Записки разведчика - Иван Бережной

– Так быстро входить в коллектив могут только корреспонденты, — улыбаясь, говорил Вершигора. — Коробов пойдет с нами в рейд. Жаждет приключений… Возьми, капитан, его к себе в разведку.

Так в главразведке прибавился еще один партизан.

Леша оказался словоохотливым. Интересовался партизанской жизнью. Слушая разведчиков, он часто вынимал из кармана блокнот и делал в нем заметки… За участие в войне с финами Коробов был награжден орденом Ленина и теперь побывал на многих участках фронта. Знал последние новости и щедро ими угощал нас. Привез новые фронтовые песни, которые партизаны тут же переписывали и вскоре начали распевать.

В честь гостя Зяблицкий организовал партизанский ужин…

Весть о наградах молнией облетела подразделения.

– Завтра построение, будут награды вручать, — сообщил однажды сияющий Семенистый. Ему тоже привезли медаль «За отвагу».

Хлопцы к этому торжественному событию начали готовиться с вечера: приводили в порядок одежду, снаряжение, чистили обувь.

– Не ладно получается: советские награды, а получать их приходится в немецком обмундировании, — беспокоился политрук Ковалев.

С утра 26 января к месту построения на площадь против штаба, потянулись стройные ротные и взводные колонны. Выстроились перед штабом. Посреди площади стояли столы, накрытые красными полотнищами. На столах разложены коробочки с орденами и медалями.

Командиры рот наводили порядок в своих подразделениях.

– Носочки, носочки подравняйте! — покрикивал на своих лихих хлопцев командир третьей роты сержант Карпенко. — Видеть грудь четвертого человека, считая себя первым! Мудрый, голову повыше…

Непривычно было слышать такие команды в тылу врага. Все это напоминало занятия по строевой подготовке в мирное время. Партизаны понимали торжественность обстановки, подтягивались, выпячивали грудь колесом, улыбались.

Раздалась команда:

– Равняйсь! Смирно! Равнение на средину!

Ряды замерли. Все взоры обращены к штабу. Оттуда шли Бегма, Ковпак, Руднев, Базыма и Панин…

Комиссар объявил порядок получения наград. После чего к столу подошел начальник штаба Базыма. Он раскрыл папку, поправил очки, кашлянул раз-другой и начал читать:

– Указом Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик от 24 декабря 1942 года за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками… наградить: орденом Ленина — Мычко Федора Антоновича…

– Я! — рявкнул лихой разведчик и, выпятив могучую грудь, качающейся морской походкой направился к столу. Получив орден из рук Бегмы, ответил: — Служу Советскому Союзу! — повернулся через левое плечо и возвратился в строй.

– Черемушкина Дмитрия Петровича! — выкрикнул Базыма.

Митя четким шагом пересек площадку, но, подходя к столу, поскользнулся и чуть не упал. По рядам пронесся приглушенный смешок. Черемушкин растерялся и в ответ на поздравления депутата невнятно произнес:

– Служу Советскому Союзу.

Возвращался он не таким уж бравым, а когда встал в строй, политрук Ковалев зло прошипел:

– Тоже мне, получить награду толком не умеешь!

Мне обидно было за оплошность этого замечательного разведчика. Дернув за рукав шинели Ивана Федоровича, я тихо сказал:

– Зато заслужить сумел.

За Черемушкиным вызвали разведчика Чусовитина…

Когда были вручены ордена Ленина, начальник штаба зачитал:

– Орденом Красного Знамени — Бардакова Николая Тимофеевича.

– Погиб смертью храбрых в боях с фашистскими захватчиками за честь и независимость своей Родины! — отрапортовал я, как учил комиссар, и почувствовал выступившую на спине испарину…

Один за другим подходили партизаны к заветному столу, получали награды и возвращались в строй. Среди награжденных было двадцать четыре разведчика. Некоторые были удостоены двух наград. Те же, кто еще не заслужил, главным образом новички, с завистью посматривали на своих боевых товарищей и мечтали о том счастливом дне, когда и им будут вручены высокие правительственные награды.

– Высокими наградами партия и правительство отметили наши боевые успехи, — сказал Руднев. — Но не всем было суждено дожить до их получения. Многих награжденных товарищей среди нас нет, они пали в боях за Родину. Почтим же их память минутой молчания…

Над площадью повисла тишина. Даже местные жители, толпившиеся возле изб, притихли. Минуту спустя заговорил Ковпак.

