Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование - Кирилл Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я никак не подозревала, что меня арестуют. Но когда после обыска сказали, что они меня должны арестовать, чтобы я оделась — это была для меня очень тяжелая минута: оставить так беспомощных детей и старую нашу бабушку, мать Эд., на произвол судьбы без средств.
Уходя, я старалась не выказывать свое горе. Успокаивала их, что скоро вернусь, чтобы не беспокоились. Последние слова Пети были:
— Мама, я тебя найду.
…Вот так закончилась наша с Эд. жизнь. Мне было 42 года, ему 44»162.
А вот как вспоминала свои мытарства в связи с арестом Берзина его дочь Мирдза.
«Осенью мы ждали папу домой. Я разучивала на рояле его любимую «Элегию» Масснэ, но почему-то приезд папы все откладывался, и вот, наконец, мы получаем телеграмму, что папа едет домой.
19 декабря 1937 мы поехали его встречать на вокзал и узнали, что он в дороге арестован. Поехали домой. Дома были уже сотрудники НКВД, которые после обыска увезли маму.
Мы остались втроем: я, брат и бабушка (папина мать). Через десять дней насильно забрали брата в детский дом, даже не дав нам проститься. Мы остались вдвоем в большом полупустом доме, так как учреждение, занимавшее весь второй этаж и часть первого этажа, отсюда выехало.
Представьте себе двухэтажный особняк в довольно глухом переулке. В нем, кроме меня и бабушки — никого. Дом отапливался одной общей печью из подвала, которая в один присест глотала кубометр дров. Работу истопника выполнял дворник, живущий тут же во дворе, но он был тоже арестован. Топить было некому, да и топлива не было, поэтому холод был ужасный в доме. Во дворе дома была еще будка, в которой находился милиционер, следивший, чтобы посторонние не заходили во двор. Учреждения не стало — не стало и милиционера. Страшно стало в нашем доме.
Во дворе намело много снегу. Старые липы угрюмо бросали тень на дом, в саду в тени кустов мне, когда я проходила через двор, мерещились силуэты людей и чудовищ.
В школу я ходила с замиранием сердца. Еще никто не знал о нашей беде, но потом пришлось сказать, так как за братом пришли из детского распределителя и нужно было объяснить его отсутствие.
Наступил Новый Год. Девочки из школы пришли от имени директора просить, чтобы я пришла на елку в школу. Настроение было подавленное. В этот день было очень холодно, я замерзла, и поднялась температура.
Истопили печь только в кухне. Там спала бабушка. Я спала в комнате в холоде. 31-го, напившись горячего чая, мы с бабушкой, пожелав друг другу всяких благ, легли в свои постели. Бабушка быстро уснула в тепле, а мне не спалось. Я накрылась всеми одеялами, какие только были у нас. Но все равно было холодно, и в голову лезли разные мысли, главное — обида. Обида за все, за родителей, брата, которого насильно забрали в детский дом, за исключение из комсомола.
…Мне с бабушкой очень тяжело было жить. Не имея специальности, я с трудом устроилась в поликлинику регистраторшей. Бабушка от горя потеряла рассудок. В больницу ее не брали, когда узнавали, что дети ее арестованы. Кроме папы были еще арестованы его брат и сестра, моя мама. Брат в детдоме. Это на ней тяжело отразилось.
В 1939 г. нас выселили в маленькую комнатку на 5 этаже. Бабушка не могла выйти на воздух, так как у нее сильно болели ноги, и она часами сидела у окна, и ей все мерещилось, что кто-то из ее детей идет домой»163.
В чем его заставили признатьсяДопросы Берзина, как мы видели на первых страницах книги, начались через три дня после ареста. Затем его вызвали к следователям 17 января 1938 года. Следующий допрос состоялся 25 марта. В этот день следователь Шнейдерман предъявил ему «Постановление об избрании меры пресечения». Вот текст этого процессуального документа:
«25.03.1938 г.
Рассмотрев собранный материал по делу № 16288 и приняв во внимание, что
гр. Берзин Эдуард Петрович, 1893 г., уроженец бывш. Лифляндской губ. (Латвия), б. директор Дальстроя, достаточно изобличается в том, что являлся активным участником фашистской националистической латышской организации правых,
ПОСТАНОВИЛ:
гр. Берзина Э. П. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58 пп 6, 7,8, 9 и 11 УК РСФСР.
Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей»164.
Постановление подписано зам. начальника 13-го отделения ГУГБ НКВД СССР Шнейдерманом. В нижнем поле имеется также подпись Берзина, которая свидетельствует, что он текст постановления читал.
После этого следователь начал собственно допрос. Он потребовал, чтобы Берзин рассказал о своих первых шагах на пути предательства интересов Советской власти. Вот что Берзин ответил:
«Я был в составе латышской дивизии и с последней очутился на территории Советского Союза. Я не примыкал ни к каким партиям и был националистически настроен. — Под влиянием этих настроений я пошел воевать во время империалистической войны в составе латышских стрелков, так как царское правительство обещало дать Латвии самостоятельность, если мы будем доблестно сражаться против немцев.
После Октябрьской революции я так же мало разбирался в политике, продолжал оставаться в составе латышских стрелков и был так же националистически настроен. Насколько я вспоминаю, под влиянием событий того времени у меня был даже некоторый подъем националистических настроений.
Я мало разбирался в вопросах программы коммунистической партии и вступил в партию под влиянием Петерса, который дал мне весьма серьезное поручение и приобщил меня к работе в ЧК. По его поручению я разрабатывал Локкарта. В процессе этой работы я сблизился с Петерсом и под его влиянием вступил в партию»165.
В этом месте следователь прервал Берзина и задал вопрос о том, что конкретно тот делал в конце 20-х годов по сбору шпионских материалов и вербовке в антисоветскую организацию своих подчиненных. Берзин так ответил на вопрос следователя:
«Несколько позднее, в 1928 году, когда работа на Вишере развернулась, я завербовал начальника пожарной охраны Черныха. Когда развернулось строительство бумажного комбината, мною собирались материалы о технологическом процессе по бумажной фабрике, целлюлозному заводу, по сернокислому и холодному производству.
Эти материалы я лично передавал Рудзутаку. Рудзутак был удовлетворен получаемыми от меня шпионскими материалами и поручил мне приступить к созданию на Вишерском комбинате диверсионной группы с тем, чтобы путем диверсионных актов можно было бы в любую минуту вывести Вишерский комбинат из строя»166.
Подобные тексты, написанные следователем, Берзин подписывал, по-видимому, в состоянии, когда не отдавал отчета своим действиям. Чтобы добиться этого, его систематически избивали и подвергали другим истязаниям — такова была чудовищная практика «следственного конвейера» в Лубянской, а затем в Бутырской тюрьме в тот период. О подобных пытках опубликованы воспоминания десятков репрессированных, оставшихся в живых. Об этом откровенно рассказывали сами палачи из НКВД, которых после смерти Сталина привлекли к судебной ответственности за «превышение власти».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});