Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви

Случилось мне как-то в последние дни сентября месяца оказаться в Эдинбурге с отарой из пяти десятков овец, которых я рискнул купить у одного пьянчужки-лэрда[118] и рассчитывал продать где-нибудь на западе страны. Это были добрые овечки, все как одна лейстерской породы, хорошо упитанные, и обошлись мне почти даром. Так что, когда я оставил позади город и погнал отару по Мерчистон-роуд мимо Пентлендских холмов, на душе у меня было легко. Со мной были двое или трое приятелей, тоже безобразников, только, наверное, не таких удачливых. Я их не особо ценил, а они – меня, разве что за виски, которое я поставил им при расставании. В Колинтоне они со мной простились, и дальше я пошел один.

Если вы пороетесь в памяти, то наверняка вспомните, что в местности, называемой Кирк-Ньютон, перед поворотом дороги, огибающей Биг-Мьюир, почти у самого истока Уотер-о’-Лит, стоит очень недурная пивная. Не совру, если скажу, что между Эмбро и Глеской нет пивной лучше. С ее доброй хозяйкой по имени Лаки Крейк мы были давними друзьями, ведь джиллов[119] бренди я опрокинул в ее заведении без счета; ну и как мне было туда не заглянуть? При виде меня она просияла, и вот я уже сижу, развалившись, за столом, а передо мной стоит плошка с тодди[120]. И кого же я замечаю по соседству, как не моего старого товарища Тоши Маклина с дальнего конца Глен-Лион? Мы с Тоши знаем друг друга с таких давних пор, что грех было не посидеть вместе подольше. К тому же день выдался холодный, а внутри полыхал огонь в камине и велись интересные беседы.

Потом у нас с Тоши разгорелся спор о том, по какой цене Локлен Фаравей продал в Фолкирке скот, и я в подпитии полез в бутылку, начал обвинять приятеля во вранье и в сердцах вскочил, чтобы уйти. Время близилось к шести вечера, до сумерек оставался всего час, и миссис Крейк подошла, чтобы уговорить меня остаться. «Да черт с ним, Данкен, – сказала она, – лучше и не думай на ночь глядя пускаться в дорогу. До Карнуота больше десяти миль, а в пути не встретишь ничего, кроме кроншнепов[121], вереска и косогоров». Но я, когда заведусь, становлюсь упрямей десятка мулов, поэтому стоял на своем, хотя знать не знал чего ради. Крепкая выпивка и обильная закуска не настраивают на размышления, поэтому я сунул в сумку большую бутыль и погнал овец в сторону вересковой пустоши. Понятия не имею, на что я рассчитывал: добраться до пастушьей хижины у Карнуота или набрести на какой-нибудь придорожный трактир. Но мне сдуру втемяшилось до наступления темноты одолеть еще несколько миль.

Сперва я благополучно шагал нога за ногу, овцы бодро бежали спереди, а собаки трусили сзади. Деревья остались за спиной, перед нами лежала широкая травянистая тропа, которая, подобно перевязи для меча, пересекает пустошь. Места были самые унылые и безлюдные, жилья никакого, одни болота, серые склоны холмов и угрюмого вида озерца. А главное – камни под ногами, из-за которых я, тем более еще и нетрезвый, быстро устал, распростился с пьяным куражом и горько раскаялся в своей глупости. Вернуться в пивную Лаки Крейк было бы унижением, так что я об этом даже не задумывался, но с адским упорством шагал вперед.

Признаюсь, к тому времени, когда впереди показался дом, я вконец выбился из сил и пал духом. С выхода миновал всего час, свет еще не совсем померк, но было довольно темно, и здание это выросло внезапно, словно бы из ниоткуда. Переведя взгляд налево, я увидел за небольшой лужайкой темную махину со множеством пристроек – наполовину ферму, наполовину загородный дом. Удостоверившись, что глаза меня не обманывают, я решил, что передо мной то самое место, которое требуется, и, весело насвистывая, погнал овец туда.

У дворовых ворот я получше присмотрелся к постройке. Квадратный двор был обнесен чудовищной высоты стенами, слева стояло основное здание, справа, как я решил, хлева и конюшни. Дом на вид казался старинным, камень во многих местах начал крошиться, но по стилю он ничуть не отличался от обычных усадеб того времени. Над воротами виднелось что-то вроде герба, частично сохранилась одна чугунная стойка, а загнав овец внутрь, я заметил, что двор сплошь зарос травой. И что показалось странным в сгущавшихся сумерках – это глухое молчание. Ни лошадиного ржания, ни мычания коров, ни куриного гама – тишина, как на вершине Бен-Круахана. И еще – приятный теплый воздух, хотя снаружи пробирало холодом.

Едва ступив за ворота, я приметил у передней стены несколько загонов для овец. Я подумал, что это очень кстати, и поскорей завел туда свое стадо. Там нашелся добрый запас сена, так что насчет овец можно было успокоиться, и я обернулся поискать дверь дома.

К своему удивлению, я обнаружил ее распахнутой настежь, и под винными парами не стал стучать, а смело вошел. Ну и беспечный здесь живет народ, подумалось мне, какие из них фермеры. Небось, городские жители, что приезжают на верещатники[122] подышать свежим воздухом.

Зала, где я очутился, ничуть не походила на переднюю фермерского дома, такой роскоши я в жизни не видел. Пол покрывал красивейший ковер, пестревший алым и голубым; в угловом камине потрескивал яркий огонь. Там были и стулья, и полно старого ржавого оружия на стенах, а еще всякие финтифлюшки, какие считаются украшением. Но там никого не было, и я, набравшись храбрости, стал взбираться по лестнице в дальнем конце. Ковер на ней был такой толстый, что в нем тонул стук моих шагов, и я, честно говоря, немножко робел от этой обстановки. Правда, пьяному море по колено, так что я шагал дальше и дальше и скоро добрался до лестничной площадки с дверью.

Ну наконец-то, думаю, вот и жилая часть дома; и я поддел пальцем дверной крючок и вошел в комнату, каких свет не видывал, – говорю не преувеличивая, потому что ничего подобного и представить себе не мог. По стенам висели прекрасные картины и тянулись дубовые книжные шкафы, полные книг в богатых переплетах. Мебель была украшена искусной резьбой и обтянута тонким бархатом, из которого были сшиты и занавеси. Но самым лучшим был стол, покрытый чистой белой скатертью и уставленный самой разной лакомой едой и напитками. Серебряная посуда сияла так ярко, как воды Лох-О[123] под апрельским