Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

На последнем заседании конференции, 30 октября, Молотов более других торопился внести это заявление в Декларацию четырех. Он предложил, чтобы конференция сразу же сформировала комиссию для составления планов будущей организации. Хэлл выразил опасения, что политические группировки в Соединенных Штатах могут неправильно понять значение происходящего, и, с его точки зрения, в данный момент будет лучше обменяться мнениями через обычные дипломатические каналы.

30 октября кинокамеры зафиксировали момент подписания декларации. Это взаимное обязательство было наиболее серьезным достижением за всю долгую карьеру Хэлла. Вполне возможно, что возникавшие в процессе обсуждения в Москве текущие проблемы и споры относительно деталей организации казались Хэллу преходящими и вторичными. Он понимал, что для большинства из них нет идеального разрешения проблемы. Нет такого решения, которое бы угодило всем. Они были бы улажены, так или иначе, а затем, на протяжении многих лет, поскольку человечество нашло бы удовлетворение в новом мирном устройстве, ссоры относительно последствий решения были бы забыты. Великолепным предзнаменованием казалась готовность советского правительства принять участие в грандиозном проекте наряду с поддержкой тех принципов, которые даже в искаженной форме рассматривались Хэллом в качестве существенной основы будущих международных отношений. Теперь он считал, что имеет повод надеяться, даже ожидать. что Советский Союз не будет ни обособляться, ни предъявлять несправедливые и угрожающие требования под предлогом безопасности, ни позволять себе действия, которым противятся его военные партнеры. Принцип, а не сила, должен господствовать над деятельностью всех государств.

Все эти благородные чаяния нашли отражение в декларации Хэлла. Но даже в то время нашлись те, кто сомневался в значении данного документа. Для них тот факт, что советское правительство согласилось присоединиться к будущей организации международной безопасности, не являлся основанием для выводов о будущем поведении России. Одного заявления было мало; требовалось проверить его на практике.

Ощущение приближающейся победы придавало новый импульс переговорам о принципах будущей деятельности. Ожидалось, что вслед за Италией последуют другие члены Оси, стремящиеся разорвать с ней отношения. Можно было предвидеть попытки, целью которых явится проверка сплоченности союзников с помощью соблазнительных обещаний сепаратного мира. Фактически подобные попытки втянуть советское правительство в переговоры относительно возможного сепаратного мира с Германией уже предпринимались в сентябре японским правительством, стремившимся стать посредником между Германией и Россией. Молотов уведомил Хэлла, а возможно, и Идена об этом предложении и о том, что советское правительство отклонило его.

Союзники были связаны обещанием не заключать подобного мира с общим врагом. Все были согласны с этим пунктом, однако появилась необходимость внести в принятые обязательства пункт о совместных действиях во всех случаях, касающихся подобных предложений. Более того, было решено, что пришло время для обсуждения условий перемирия. Министры иностранных дел достигли соглашения по первому вопросу и перешли ко второму вопросу, условиям перемирия.

Каждый из трех главных союзников проявлял серьезный интерес к условиям любого перемирия или мирным условиям с любым из врагов, большим или маленьким. Но у каждого был свой интерес и свои требования в отношении ведения переговоров. Имелось несколько причин, повлиявших на различия в степени ответственности, вплоть до права принятия окончательного решения. Было сделано допущение, что страна, которая несет на себе основную тяжесть борьбы на любом фронте, имеет право на главную роль, по крайней мере в любых предварительных переговорах относительно возможной капитуляции вооруженных сил на этом фронте. Например, Британия и Соединенные Штаты – в Италии, Советский Союз – в Финляндии, Соединенные Штаты – в Тихом океане. Тогда это было расценено более чем естественно, поскольку в Италии продолжалась война даже после частичной капитуляции.

