Иллюзия - Максим Шаттам

проблема. В любом случае он уже никого не волнует. Страфа – это история, его давно забыли.

А. С. выдержал паузу, переваривая эту новость. Затем сказал:

– Он был самым великим. А для многих таким и остается. Ему никогда не было равных, ты это знал?

В его голосе звучало уважение.

– Я про это читал. Но так было раньше. Давно. Кто он сегодня? Его нигде нет, и в то же время он какой-то вездесущий. Он создает впечатление, что покидает курорт, и в то же время он и есть сам курорт. Странные отношения. Ты на него злишься?

Погрузившись в раздумья, А. С. смотрел на деревья.

– Я не кусаю руку, которая меня кормит.

Юго понимал, что многого он от него не добьется, но все же сделал попытку:

– А ты видел его на сцене?

– Ну ты и дурачок, – с усмешкой сказал А. С.

– Почему? – искренне удивился Юго.

– Я, наверное, всего лет на десять старше тебя! Страфа перестал выступать как раз перед моим рождением. Ты ловко суешь всюду свой нос, но в математике не силен, так?

А. С. был прав, Юго не подумал. Он решил вернуться к той теме, с которой начал:

– Так что это за мишура в ельнике?

А. С. бросил остатки бутерброда в канаву, и на них с криками налетела галка, а за ней с полдюжины ее сородичей.

– Знаешь, что такое талисманы? – спросил А. С.

– Своего рода защита для суеверных. От чего? Кто их смастерил?

Раздосадованный оборотом, который принимает их разговор, А. С. напрягся.

– Старейшины, – сказал он, – бывалые.

– Как, например… старина Макс?

– И многие другие.

– Но для защиты от чего?

А. С. выпрямился и стряхнул крошки с комбинезона.

– От курорта, – бросил он, уходя. – Их сделали те, кто считает это место нехорошим.

Больше Юго ни слова не добился от своего напарника, который, видимо, разозлился, что его допрашивают с пристрастием. В конце дня Юго отправили собирать инвентарь, и, оставшись один, он прокручивал в памяти слова лесоруба, пытаясь уловить их смысл. Кто эти старейшины, о которых тот говорил? Не старейшинá, а старейшины, сказал он. Деприжан? Адель? Симона? Те, кто работал здесь зимой? Все это звучит крайне туманно. И зачем им было оставаться здесь, устраивать свою жизнь, если они считали курорт нехорошим? Нехорошим в каком смысле? Как живое существо с собственным характером? Как зверь, готовый укусить?

Он полагал, что материала для раздумий ему хватит на весь вечер, когда, выходя из Материнского корабля через боковую дверь, столкнулся с Людовиком. Парень шел, опустив голову, слишком длинная челка спадала ему на лоб.

– Привет, – сказал Юго, когда они поравнялись друг с другом.

Людовик не ответил, и Юго, уже и без того немного взвинченный, так разозлился, что не смог сдержаться:

– Ты никогда не здороваешься? Я сказал «привет».

Людовик остановился. Он тоже шел в подвал Материнского корабля и нес в черных от смазки руках сумки с инструментами. Людовик окинул его взглядом, но не разомкнул губ.

– У тебя ко мне какие-то претензии? – спросил Юго. – Если так, то давай разберемся, нам ведь предстоит провести вместе еще четыре месяца, а я не имею ни малейшего представления о том, что у нас с тобой не срослось.

О Людовике он знал только, что тот скрытный, болезненно застенчивый, все высматривает своими любопытными глазами, никогда ни во что не вмешивается и всегда держится на расстоянии. За четыре недели Юго услышал от парня, наверное, не больше сотни слов и один-единственный раз заметил у него на губах какую-то осмысленную улыбку, когда Тик и Так почти силой заставили его выпить.

– Нет, – ответил Людовик.

– Что – нет?

– У меня нет к тебе претензий.

– Так почему же ты мне не отвечаешь? Постоянно издали наблюдаешь за мной, будто я твой враг, а когда мы изредка сталкиваемся, не говоришь ни слова.

– O’кей.

Юго нахмурился, осознав, что ведет себя как идиот, агрессивный идиот. Может, парень аутист или что-то в этом роде…

– Ты уверен, что все в порядке? – продолжал он, постаравшись, чтобы его вопрос прозвучал как можно доброжелательнее.

Людовик кивнул.

– Ну что же… – сказал Юго, не понимая, как закончить этот разговор. – Похоже, лучшими в мире друзьями нам с тобой не стать, но, если бы при случае ты со мной здоровался, было бы классно.

Людовик ничем не дал понять, что готов пойти навстречу. Он просто смотрел на Юго, держа в перепачканных руках инструменты.

– Ну, как хочешь, – сдался Юго, отворачиваясь от него.

– Я видел, что ты ходил в лес над обрывом, – без всякого выражения проговорил Людовик.

– Да, по работе.

– Ты их видел?

На этот раз Юго почувствовал, как волосы у него на руках встали дыбом.

– Талисманы?

Людовик медленно приближался, и Юго заметил, что теперь тот сжимает свои сумки с инструментами так крепко, что побелели костяшки пальцев.

– Это из-за курорта, – пробурчал парень из-под нависших надо лбом волос. – Он пожирает людей.

42

Лили взяла дело в свои руки.

Когда Юго передал ей слова Людовика, она, полагая, что женщина скорее может найти подход к мужчине, заявила, что сама с ним поговорит. Людовик и правда был крайне замкнутым, редко принимал участие в коллективных ужинах и большую часть времени проводил возле подъемников, в ангаре в пятистах метрах выше по склону или в своей комнате. Но его взяли на работу не за способность к общению, а за познания в механике – в ней он разбирался достаточно хорошо, чтобы работать самостоятельно.

– Я видел его взгляд, когда он это произнес, – заметил Юго, – и не удивлюсь, если именно он смастерил новые гирлянды-талисманы, или как там еще называется это дерьмо!

– Он появился незадолго до твоего приезда, так что не может быть автором старых гирлянд, – возразила Лили.

– Но кто-то же мог его приобщить? Старина Макс?

Чем больше Юго думал о жовиальном усаче, тем больше задавался вопросом, какую роль тот играет во всей этой истории. Лили завершила дискуссию достаточно категорично:

– Людовиком займусь я, ты и так перестарался. Сообщать А. С., что знаешь про Страфа, было не лучшим твоим решением. Теперь он будет относиться к тебе с подозрением, бояться, что ты проболтаешься и все тайны выплывут наружу.

Юго понимал, что вот-вот ляпнет лишнее, снова продемонстрирует Лили свою болезненную потребность следить за окружающими, но сдержался, хотя ему не терпелось ответить, что никому на свете уже нет дела до Страфа, что о нем давно забыли. Лили промолчала, когда он рассказал ей об эпизоде с Адель, но