Жемчужина Авиньона - Элейн Кейн

— Теренс сказал мне о данном тебе обещании, — вздохнул Хью. — Я не мог допустить, чтобы ты узнала об этом от кого-нибудь другого. Я должен был сказать тебе сам.

Катарина медленно кивнула.

— Ты правильно поступил, Хью. Хорошо, что я узнала об этом не от посланца или прохожего, а именно от тебя, — она едва могла говорить и слышала свои слова как будто со стороны. Это были правильные слова, но в них не было той правды, которая рвалась из нее. Ей было больно, так больно, как никогда в жизни. Она не могла защитить себя от этой боли, скрыться от нее. Она знала, что любит Хью, любит абсолютно и безоговорочно, несмотря ни на что. И сердце ее рвалось от сознания, что у этой любви нет права на жизнь.

— Но это не все, Катарина. Я должен сказать тебе еще кое-что.

Она удивленно взглянула на него. Что еще он может сказать? Что еще может теперь иметь значение? Она тупо кивнула.

Хью увидел, что ноги Катарины подкашиваются. Он пересек комнату тремя широкими шагами и подхватил ее под локоть.

— Садись.

Она послушалась и присела на табуретку, кстати, оказавшуюся рядом. Колени ее дрожали, и когда она попыталась положить на них руки, чтобы унять дрожь, то увидела, что дрожат и они. Хью опустился на одно колено рядом с ней и взял ее руки в свои.

— Я женился на ней, Катарина, я должен был это сделать. Но ты должна знать, что это брак без любви. Между нами нет даже ни малейшей симпатии.

Катарина тряхнула головой.

— Ты должен постараться полюбить ее, Хью. Это несправедливо по отношению к ней…

— Нет, — прервал он, — ты не поняла. Дело не только во мне, но и в Адели. Мы были помолвлены с того времени, когда были еще детьми. Ты знаешь, это обычное дело, тебе ведь самой был назначен будущий муж без твоего ведома. Но Адель никогда не любила меня. Она считала и продолжает считать меня грубым мужланом, плохим христианином. Ей весьма приятно быть герцогиней Понтуазской. Она уже дала понять мне и всем моим подданным, что ее совершенно не заботит мое мнение ни по одному вопросу, связанному с управлением поместьем. Правда, она еще не знает, что я не собираюсь допустить этого, — на мгновение его губы скривились в злой усмешке, резче обозначившей горькие складки, залегшие в уголках рта. — Мы никогда не разделим с ней супружеское ложе. Даже в первую брачную ночь я не коснулся ее, — Хью тряхнул головой. — И она поблагодарила меня за это!

Хью пошевелился, сжал руки Катарины и посмотрел ей прямо в глаза. Безбрежное отчаяние синего встретилось с бесконечным страданием зеленого… Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга… Наконец, Катарина отвела взгляд.

— Я люблю тебя, Катарина, — прошептал Хью. — Ты считаешь, что я не понимал значение этих слов, когда говорил их тебе. Может быть, ты и права, я не знал тогда, что не смогу жить без тебя. Я увидел Адель и вспомнил о долге, я солдат, Катарина, и долг для меня — это все! Я знаю, что это слабое оправдание, но это так. Я верил, что смогу справиться с собой и забыть о тебе, но это оказалось невозможным. Еще когда я ехал сюда, я верил, что скажу тебе о своем браке, проведаю тебя и покончу с этим. Каким же безумцем я был! По-прежнему не отводя от нее глаз, он взял ее руки в свои.

— Посмотри на меня, Катарина.

Она не хотела смотреть на него. У нее было одно желание — повернуться и бежать прочь, не видеть, не слышать его голоса. Но ее тело не подчинялось разуму, силы покинули ее, и она не могла сдвинуться с места.

