Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви

«Нет, – говорила она, – подумай о том, какая чудовищная ответственность на мне лежит».

И она продолжала излагать свои странные мысли и теории, из которых я понял только, что всему человечеству угрожает опасность страшнее чумной эпидемии.

«Это случается однажды за несколько циклов, – рассказывала сестра, – пока чистая душа медлит войти в тело новорожденного, туда проникает душа-кулос. Две души проживают жизнь вместе, и злое начало обретает доступ к земным делам. Я чувствую, что должна снова встретиться с этим несчастным. Вполне возможно, что он нас не узнает: его нормальная душа может не справиться с пережитым этой ночью потрясением и память будет стерта».

На следующий вечер примерно в тот же час сестра настояла, чтобы я отправился с ней в «Фоли-Бержер», в сад при варьете, которым мы не особенно увлекались. Когда я стал отказываться, она сказала: «Это там. Я должна пойти», и при этих словах у меня по спине пробежала дрожь.

Мы поехали туда и в саду сразу обнаружили Ричарда Бервелла, который сидел за столиком и любовался явно непривычным ему зрелищем. Сестра на миг заколебалась, а потом отпустила мою руку, приблизилась к столику и уронила прямо перед Бервеллом приготовленную карточку. С тенью грусти на прекрасном лице она вернулась ко мне, и мы ушли. Было понятно, что он нас не узнал.

До тех пор я выслушивал удивительный рассказ ученого молча, но тут начал осаждать его вопросами.

– Чего хотела добиться ваша сестра, давая Бервеллу карточку?

– Она надеялась, что с ее помощью Бервелл поймет, в каком находится положении, то есть что чистая душа узнает о ее мерзком спутнике.

– И это ей удалось?

– Увы, нет. Этот человек был не способен видеть изображения, доступные глазу любого другого. Человек-кулос не может знать о своем падении.

– И однако же этот человек годами вел самую что ни на есть образцовую жизнь?

Посетитель покачал головой.

– Согласен, наступило улучшение, связанное в основном с экспериментами, которые я проводил по желанию сестры. Но демонскую душу изгнать не удалось. Мне жаль это говорить, доктор, но ваш пациент был не только убийцей с Уотер-стрит, но и тем таинственным душегубом, что оставлял после себя изуродованные женские трупы. В последние десять лет его кровавые деяния неоднократно ставили в тупик полицию Европы и Америки.

– И вы об этом знали, но не донесли на него?

– Такое обвинение невозможно было бы доказать, а кроме того, я поклялся сестре, что не стану предпринимать в отношении него ничего, кроме упомянутых экспериментов. Что значат его преступления, если сравнить их с великим тайным знанием, которое я теперь могу подарить человечеству?

– Тайным знанием?

– Да, – серьезно и убежденно подтвердил ученый, – теперь, доктор, я могу сказать, что вскоре всему миру станет известно: есть способ выведать у любого живого человека самые заветные тайны, касающиеся его жизни, если только они сохранились в памяти; ведь только память способна породить в мозгу материальные картины, которые путем ментального излучения можно спроецировать вовне и запечатлеть на фотографической пластинке точно так же, как любой другой объект.

– Неужели, – воскликнул я, – вы можете фотографировать доброе и злое начала, имеющиеся в каждом из нас?

– Именно. Великая истина о двойственном существовании человеческой души, о которой смутно догадывался один из ваших западных писателей, продемонстрирована мною в лаборатории с помощью фотокамеры. Я поставил себе цель в должное время вручить это драгоценное знание немногим избранным, чтобы они хранили его и достойным образом использовали.

– Поразительно! – воскликнул я. – А теперь, если можно, расскажите мне о доме на Рю-Пикпю. Вы там бывали?

– Мы там побывали и обнаружили, что уже полвека в этом месте нет никакого дома. Продолжать поиски мы не стали[99].

– А надпись на карточке – вы помните, что там было? Ведь Бервелл рассказывал, что чернила выцвели?

– У меня есть кое-что лучше: фотография карточки и надписи, предусмотрительно сделанная сестрой. Чернила у меня в ручке были плохие, я подозревал, что они выцветут. Завтра я принесу вам фотографию.

– Я буду в доме Бервелла, – предупредил я.

На следующее утро посетитель явился, как обещал.

– Вот фотография карточки, – сказал он.

– А вот и оригинал, – ответил я, срывая печать с конверта, взятого из металлической шкатулки Бервелла. – Я ждал вашего прихода, чтобы на него посмотреть. Да, надпись в самом деле выцвела; карточка на вид совершенно чиста.

– Пока вы не повернете ее вот так. – Посетитель наклонил карточку, и мне открылось страшное зрелище, которого я не забуду вовек. Тут же я понял, почему жена и друг Бервелла не вынесли испытанного потрясения. Фотографии заключали в себе тайну жизни, посвященной злу. Сходство с Бервеллом было неопровержимо, доказательство против него – ошеломительно. Глядя на этот кусок картона, жена видела преступление, которого не простит ни одна мать; партнер видел преступление, которого не простит ни один друг. Представьте себе, как любимое лицо расплывается у вас на глазах, превращаясь в скалящийся череп, потом в гниющую массу, потом – в глумливого адского демона, уродливого, как смертный грех, отмеченного всеми признаками порока и позора. Вот что видел я и вот что раньше видели они!

– Положим-ка мы эти две карточки в гроб, – предложил мой спутник внушительным тоном, – мы сделали все, что в наших силах.

Стремясь поскорее избавиться от ненавистного куска картона (кто знает, какое еще проклятие все еще за него цеплялось?), я взял посетителя за руку, и мы вместе направились в соседнюю комнату, где лежало тело. Я видел Бервелла, когда он испустил последний вздох, и мне помнилось мирное выражение его лица. Но теперь, когда мы уронили на его недвижную грудь две белые карточки, ученый вдруг тронул меня за руку и, указав на пугающе искаженные черты мертвеца, шепнул: «Глядите, Оно и в смерти его не освободило. Давайте быстрей закроем гроб».

Артур Квиллер-Куч

Мой дед Хендри Уотти

Шутка

Нет в мире второй такой несуразицы, как то, что я прихожусь внуком отцу моего отца, а не совсем другому человеку. Хендри Уотти – вот кто должен был зваться моим дедом, и он всегда стоял на том, что, с какой стороны ни посмотри, не дотянул до этого совсем чуть-чуть, а стало быть, именно так я и должен к нему обращаться. Не вижу, почему бы мне не поведать вам, как все случилось, тем более история такая захватывающая.

Мой дед Хендри Уотти поставил четыре галлона эггхота[100] на