Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов

могли подтвердить не только документы, но и свидетельские показания весьма уважаемых людей. Он как матёрый хищник подкрадывался к границам Российской Империи оставляя свои следы на территории сопредельных странах. Дольше всего Джеймс пробыл в Пруссии и находился там пока не отшумели сражения Крымской войны. Сия задержка объяснялась тем, что, не взирая на боевые действия между войсками и флотами Британии и Российской Империи, торговые отношения между ними не прекратились. Естественно, следовало соблюдать некоторые условности и взаимный транзит товаров проходил через в основном через Пруссию и её Кенигсбергский порт. Британский экспорт в Пруссию с 1854 по 1856 г. вырос с 9 до 12 млн фунтов стерлингов, а импорт жиров, льна и конопли произведённых в России увеличился в сотни раз. Война — войной, но английские адмиралы и генералы сквозь пальцы смотрели на поставку товаров из воюющей с ними державы, ибо британские фабриканты открыто заявляли, что им необходимо получать это сырье. В данном случае Меркурий оказался сильнее Марса. Джеймс ухитрился великолепно выполнить задачу. А то что он не только обрёл имя и репутацию в торговле, но и сумел заработать неплохие деньги лишь укрепляет репутацию настоящего английского джентльмена. Одновременно, появились весьма полезные знакомства с коммерсантами из Российской Империи, коим импонировали его деловая хватка и нужные связи в Кенигсбергском порту. Согласитесь, что каждый лишний день пребывания торгового судна у пристани оборачивается потерей денег, а в условиях осенне-зимней непогоды сия печальная перспектива переходит в разряд трагедии. А посему возможность без проволочек провести погрузку, обеспечить снабжение водой и провиантом, найти свободного опытного лоцмана и несколько умерить ретивость таможенных чиновников, ценится на вес золота. Естественно, что Джеймс оказывал эти услуги не безвозмездно, но быстро, чётко и безотказно. Суда уходили из порта в нужном для них направлении, а то, что некоторые из них так и не достигли пункта назначения, так на всё воля Божья.

Так случилось и с парусным корветом «Львица», коей неожиданно прервал свою длительную стоянку в Кронштадте и прибыл в Кёнисберг, причем на бору помимо обычной команды было и несколько человек в партикулярной одежде, несомненно сухопутных, но судя по поведению явно военных. Вызывало так же удивление и то, что матросы посещали портовые кабаки крайне редко и, даже будучи в изрядном подпитии очень неохотно вступали в разговоры с окружающими. Лишь благодаря случайности, Джеймсу удалось узнать, что цель сей экспедиции состоит в доставке в Кронштадт несколько сот игольчатых винтовок Дрейзе образца 1841 года. Сие оружие считалось в Пруссии секретным, но как верно говорил батюшка великого Александра Македонского: «Нет такой крепости, которую не мог бы взять осел, нагруженный золотом» и тайное соглашение было достигнуто. К сожалению, эта мудрость сработала в данном случае дважды. И благодаря стараниям Джеймса вместе с ящиками с винтовками, на борт корабля, а затем и в трюм попала и адская машинка, которая безотказно сработала через несколько часов после выхода «Львицы» в море. Произошел пожар, а затем и взрыв, выживших и спасшихся не было. Как не странно, но это обошлось Найки не так уж и дорого. Значительно больше средств ему пришлось отправить в поддержку некого особого фонда, коей учредила Луиза Августа Вильгельмина Амалия Мекленбургская, королева Пруссии. Сия августейшая особа, совершенно искренне считала, что Император Всероссийский Николай I является плодом внебрачной связи Марии Федоровны и Кристофера Бенкендорфа, а посему он и все его потомки не имеют никакого права на престол и должны быть уничтожены. Тридцать тысяч марок были обещаны убийце или его наследникам за голову каждого из семейства Романовых. Одновременно, это была её месть всему русскому дворянству всей русской элиты, «погубившему истинных русских царей Петра Третьего и Павла Первого». В этом случае интересы королевы Пруссии и Британской Империи полностью совпадали. Более того, существование этого фонда было прекрасным отвлекающим маневром, развязывающим руки истинным джентльменам. В случае громкого успеха всегда было на кого перенаправить гнев северных варваров.

В том, что Джеймс чувствовал себя как в Кёнисберге, так и иных городах королевства вполне комфортно была и толика вины Государя Николая Павловича. На протяжении десятилетий слово Императора Всероссийского подкреплённое мощью победоносной армии, полки коей промаршировали по всей Европе, входили в Берлин и Париж, было решающим, особенно в австрийских и прусских спорах. И до конца своих дней, король Фридрих-Вильгельм IV не мог ему простить, что дважды, в 1849 и 1850 годах, его августейший свояк поддержал позицию Австрии. Естественно, что об этих прискорбных обстоятельствах были осведомлены и Британцы, кои не преминули сим воспользоваться.

А посему, чрезвычайный и полномочный посланник при дворе Санкт-Петербурга сэр Гамильтон Сеймур, покинув после начала войны пределы России, заехал в Пруссию, дабы попытаться втянуть её в состав антирусской коалиции. Это предложение не вызвало резкого отторжения у Фридриха-Вильгельма IV, хотя после долгих колебаний, он отказался, это было вызвано не родственной приязнью к своему августейшему свояку, а тривиальным страхом. На все уговоры, посулы и угрозы, следовал ответ: «Я не хочу, чтобы, вместо сражений на Дунае, происходили сражения в Восточной Пруссии».

В итоге он вступил на набережную Санкт-Петербурга лишь в конце 1857 года. Официально, он был из незнатной дворянской семьи, сумевшей создать неплохое состояние благодаря не фамильным поместьям, а занятием коммерцией. Но теперь, сравнительно молодой мужчина, совсем недавно достигший возраста Христа, имел возможность вести безбедное существование, отдаваясь путешествиям и занятиям спортом. Дополнительную свободу действиям обеспечивало отсутствие оков Гименея. Статус нестарого холостяка с недурственной внешностью, общительным характером коей опирался на солидный капитал и дворянское происхождения, позволял находить себе друзей среди самых различных слоев столичного общества, включая, естественно, и иноземцев. Любимое детище Великого Петра — Санкт-Петербург с момента его создания стал активно прирастать выходцами из иных держав. Шли годы, менялись императоры и императрицы, а число иностранцев в столице продолжало расти. Больше всех было выходцев из Германии. Трудолюбивые немцы лучше остальных строили свой дом на новой родине и очень часто находили себе жён или мужей из числа русских фамилий. Булочники, аптекари и, естественно — врачи, вот далеко неполный перечень профессий, среди которых чаще всего звучали имена Август, Беккер, Клаус, Курт, Мюллер, Пауль, Петер, Рихтер и прочая, и прочая, и прочая. Доходило до курьёзов, когда в Мариинской больнице с момента её основания и на протяжении полувека работали почти исключительно лица с немецкими фамилиями, а в скорбных листах (историях болезни) записи велись опять-таки именно на немецком языке. А в целом, обилие иноземцев напоминало библейскую легенду о вавилонском столпотворении, ибо наличествовали представители не только европейских народов, но