— Катарина, — это был голос, который она так хорошо знала. Голос Хью. Глубокий мягкий голос, любимый голос. Катарина медленно подняла глаза, впитывая каждое слово. — Прости меня. Прости меня за то, что я выполнил свой долг. Но главное не это. Прости меня за то, что я люблю тебя. Я не имею права на любовь, но ничего не могу с собой поделать. Я ничего не прошу больше, я преклоняю перед тобой колени и умоляю тебя простить за ту любовь, что пылает в моей душе. Я не имею права на твою любовь, не имею права на твое сердце, прошу только об одном — простить меня.

Катарина почувствовала, как подобно первым каплям дождя, проливающимся из грозовой тучи предвестниками бурного ливня, ее любовь рвется из того тайника души, в который она так тщательно ее спрятала. Ее пальцы гладили сильные руки Хью, без слов говоря о нежности, просыпающейся в ней. Она подняла руку и пальцами коснулась его лица — морщинок, изгибов, складок, стараясь запечатлеть их в своей памяти навечно. Она касалась его век, красивого прямого носа, впалых щек, поросших дневной щетиной, шрама на подбородке, которого не было во время их первой в жизни встречи, провела по его губам, ощущая кончиками пальцев тепло дыхания.

Катарина вновь посмотрела в его глаза, и с губ ее сорвался легкий вздох.

— Я люблю тебя, Хью. Я буду любить тебя всегда.

Все вокруг перестало существовать. На свете были только они двое и их любовь, которая была сильнее времени, сильнее долга, сильнее будущего. Было только настоящее, только всепоглощающая страсть, толкающая их в объятия друг к другу. Губы Хью прижались к ее пальцам, и Катарину окатило теплой волной блаженства.

Она рванулась к Хью, и они едва не потеряли сознание от невозможности возможного. На секунду девушка оторвалась от Хью и принялась осыпать его быстрыми, легкими, как касание крыльев бабочки, поцелуями. Они пили дыхание друг друга, и не было в целом свете ничего слаще. Катарина почувствовала, как сильные руки подхватили ее, и через мгновение она уже сидела у него на коленях. Катарина прижималась к широкой груди Хью, перебирая пальцами его белокурые волосы. Стон вырвался из груди Хью, и он принялся покрывать поцелуями ее губы и щеки, лоб, нежные раковины ушей, кончик носа, огненно-рыжие локоны и очаровательную ямочку на щеке.

— Я люблю тебя, Катарина, Господь свидетель, я люблю тебя!

— И я люблю тебя, — прошептала она, отстраняясь и проникая взглядом в его душу. — Люби меня, Хью, люби меня, как свою жену перед Богом, я хочу познать, что такое любовь.

Хью хотел, было ответить, но Катарина приложила палец к его губам.

— Что мне еще остается? Я никогда не выйду замуж за другого. Дай же мне хоть на время то, что никогда не будем моим.

Хью пристально посмотрел на нее и вдруг острее, чем когда бы то ни было, ощутил одиночество — свое и Катарины. Они были одни против целого мира — враждебного и непонимающего. Разве есть грех в том, что они дадут друг другу то, что никому больше от них не нужно. Хью крепко прижал Катарину к себе, его объятие было нежным и ласковым. Он понял, что до сегодняшней встречи совсем не знал себя. Катарина была права: пока он не вошел в эту комнату и не увидел ее, Хью не осознавал всей глубины своей любви. Никогда прежде не чувствовал он ничего подобного, никогда не знал, что на свете есть человек, жизнь без которого не имеет смысла. Теперь он понял, понял в тот самый миг, как увидел ее, что не может быть долга ради долга, жизнь во лжи и лицемерии не может быть угодной Богу, только истинная любовь имеет право на существование. Нет человека на земле, которого он ценил, уважал и любил больше, чем эту хрупкую девушку, научившую его любить, Катарина, его Катарина, которой он принадлежит до конца своих дней. Ничего не существует, кроме Катарины и его всепоглощающей любви к ней.