Оккупация - Андрей Щупов

— Не дрейфь, оперчасть! — Танкист лихо ему подмигнул. — Если в кандеях сиживали, выдюжим и здесь. Всяко лучше, чем на сорокаградусном морозе. А в бытность Лаврентия Палыча, помнится, так и выживали. Выгружали народишко в голой степи и заставляли с нуля строиться — землянки, бараки, колючку. Все сами, считай, сооружали. А то, что половина при этом на смерть замерзала, так отца народов этот факт мало трогал.

— Ты-то откуда знаешь о тех временах? — фыркнул Серега Миронов.

— А ты думаешь — в лагерях одни неучи парятся?

— Ну, неучи не неучи, а книжки на досуге вряд ли читают

— Да мы и без книг все науки знаем! — возмутился Танкист. — Есть кому и о прошлом рассказать, и о жизни с политикой. Ты на наш счет не сомневайся, — на зонах тоже свои академики имеются. И профессоров с доцентами хватает. А, Шурым? Ты-то как считаешь? — Танкист что есть силы хлопнул по широченной спине недавнего противника Миронова. Широкоскулый дайк с забавным именем Шурым что-то добродушно хмыкнул.

Самое удивительное, что недавняя схватка в корне изменила отношение дайков к россиянам. Верно говорят: бывшие недруги проще простого становятся друзьями. Вот и Миронов совершивший акт великодушия по отношению к могучему дайку, убил разом двух зайцев: наглядно показал всем, на что способен «хлипкий» выходец из Томусидо, а во-вторых, приобрел надежного союзника. Как бы то ни было, но Шурым действительно проникся к Сергею особым уважением, со вниманием прислушивался к его речам и уж конечно, не позволял никому из своих задевать чужаков. Вражда худо-бедно завершилась, и бывшие иноземцы в короткие сроки успели стать своими. Притерпелись к ним и старожилы, допустив, наконец-то, к общему столу. Более того — кое-кто из дайков уже довольно уверенно произносил некоторые русские слова — конечно, не самые приличные, но это уже было на совести свежеиспеченных учителей. Шустрый Танкист тоже пытался болтать на дайкирийском, и, к общему удивлению, получалось у него не так уж плохо. Правда, прислушивавшийся к его трепу Виктор говорил, что это какая-то несуразная смесь русского мата и дайкирийских ругательств, однако местный контингент понимал Танкиста прекрасно. А уж Шурым, внимая Танкисту, просто закатывался от смеха. Всю свою недолгую жизнь этот выходец из сельской местности добросовестно проработал вышибалой. Сначала в придорожном трактире, а после и в заведении более интимного толка. Сил у паренька хватало с лихвой, а вот смекалкой природа явно обделила. Так и не выучился молодец понимать, чьи морды бить можно, а чьи — очень даже не рекомендуется. Как позже объяснил переговоривший с Шурымом Виктор, скуластый вышибала по наивности своей полагал, что порядок в заведении — один для всех. Потому и выставил со спокойной душой постояльца, вздумавшего крушить столы и стулья, огромным своим тесаком вознамерившегося зарубить не угодившую ему чем-то малолетнюю танцовщицу.

— Как же он с ним справился? — удивился Потап.

— Говорит, что скатерть на него накинул, а пока тот выпутывался, схватил в охапку и вышвырнул в окно. А там второй этаж был и мостовая. Словом, постоялец ногу сломал и зубы вышиб. Все бы ничего, да только потом примчалась стража, и вышибалу тут же связали по рукам и ногам. Оказалось, он не просто забулдыгу покалечил, а одного из местных чиновников. Тут, понятно, никто и разбираться не стал. Хозяин заведения еще и в воровстве Шурыма поспешил обвинить. Дескать, цыганил вышибала у пьяненьких постояльцев денежки. Так и угодил в кандальные ряды.

— Что ж, стало быть, наш человек. — Сергей Миронов подмигнул широкоскулому дайку. — Такой же борец с коррупцией и неправдой!

— Это менты-то — борцы с коррупцией? — Танкист расхохотался. — Да они, считай, первые коррупционеры в мире! А настоящих борцов — на цепь сажают! Что у нас, что в этой зачуханной Дайкирии… Ты, Шурым, ментов не слушай. Они власть караулят — все равно, как цепные псы. А власть всех нормальных людей в подкову гнет — таких, значит, как ты и я… Эй, Витек! Ты сопли не жуй, переводи все, как положено. Будешь у меня, типа, толмача.

— Почему это у тебя?

— Да потому, что со мной вам и тут будет, в натуре, сытно и сладко. Мои зоны считать — у тебя ресниц не хватит!..

