Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви

приятель замешан в таких чрезвычайных событиях, потрясла меня до глубины души, и я испытал невероятное облегчение, когда на следующий день узнал из газет, что произошла чудовищная ошибка. На коронерском жюри были даны показания, целиком и полностью оправдавшие Бервелла. Свидетельство самого Бервелла, не встававшего с постели, практически тоже решало дело в его пользу. На вопрос, что привело его в столь поздний час в подобное место, Бервелл ответил, что вечером был в «Миссии Флоренс»[96], где обращался с речью к собравшимся там несчастным, а после этого отправился с молодым сотрудником миссии на Франкфорт-стрит, чтобы посетить женщину, умиравшую от чахотки. Эти слова подтвердил сам сотрудник миссии, засвидетельствовавший, что Бервелл проявил нежнейшую заботу о страдалице и, пока смерть не избавила ее от мучений, находился рядом.

В пользу того, что печатники ошиблись в темноте, говорил и другой факт: как утверждали они все, на месте убийства преступник произнес несколько слов на их родном французском языке. Однако, как было убедительно показано, Бервелл не владел французским даже на начальном уровне.

В пользу Бервелла говорила еще одна улика, найденная на месте, где обнаружили тело. На двери и на пороге была сделана мелом надпись, тоже по-французски, которая в непристойных выражениях бросала вызов полиции, предлагая ей найти убийцу. Привлеченные к расследованию эксперты-почерковеды единодушно заключили, что Бервелл, с его изящным, аккуратным почерком, никак не мог изобразить эти каракули.

Более того, при аресте на одежде Бервелла и на нем самом не было найдено никаких улик вроде синяков или пятен крови. В итоге коронерское жюри полностью сняло с него обвинение. Присяжные пришли к единодушному выводу, что Бервелл невиновен, а несчастная женщина стала жертвой одного или нескольких неизвестных убийц.

На второй день ближе к вечеру я вновь посетил пациента и, обнаружив, что положение очень серьезное, распорядился, чтобы сестры и сиделки готовили его к операции. От того, смогу ли я извлечь пулю, зависела жизнь раненого, а вероятность успеха была невелика. Мистер Бервелл понял, что находится в критическом состоянии, подозвал меня и сказал, что желает сделать заявление, которое, как он предчувствует, может стать последним. Пока мистер Бервелл говорил, случилось нечто непредвиденное, отчего он еще больше взволновался. А именно: в комнату вошел слуга и шепнул мне, что внизу ждет джентльмен, желающий срочно увидеться со мной по чрезвычайно важному делу.

Больной услышал слова слуги, с усилием приподнялся и взволнованно спросил:

– Скажите, он высокий и в очках?

Слуга заколебался.

– Я знаю, кто там, вы меня не обманете; этот человек хочет загнать меня в могилу. Отошлите его прочь, доктор; не встречайтесь с ним, умоляю.

В угоду пациенту я велел передать незнакомцу, что не могу с ним встретиться, но потихоньку шепнул:

– Скажите, чтобы он завтра утром пришел ко мне в кабинет.

Затем я стал просить Бервелла успокоиться и набраться сил перед предстоящей операцией.

– Нет-нет, – отвечал он, – силы нужны мне сейчас, я должен рассказать вам все потребное, чтобы доискаться до правды. Вы единственный, кто понял, что моя жизнь подвергалась какому-то губительному воздействию. Вам единственному под силу выяснить, что это за воздействие, и я в своем завещании оставляю вам средства, чтобы вы после моей смерти этим занялись. Вы ведь уважите мое желание?

В его глазах отражалась такая грусть, что сердце у меня упало; я смог только молча сжать его руку.

– Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на ваше доброе отношение. А теперь скажите, доктор, вы ведь тщательно провели мое обследование?

Я кивнул.

– Употребили все методы, известные медицинской науке?

Я снова кивнул.

– Есть ли, по-вашему, во мне что-то нездоровое – за исключением этой пули, конечно, – что-то аномальное?

– Как я вам говорил, у вас имеется дефект зрения; я хотел бы внимательней изучить ваши глаза, когда вы поправитесь.

– Я не поправлюсь, а кроме того, дело не в глазах. Я имел в виду самого меня, мою душу… не нашлось ли в ней чего-то аномального?

– Нет, конечно. Всему городу известно, какой прекрасный у вас характер и какую достойную жизнь вы ведете.

– Ну-ну, городу не известно ничего. В последние десять лет я так много времени проводил с бедняками, что горожане вряд ли помнят мою прежнюю, деятельную жизнь, когда я зарабатывал деньги и имел счастливую семью. Но есть один мужчина на Западе, с сединой в волосах и печалью на сердце, который не забыл, и одна женщина в Лондоне, молчаливая и одинокая, которая не забыла. Мужчина, бедняга Джек Эвелит, был моим партнером, женщина – женой. Какое проклятие должно постигнуть человека, доктор, чтобы его любовь и дружба приносили близким одни несчастья? Как возможно, чтобы над человеком, в чьей голове рождались исключительно добрые мысли, постоянно тяготела тень зла? Это обвинение в убийстве – далеко не первый случай в моей жизни, когда меня, ни в чем не повинного, заподозрили в преступлении.

Много лет назад, когда ничто не омрачало наше с женой счастье, у нас родился ребенок, и не прошло и года, как этого милого беспомощного малыша, которого мать любила всем сердцем, кто-то задушил в колыбели. Мы так и не узнали, кто это сделал, потому что преступление было совершено ночью, когда в доме не было никого, кроме нас с женой. В том, что произошло, сомнений не было: на крохотной шейке остались следы пальцев, которые душегуб не размыкал до тех пор, пока жертва не умерла.

Через несколько лет, когда мы с партнером рассчитывали заработать целое состояние, кто-то ограбил наш сейф, и нам пришлось все начинать с начала. Вор сделал это ночью; шифр был ему известен, следов взлома не осталось; меж тем во всем мире было только два человека, знавших шифр, – мой партнер и я. Когда все описанное случилось, я постарался не пасть духом, но со временем мне стало казаться, что на меня наложено проклятие.

Одиннадцать лет назад мы с женой и дочерью поехали за границу. Я отправился по делам в Париж, а дамы задержались в Лондоне, рассчитывая через несколько дней ко мне присоединиться. Но так не случилось, ибо проклятие по-прежнему действовало: на вторые сутки моего пребывания в французской столице произошло нечто, окончательно превратившее мою жизнь в кошмар. Не правда ли, трудно поверить, чтобы простая белая карточка с несколькими словами, нацарапанными на ней фиолетовыми чернилами, стала причиной человеческой гибели? Но именно такова была моя судьба. Карточку мне дала красивая женщина с глазами, похожими на звезды. Ее давно нет в живых, и я так и не узнал, почему она желала мне