Ситуация в Румынии, обсуждавшаяся на конференции в Москве. наглядно иллюстрирует эту проблему. Тайные агенты, находившиеся в контакте с некоторыми членами румынского правительства и крупными государственными чиновниками, появились в Каире и попытались выяснить у британского правительства условия капитуляции. Советское и американское правительства были об этом проинформированы. Идеи, в присутствии Хэлла, 25 октября сообщил Молотову, что, по его мнению, следует сделать. Молотов ответил, что необходима «безоговорочная капитуляция», а затем добавил, что не видит никакого смысла в продолжении переговоров с сепаратистами в Румынии, поскольку им нечего предложить. Идеи согласился, заявив, что его правительство понимает, что советское правительство имеет право решать любые вопросы в отношении Румынии, Венгрии и Финляндии, поскольку только советские вооруженные силы участвовали в активных боевых действиях против этих стран. Хэлл ничего не смог добавить к замечанию Идена. Британское правительство объяснило румынским представителям, что не может единолично рассматривать вопросы, которые не были адресованы американскому и советскому правительствам, и что все три союзника будут предлагать безоговорочную капитуляцию.

Короче говоря, все согласились с планом, по которому, в зависимости от ситуации, каждый имел бы определенную степень ответственности, обязан был информировать остальных и старался бы действовать коллегиально. В итоге резолюция конференции была принята в следующей формулировке: «Правительства Соединенного Королевства, Соединенных Штатов Америки и Советского Союза согласились немедленно информировать друг друга относительно любых дипломатических зондирований, которым могут подвернуться со стороны правительства, групп лиц или индивидуумов той страны, с которой любая из этих трех стран воюет. Три правительства соглашаются в дальнейшем проводить совместные консультации с целью согласованности действий в отношении подобных зондирований».

Это было разумное соглашение. Оно не допускало никаких секретных сепаратных переговоров. Пример Италии наглядно показал необходимость иметь под рукой, к моменту, когда поступают мирные предложения, соглашение о стратегии принятия условий и режимов перемирия. К концу конференции министры иностранных дел обменялись мыслями по поводу того, что предстоит сделать в отношении Германии и Австрии, и запланировали разработку текстов предварительных переговоров.

Германия являлась основным врагом. Тем не менее до встречи в Москве три главных союзника не проводили систематических обсуждений в отношении многих аспектов капитуляции Германии и последующих действий.

Обсуждение этих вопросов с Иденом в марте 1943 года (коротко об этом рассказывалось в связи с его визитом в Вашингтон) было весьма поверхностным. С тех пор, несмотря на серьезную работу в комиссиях, американское и британское правительства стали проявлять нерешительность и расходиться во мнениях. И то и другое правительство были ошеломлены советской тактикой и намерениями в отношении Германии, продекларированными в середине 1943 года. Советское радио сообщало немцам, что суровое обращение ждет только национал-социалистские элементы. Сталин утверждал (например, в первомайском приказе), что он не имеет намерения разбить немецкую армию, в отличие от гитлеровской армии. Советское правительство соединит немецких военнопленных, всех партий и классов, в лагерях для военнопленных в России и научит, как организовать освободительное движение. С помощью радио Советы принялись убеждать немцев избавиться от Гитлера и сформировать «истинное национальное немецкое правительство» (радиопередача от 20 июля 1943 года). Вскоре после этого советские власти поддержали образование Союза немецких офицеров в Советском Союзе. Фельдмаршал Паулюс, командующий армией, сдавшейся в плен под Сталинградом, посвятил себя этой деятельности. Вновь образованная группа обращалась с призывами к немецкой армии прекратить войну, уничтожить гитлеровский режим и добиваться дружбы с Россией.

Служащие Государственного департамента и министерства иностранных дел следили за этими советскими инициативами с неприязнью и некоторой тревогой. Обращения к немцам звучали гораздо мягче, чем того предполагала безоговорочная капитуляция. Даже при условии, что эти обращения – своего рода военная пропаганда или предостережение в сторону Запада, разрабатываемые американским и британским правительствами решения в отношении Германии оказывались под угрозой. Соединенные Штаты и Британия боялись, что если они открыто выскажутся за раздел Германии, то тем самым расчистят путь для России через ее коммунистических сторонников, чтобы выдавать себя защитником политического единства немцев. Эти подозрения были сродни подозрениям советского правительства относительно проведения союзниками процедуры в Италии. Фактически советские дипломаты частным образом оправдывали политику, проводимую их правительством в отношении Германии.