не менее, богатой сетью водных каналов. Вадим уважал и любил воду. Более того — он всерьез полагал ее живой материей. Как бы то ни было, но именно водная стихия не раз выручала его в патовых ситуациях, выручила она его и сейчас. Конечно, жаркий воздух тоже мог стать источником дармовой энергии, но теплоемкость воды обещала значительно больший улов, и, запустив лимбы в водные протоки, в течение нескольких часов Дымов соорудил себе вполне добротный кокон. Теперь энергия, словно смола, облегала его тело, поместив в подобие прочнейшего скафандра. Ну, а то, что температура в городских каналах после его процедур снизилась на шесть или семь градусов, вряд ли могло кого-то всерьез обеспокоить. Таким образом, в энергетическом панцире, «подаренном» городом Гарондой, уже можно было не бояться ни дальней дороги, ни очередных охотников за человеческими головами.

Похоже, и двугорбый дружок к нему вполне притерпелся. Напоенный и накормленный, верблюд вышагивал бодро, с некоторой даже величавостью. Любопытства к одинокому всаднику встречные дайки не проявляли, если о чем-то спрашивали, то Дымов отвечал угрюмо и однозначно. Еще меньше ему хотелось разговаривать, когда он обгонял повозки, груженные награбленным добром. Именно такие картины погружали Вадима в глубокую ипохондрию. Мысль о том, что половина человечества с преспокойной совестью ворует, убивает и предает, отравляла сознание жесточайшим ядом. Здесь же, на телегах, можно было встретить все что угодно — от детских игрушек с кухонной посудой до огромных холодильников с торшерами, люстрами и телевизорами. Вряд ли варвары Дайкирии представляли себе истинное предназначение электронной техники, однако почему не взять, если лежит? И они брали, как брали люди во все времена, брали все, за что можно было потом не отвечать перед законом. На одной из повозок Дымов разглядел даже парочку новеньких компьютеров. Он попытался вообразить, в каком месте поставит их счастливый хозяин, какими словами будет объяснять соседям смысл замысловатого приобретения, но на это не хватало даже его богатейшей фантазии.

Поначалу Дымова раздражала скорость, с которой они передвигались, но заставить Рыцаря шагать быстрее было не так уж просто. У этих шерстистых великанов имелось свое представление о скорости, и кто знает, возможно, в этом смысле верблюдов можно было сравнивать с великими земными мудрецами, поскольку лучше многих других они знали, насколько верна пословица: «тише едешь, дальше будешь». Мысленно Вадим мог бы продолжить пословицу, дополнив словами: «и дальше, и дольше, и, пожалуй, что даже живее». Так или иначе, но условность скорости он принимал с послушанием истинного аналитика, а потому понукать верблюда даже не пытался. Цену пройденным километрам животное понимало лучше него. Кроме того, Вадим чувствовал, что дистанция между ним и друзьями сокращается с каждым часом. Наверное, если бы в этой местности разъезжали автомобили или мотоциклы, он рискнул бы сменить транспорт, но, увы, Дайкирия действительно была страной глубоко архаичной, понятия не имеющей о двигателе внутреннего сгорания. Если в начале своего пути Дымову еще попадались проржавевшие остовы томусидианских грузовиков и легковых машин, то теперь дорога была девственно чиста. Покачивающиеся пейзажи навевали странное настроение — столь же торжественное, сколь и унылое, и сама собой в голове начинала звучать скрипичная музыка давно убежавших веков, сочинявшаяся неспешно, при свете лучин и факелов. Пожалуй, будь у него выбор, одну жизнь Вадим решился бы прожить именно в такое время, может быть, даже в облике кочующего бедуина. Как ни крути, но что-то притягательное в жизни кочевников, безусловно, имелось. Возможно, завораживала даже не романтика дорог, а их космическая бесконечность. Как ни крути, жизнь — это не конечный смысл, это процесс. И уж если где и должны были рождаться истинные мудрецы, то, конечно, не в Венских уютных кабинетах, а где-нибудь среди безмолвных гор и песчаных горизонтов, сидя не в плюшевом кресле, а на смозоленной спине двугорбого знатока странствий.

Очередной поворот заставил Дымова резко натянуть поводья. Впрочем, он чуточку запоздал, — Рыцарь и сам остановился, почуяв запах близкой беды. Впереди — в маленьком горном разломе происходило страшное. Спешившиеся всадники отвлеченной философии не предавались, — молча и неторопливо они убивали людей. Ставили на колени возле черной высокой скалы и с уханьем отсекали головы.

Мгновение, которое Дымов потратил на то, чтобы разобраться в обстановке, стоило жизни еще одному человеку. Обнаженный по пояс палач дело свое, судя по всему, знал. В отличие от Европы с Россией, издавна пристрастившихся к топору, восточные страны вершили казнь все теми же кривыми мечами.

Ничего особенного в ятагане рослого дайка не наблюдалось, однако секреты палаческого мастерства он успел постигнуть в полной мере, поскольку головы пленников смахивал так же легко, как срезают выпроставшиеся из земли грибы. Мускулистый красавец даже не казнил, а работал — буднично, без особого азарта. Смуглая грудь его лоснилась от пота, на лице стыло спокойное довольство. Молодец и впрямь знал свою работу, демонстрируя приятелям высочайшее качество. Наверное, потому Вадим и не сообразил сразу, что видит не шоу и не театральную постановку, а самую настоящую казнь. Всегда сложно из розовых сказок выныривать в явь. Вот и он скатился сейчас с горных горделивых круч в топкое болото людской грязи.