Самое удивительное, что во многом бывший российский уголовник был прав. По крайней мере, с дайкирийскими урками он сходился легче легкого. Верно говорят — рыбак рыбака видит издалека. Даже когда в первые часы прибытия возникли проблемы с местом ночлега, Танкист на пальцах что-то объяснил парочке бедового вида детин, и те очень скоро отыскали пустующие скамейки вблизи зарешеченного окошка. При этом понять, что же именно втолковывал Танкист угрюмым дайкам, не мог разобрать ни Виктор, ни даже Шурым. Как бы то ни было, но в сарае они с грехом пополам устроились, и дальше двух-трех несерьезных стычек дело не пошло. В конце концов, делить жителям барака было нечего. Все они на теперешний момент влачили одно и то же незавидное существование, пребывая в статусе, хуже которого человечество еще не придумало. Они были рабами.

Как ни прискорбно, но работорговля в Дайкирии представляла собой один из мощнейших рычагов экономики. В каком-то смысле, рабы являлись в этой стране главной ценностью. В мирное время стоимость рабов возрастала, в военные периоды стремительно падала. Свободные дайки — даже самые бедные — считали за грех трудиться на собственных полях. Не любили они и что-либо строить. Для этого вполне годились рабы, и не беда, что в роли последних подчас оказывались свои же собратья, волею случая проданные в рабство за долги или просто по произволу того или иного чиновника. Впрочем, недавние пассажиры знали со всей определенностью, что большая часть их пойдет не в услужение местным князьям, а на увеселение публики — в боевые цирки. Над допотопной экономикой Дайкирии можно было вволю подтрунивать и смеяться, однако технологиям ставок и разномастным тотализаторам дайков могли позавидовать и российские мошеники. В отличие от древнего Рима, где публику просто веселили, отвлекая от политики и бедственного положения, в Дайкирии подход к гладиаторским боям был более рачительный. У каждого цирка и каждой арены имелся свой князь и свой хозяин. Ему же поступала и львиная часть всех прибылей от поединка. Воинственность дайков тоже порой становилась доходной — особенно тогда, когда из походов привозили сотни и тысячи возов с награбленным товаром, когда вереницы рабов начинали брести по улицам и горным тропам Дайкирии. Именно тогда открывалась великая пора боев. Люди приходили в нездоровое возбуждение и со всех сторон притекали в города, располагающие своими аренами. Возможно, гладиаторские бои потому и пользовались столь большой популярностью, что иных радостей в этой стране не водилось. Даже самые нищие горемыки и те, кому не досталось места в цирке, вольны были вытряхивать из кармана последние грошики, делая ставки на тех или иных бойцов. Да и почему бы не сделать, если всем известно, что Фортуна — дама капризная, и истории, когда вчерашние попрошайки в течение считанных дней превращались в немыслимых богачей, передавались из поколения в поколение, обрастая десятками фантастических подробностей.

Так, например, рассказывали, что одноглазый Фактим, большую часть своей жизни проведший с жестяной кружкой на паперти, однажды не поленился проделать долгий путь пешком и заявился в столицу всех боевых арен — в достославный Вальрам. Именно там в первый же день, наглядевшись на будущих претендентов, Фактим поставил все свои сбережения на понравившегося ему раба с престранным именем Вильгельм. Грянули бои, и изо дня в день, раб, выбранный нищим попрошайкой, валил наземь лучших бойцов Дайкирии. Валил кулаками, разил кинжалом, рубил мечом. В конце концов, удивительное все же случилось, удача улыбнулась нищему Фактиму. Заявленный им раб вышел в финальный поединок, где и сокрушил на арене лучших бойцов Дайкирии, после чего вступил в схватку с диким ахназавром и, потеряв одну руку, другой рукой все же сумел нанести чудовищу смертельную рану. Нечего и говорить, все ставили на фаворитов и на воинов с именитым послужным списком, о Вильгельме же никто из дайков не знал. В итоге сумма выигрыша старого попрошайки оказалась поистине огромной. Обезумев от счастья, Фактим купил колесницу с верблюдами, обзавелся десятком телохранителей и в компании лучших красавиц Вальрама пировал больше недели, зазывая за стол всех встречных и поперечных. Закончилось все тем, что, не выдержав обильных возлияний, сердце старого Фактима остановилось. Говорят, он умер, прямо за столом, пытаясь обнять молодую вальрамку. Всего-то и вышло у бедолаги пороскошествовать около десяти дней, однако везунчику Фактиму завидовала вся Дайкирия, и даже о смерти, случившейся с обжорства и перепою, говорили с нотками благоговения. Все-таки не от срамной болезни умер старик и не от голода на грязной улочке. И конечно же, нет более сладкой смерти, чем та, что приходит во время застолья или соития с женщиной. Это не та смерть, что настигает воина на поле брани, однако для бывшего нищего желать более завидной участи было просто невозможно. Кстати, однорукий Вильгельм тоже не потерялся. Обретя свободу, он продолжил бойцовую карьеру, обучая воинскому ремеслу молодых дайков, а со временем стал начальником охраны самого верховного шерха. Словом, сказки — сказками, но и тут таилась своя загадочная правда, позволяющая иной раз простому рабу превращаться в могущественного военачальника, а нищему попрошайке получать мешок с деньгами.