Безлимитный поединок - Гарри Каспаров

Мы с Карповым летели одним самолетом. Вместе с моими тренерами играли в карты, чтобы как-то скоротать время и хоть на эти несколько часов полета выкинуть из головы шахматы — увы, безуспешно. После приземления в Ленинграде произошел эпизод, привлекший внимание журналистов: чемпион уехал из аэропорта на «Волге» с бакинским номером, а претендента увезли на ведомственной «Чайке» в сопровождении эскорта военной автоинспекции. Местные власти сразу дали понять, кто здесь «свой». И в дальнейшем организаторы старались, чтобы я не забывал, что играю на чужом поле.

Итак, с берегов Темзы мы переместились на берега Невы. Наша команда расположилась в трехэтажном особняке на Каменном острове. Карпов поселился рядом, на том же Каменном острове. Впервые за три матча штабы соперничающих сторон оказались в непосредственной близости — в пределах прямой видимости! Неожиданное соседство возникло по желанию Карпова, который отказался от заранее подготовленного для него загородного особняка.

Сам матч проводился в концертном зале гостиницы «Ленинград». Севастьянов, который здесь в последний (как я полагал) раз представлял Шахматную федерацию СССР в качестве ее председателя, заявил прессе: «Мы надеемся, что вторая половина матча, проводимая в Ленинграде, будет такой же творческой, еще более интересной в спортивном отношении и столь же хорошо организована, как лондонская часть соревнования». Но не все представители прессы чувствовали себя здесь уютно, а некоторые так и не получили аккредитацию на соревнование.

Журналист Юрий Рост писал в «Литературной газете»: «К технической организации матча предъявить претензии нельзя. Зал прекрасен, света много, кресла мягкие, пресс-центр оборудован первоклассно, связь налажена. Но отчего же все-таки беспокойство? И только после того как у тебя двести раз проверят пропуск, велят сдать книжку, папку, газету или черт-те что на хранение и ты войдешь в зал, поймешь, что тревожит: тебя в чем-то подозревают. В зале большей частью не те, кто хотел в него попасть, а те, кто сумел, но и эти избранные под неусыпным оком дружинников, имеющих быть в таком количестве, словно здесь не благородное собрание почитателей двух выдающихся шахматистов, приверженцев мудрейшей из игр, а слет ветеранов Хитрова рынка, Молдаванки и Лиговки».

Я не знал всего этого, поскольку находился не в зале, а на сцене, за шахматной доской. Знал только, что Ленинград — территория Карпова и что необходимо все время быть начеку, чтобы не дать ему возможности использовать преимущество родных стен.

Позже я узнал, как нелегко было руководителю моей команды наладить питание и решить другие бытовые вопросы. Потребовалось даже обратиться с официальным письмом к городским властям. От меня, естественно, многое скрывали, но могу представить, что тогда пришлось пережить моему окружению. По мере того как эпопея трех матчей 1984–1986 годов уходит в историю, постепенно раскрывается все многообразие приемов холодной войны, которая вряд ли могла вестись без официальной поддержки… До сих пор мы не перестаем удивляться, как нам удалось тогда выдержать и не дрогнуть.

В 13-й партии, открывавшей ленинградскую половину матча, Карпов избрал в защите Грюнфельда ту же систему, что и в 3-й партии. На этот раз он, правда, уклонился от быстрых упрощений и применил более активный план. В сложной, маневренной борьбе белые владели игровой инициативой. Но затем Карпов неосмотрительно допустил вскрытие игры на королевском фланге, и в один момент я мог решить исход поединка прямой атакой на короля. К сожалению, в дело вмешался цейтнот, я ошибся, и эта многострадальная партия закончилась вничью.

На следующей партии следует остановиться особо. Пожалуй, впервые в своей матчевой практике Карпов черными решился играть на победу. Такая установка шла вразрез с его обычной стратегией, основой которой является максимальное ограничение возможностей соперника. Неудивительно, что ареной для предстоящего сражения Карпов избрал испанскую партию — дебют, по праву считающийся одним из самых сложных в стратегическом отношении. Искусная трактовка испанской партии позволяет судить о классе шахматиста, а умение разыгрывать ее за обе стороны — признак высочайшего мастерства. В активе Карпова немало впечатляющих «испанских» побед как белыми, так и черными.

Я обрадовался выбору соперника, собираясь использовать свои разработки в этом дебюте, который издавна считался вотчиной Карпова. К счастью, заготовленную новинку опробовать не удалось: Карпов первым применил усиление. К счастью — потому, что, столкнувшись с новой позицией и вынужденный разбираться в ее хитросплетениях непосредственно за доской, я сыграл одну из своих самых тонких позиционных партий! Непонятное на первый взгляд маятниковое движение ладьи, предопределившее перевес белых, наверное, напомнило Карпову его собственные победы в испанской партии, ставшие уже классическими. Смущенные нестандартным стратегическим рисунком борьбы, комментаторы долго не могли правильно оценить позицию. Все стало ясно лишь после того, как позиционный перевес белых трансформировался в окончание с лишней пешкой. Тогда уже вердикт был однозначным: у черных нет никаких шансов на спасение. И действительно, Карпов сдался без доигрывания.

Перед 15-й партией я взял второй тайм-аут. Мой перевес в два очка вынуждал соперника стремиться к максимальному использованию белого цвета, и было очевидно, что защита Грюнфельда подвергнется новому испытанию на прочность. Агрессивные намерения Карпова подтвердил руководитель его делегации. Появившись в пресс-центре перед началом партии, А. Тупикин многозначительно пообещал: «Сегодня мы начинаем!»

Перед началом партии произошло нечто странное. У меня и, очевидно, у Карпова попросили согласия на небольшую церемонию с участием вице-президента ФИДЕ Туделы. Эта церемония началась за две-три минуты до того, как должны были быть пущены часы. Вышедший на сцену Кампоманес представил Туделу публике, потом что-то говорилось с самыми лучезарными улыбками, затем мне и Карпову были вручены памятные значки Венесуэльской федерации шахмат… Этот спектакль был нелеп и смешон, партия началась на пять-шесть минут позже обычного. Не идет ли это от внутреннего убеждения функционеров ФИДЕ в том, что шахматисты, сами шахматы вторичны по отношению к ним?

Во время церемонии я заметил, как все это тяготит Карпова — он рвался в бой!

На этот раз меня ждала новинка в очень агрессивной и принципиальной системе защиты Грюнфельда, которую на Западе окрестили «русской». Карпов продемонстрировал важное усиление по сравнению со знаменитой партией Ботвинник — Фишер (Варна, 1962). После долгого обдумывания я отступил конем на пассивную позицию, чем явно смутил Карпова. Он не нашел правильный план, после чего мне удалось удачно расположить свои фигуры и получить достаточную контригру. Ничья явилась закономерным результатом напряженной борьбы.