– Товарищи партизаны и партизанки, разрешите поздравить вас с высокими правительственными наградами, — начал Сидор Артемович официальным тоном, но тут же перешел на свой обычный. — Только хочу я вам сказать, хлопцы и девчата, что эти награды не задарма даются, они кровью людскою облиты. Эти ордена и медали обязывают нас еще крепче бить фашистов, создавать для врага такие условия, чтобы он, проклятый, чувствовал себя так, как судакна раскаленной сковородке, щоб земля под ним горела. Не зазнавайтесь, чтобы нам с комиссаром перед народом краснеть не пришлось. По вас должны равняться наши новые товарищи. Скоро мы выступим в новый рейд. Надо его провести без сучка, без задоринки. Надеюсь, наши партизаны не уронят чести своего соединения. Разрешите от вашего имени передать наше партизанское спасибо Центральному Комитету партии и Советскому правительству за ту повседневную заботу, которую они проявляют о нас, партизанах, — Сидор Артемович вдруг встрепенулся, заволновался, на его шее набухли вены, он резко махнул рукой и во весь голос выкрикнул: — Славной Коммунистической партии, ура!

Дружное троекратное «ура» партизан оглушило окрестности.

ПРЕПОДАННЫЙ УРОК

По всему чувствовалось, что наше пребывание на Князь-озере подходит к концу. Раненые и больные отправлены, за исключением Володи Савкина, здоровье которого начало поправляться, необходимые грузы почти полностью получены. Да и обстановка складывалась не в нашу пользу. Возвратились из разведки Гапоненко, Землянко, Остроухов и Лучинский и сообщили о сосредоточении немцев вокруг сел, занятых нашим соединением. К тому же фашистские самолеты разбомбили наш аэродром. Надо было уходить.

Вечером 2 февраля все подразделения были готовы к выступлению на марш. Но внезапно налетел сильный снежный буран. Пришлось задержаться. Партизан разместили по избам, а обоз укрыли во дворах, не выпрягая лошадей.

В переполненной избе, где расположились разведчики, было тесно и душно. Однако и на улицу выходить не хотелось. Почти всю ночь крутила беспросветная метель. Стук вьюшки, завывание ветра в дымоходе и потрескивание лучины уводили куда-то в далекое прошлое, навеянное сказками и пушкинскими стихами. Закроешь глаза, и представится тебе старушка, которая дремлет «под жужжанье своего веретена»… На миг в памяти промелькнуло детство, проведенное на хуторе. Клуба у нас тогда не было, а о кино мы и представления не имели. Собиралась молодежь в тесной и душной хатенке вдовы Ульяны Михайловны Чеховой. Иногда и нам, малышам, удавалось втиснуться в хату, забраться в уголок и сидеть там, затаив дыхание, чтобы не выгнали старшие.

На вечеринках девушки пряли, а парни грызли семечки и рассказывали сказки и страхи про ведьм. Тогда-то я и узнал, что ведьму может убить лишь средний сын, притом непременно левой рукой… Бывало и так, что заиграет гармошка. Тогда прялки ставили к стенке или выносили в сенцы, и начинались танцы.

А стоило только открыть глаза, посмотреть вокруг себя на вооруженных товарищей, и мираж прошлого исчезал. Ненавистное слово «война» заполнило все окружающее. Это по воле войны я и мои товарищи оторваны от семей и обречены на страдания. Это по воле войны мы сгрудились в этой тесной избушке в ожидании команды на выступление в поход ненастной зимней ночью…

Открылась дверь, и на пороге в клубах морозного облака появился связной Миша Семенистый.

– Приготовиться к движению! — передал он приказ командования.

Дом ожил. Разведчики подымались, нехотя выходили на улицу и попадали в объятия крепкого мороза. Ветер ослаб, но еще продолжал срывать снег с козырьков сугробов и гнать поземку. Предрассветное небо зияло темными провалами между рваными, быстро бегущими облаками.

Вывели подводы из дворов. Рота вытянулась вдоль улицы. Послышалась команда: «Вперед!» Колонна пришла в движение. Князь-озеро оставалось позади…

Рассвет застал нас в лесу. Ветер к этому времени утих, установилась тишина, нарушаемая лишь фырканьем лошадей да шорохом движущейся колонны. Путь наш проходил среди лохматых елей, покрытых белыми шапками снега.

Ночью завируха замела все стежки-дорожки. Земля покрыта почти метровым слоем снега. Лошади по брюхо увязали в сугробах и с трудом пробивали дорогу. На первых же километрах от разгоряченных лошадей повалил пар. Особенно тяжело приходилось тем, которые двигались в дозоре. Для прокладки санного пути я через каждые два-три километра вперед выдвигал то взвод Гапоненко, то взвод Мычко. Вслед за главразведкой шла третья рота, а за ней уже по накатанной санной дороге тянулась пятикилометровая колонна всего соединения.