Безлимитный поединок - Гарри Каспаров

Начиная с февраля 1986 г. во время сборов Г.Каспарова я делал расшифровки тех анализов, в которых принимал участие. Параллельно с беловиками, сданными мной А. Шакарову, я сделал сокращенные копии для себя для последующего использования в турнирах. О существовании этих записей никому из команды я не рассказывал. Записи велись по следующим вариантам:

— защита Грюнфельда (главный вариант и вариант с 5. Сf4),

— защита Нимцовича (система с 4. Kf3 c5 5. g3),

— русская партия (система Розенталиса и главный вариант)

Записи предназначались исключительно для собственной практики и ни при каких обстоятельствах не передавались команде Карпова.

Чувствуя физическую и психическую измотанность, я принял решение добровольно уйти из команды Г.Каспарова.

Даю слово, что в течение по крайней мере двух последующих лет я не буду сотрудничать ни с кем из потенциальных соперников Г. Каспарова.

Все это обескуражило нас. Мы не стали удерживать Владимирова. Всю ночь он ждал у дежурного телефона чей-то звонок и после него ушел. Владимиров сдержал слово — в отношении моих потенциальных соперников. Зато, как стало известно, он помогал моему непосредственному противнику перед севильским матчем.

Я не могу доказать, что Владимиров передавал свои записи Карпову. Но логика развития событий убеждает меня в этом. Еще в Лондоне я утверждал (даже не зная, что Владимиров ведет параллельные записи), что Карпов получает важную информацию о нашей подготовке.

Как такое могло случиться? Долгие годы мы жили дружной семьей, беседовали на всевозможные темы, полностью доверяли друг другу. Не было у нас и шахматных секретов, все теоретические находки подвергались общему обсуждению; это помогало высветить проблему с разных сторон и обеспечивало высокий уровень подготовки. Мы были объединены общей целью… Уход Владимирова подействовал на меня опустошающе. Я привык видеть врага перед собой, а мне нанесли удар в спину.

Я часто задумывался, что заставило Владимирова пойти на это. Может, на него было оказано давление? Ведь он офицер Советской Армии и состоит с Карповым в одном спортивном обществе — ЦСКА. Но для подобного поступка непременно должны быть какие-то личные мотивы. Владимиров в юности подавал большие надежды, но он слабоволен, ему не хватает трудолюбия, и это повлияло на его шахматную карьеру. Владимиров, как мне кажется, жил в постоянном разладе с самим собой, а в глубине души, возможно, был уязвлен моими успехами, полагая, что его талант достоин их в не меньшей степени.

Но было бы слишком просто объяснить его измену одной лишь завистью. Не исключено, что имеются и другие причины. Кто знает, не хотел ли Владимиров сыграть по отношению ко мне роль судьбы? И мысль остановить человека, замахнувшегося слишком на многое, могла послужить ему оправданием в собственных глазах.

26 сентября ушел Владимиров, а на следующий день, перед 20-й партией, Карпов неожиданно для всех взял свой последний тайм-аут. Это была сенсация! Многие ожидали, что, «пользуясь инерцией наката, Карпов сможет нанести четвертый удар подряд. И Каспаров уже не поднимется». А Карпов… не стал играть. По общему мнению, это было роковой ошибкой! В самом деле, впервые в матче он получил шанс на успех, и вдруг такая нерешительность. Ясно, что для столь ответственного решения должны были быть весьма серьезные основания. Какие? Потом Карпов объяснит, что у него возникли проблемы в дебюте. Видимо, с его «прозорливостью» что-то случилось, и впервые в матче Карпов не знал, что «завтра будет стоять». Столь же необъяснимо на решающем отрезке матча куда-то улетучился его неукротимый бойцовский дух.

Матч вышел на финишную прямую. Участники использовали все свои тайм-ауты, и теперь день каждой следующей встречи был точно известен. Сделав паузу, Карпов упустил психологическую инициативу и дал мне время, чтобы зализать раны. Я был изнурен. Сказывалось напряжение двух предыдущих лет. И в еще большей степени — перегрузки борьбы в матч-реванше.

Целесообразно было сделать передышку. Поэтому в 20-й партии мы остановились на каталонском начале, которое я иногда применял против Карпова с целью избежать осложнений, — в этом дебюте он всегда избирал прочное, но безынициативное продолжение. Обычно эти партии протекали с моим минимальным перевесом и заканчивались миром. Так же завершилась и 20-я партия, где Карпов без особых хлопот вызвал многочисленные размены. Примечательно, что в хорошо знакомой позиции Карпов затратил необычно много времени на дебютную стадию.

Прервав тягостную серию поражений, я почувствовал, что силы возвращаются, и стал обретать былую уверенность в себе. «Двадцать первая — ничья, двадцать вторая — победа», — без всяких сомнений объявил я своей команде. Для этой цели в следующей партии была избрана новоиндийская защита, которая имеет репутацию прочного начала; помимо неожиданности важен был элемент новизны, который она вносила в наши дебютные взаимоотношения. Хотя счет был равный, ничья для меня значила больше, чем пол-очка… В послематчевых интервью Карпов назвал эту встречу решающей на финише: после нее он понял, что может надеяться лишь на удержание ничейного счета. Значит, это был его «последний и решительный»?! Трудно поверить, что пассивная игра Карпова в этой встрече может быть названа игрой на победу!

Весь день перед 22-й партией шел дождь. Однако, когда мы поехали на игру, он внезапно прекратился. Выйдя из машины, я увидел в небе над гостиницей «Ленинград» самую яркую в моей жизни радугу. Она была прекрасна! Для моей романтичной и немного суеверной натуры это было как бы знамение свыше. И действительно, эта партия подарила мне незабываемые мгновения…

В спокойном варианте ферзевого гамбита мне удалось захватить инициативу. Нагнетая давление, белые получили перевес и за несколько ходов до контроля выиграли пешку, однако взамен Карпов сумел резко активизировать свои фигуры. Отложенная позиция выглядела ничейной. В пресс-центре энергично передвигали фигуры, но решающего продолжения не находилось. Неудивительно, что во многих вышедших на следующий день газетах предрекался ничейный исход…

Я увидел этот ход сразу: Ке5—d7!! То был момент вдохновения! В течение нескольких минут я просчитывал различные варианты комбинации, получая при этом огромное эстетическое наслаждение. Потом записал свой 41-й ход, но через некоторое время снова взял авторучку. Многие подумали, что я изменил свое первоначальное решение. Ничего подобного! Просто я не без удовольствия еще раз четко обвел записанный ход. В подтверждение этого есть фотокопия бланка с записью партии, которая была опубликована в «Литературной газете».