Падшие в небеса - Ярослав Питерский

— Так точно!!! — рявкнул в ответ солдат… …Вера пробивалась сквозь толпу в коридоре. Она расталкивала локтями несчастных посетителей тюрьмы. Топтала их сумки, как медведь по бурелому, шла к выходу. К свежему воздуху! Грудь жгло от слез, от обид и не справедливости! Где-то рядом, испуганно цепляясь, за ее локоть — еле поспевала тетя Роза. Грузная женщина бормотала:

— Верочка, Верочка! Что там? А? что там тебе сказали? А? Верочка, что там? И мой Левочка? И как он? Он как? Его когда увидеть можно? Что тебе сказали? Как твой папа? Но Вера не отвечала. Шаг, еще шаг! И вот — выход! Рывок — дверь скрипнула стальной пружиной. Воздух! В лицо ударил холодный январский воздух. Он пьянил. Он был словно лекарство для тяжело больного. Вера хватала его ртом — словно боясь, что не надышится. Она — давилась этим холодным воздухом! «Свобода? Такой привкус у свободы? Нет!!! У свободы не может быть такого горького привкуса! Нет! Свобода сладкая — а мне горько!» — подумала Вера. Слезы катились по щекам — застывая на ветру. Тетя Роза с ужасом смотрела на Щукину и теребила Веру за рукав. Та, бросилась бежать. Бежать прочь! Прочь отсюда! Но вдруг — толчок! Темнота! Вера ударилась кому-то в грудь. Она чуть не сбила мужчину и зажмурилась от стыда. Она так не хотела открывать глаза. И тут… Она услышала:

— Верочка! Здравствуйте! Это был он! Он! Это был Андрон! Он стоял и улыбался. Он, даже в своей форменной шинели и фуражке с красным околышком и темно-синим верхом — выглядел родным и милым человеком! Совсем — родной и такой незнакомый! Как родственник приехавший издалека!

— Верочка! Что вы тут делаете? — Андрон схватил Щукину за плечи и стал трясти ее. Он был немного испуган. Вера прижалась к нему — упала на грудь и уткнувшись лицом в колючую шинель — разрыдалась. Маленький стоял совсем растерянный, с удивлением смотрел на тетю Розу, которая — тоже упорно тянула Веру за рукав.

— Верочка? Что вы тут делаете?! Успокойтесь!! Вера пришла в себя. Она немного успокоилась. Шмыгая носом — виновато посмотрела на Андрона и ласково буркнула:

— Ой! Андрон, как же вот долго вас не было!

— Я был в командировке! В командировке! Я даже не мог позвонить! В Енисейском районе! Там и звонить то не откуда! Вот простите! — оправдывался Маленький. Он, огляделся по сторонам, и вновь покосившись — на тетю Розу, спросил:

— Вера, зачем вы сюда пришли?! Я же просил вас?!

— Да, да… я помню! Вот я пришла помочь тетя Розе. Помочь. У нее передачу не принимают. Я пришла помочь выяснить…

— И что? — почти в один голос воскликнули и Маленький, и Розенштейн.

— Выяснила… — грустно ответила Щукина. Вера, набрала в легкие воздуха. Тяжело вздохнув — тихо добавила:

— Дядя Лева уехал, он уехал, далеко…вернее его отвезли в другой город. Вот поэтому передачи не принимают… Тетя Роза осела в снег. Ее ноги подкосились. Маленький бросился ее поднимать. Вера, отвернув голову — горько заплакала. Она поняла, что тетя Роза догадалась.

Шестнадцатая глава

…Белый свет, совсем — яркий, но глаза от него не устают. Пелена без границ. Просто свет. Движение вперед. Навстречу этому загадочному свету — охватившему все вокруг. Все! Нет ничего больше! Движение и свет! Туман — мягкий и обволакивающий. Но ветра не чувствуется. Воздух не бьет по щекам. Какие-то расплывчатые контуры. Предметы проплывают рядом. Длинный коридор. Очень длинный. Он похож на туннель, но стены сделаны как из стекла — матового стекла…

«Когда же это кончится. Когда? И что вообще это такое? Что? Я лечу навстречу — но чему или кому? Кто толкает меня? Кто ждет? Что это за дорога. Звуки — я не слышу звуки! Они есть, но я их не слышу. Нет. Не слышу! Но откуда я знаю, что они есть? Странно. Мне не больно, но тревога, тревога, что эта боль вот-вот обволочет все тело! Вот-вот все прервется! Все! Жизнь? Все прервется! Страшно! Нет, так не хочется, что бы все прервалось!» — Павел Клюфт пытался собраться силами. Но тщетно. Тщетно. Только эти бесполезные мысли летали в голове. — «Я умер?! Я умер, нет — я определенно умер! Нет тут ничего! Просто молоко. Смерть — это туман? Просто молоко? Нет, почему тут есть свет? Неужели после смерти есть свет? Такой яркий? Я умер. Он — стрелял в меня. Пуля пробила сердце? Она пробила грудь. А сердце? Больно, было больно. И все. И вот свет. Сколько еще ждать?» Павел вздрогнул. Он попытался поднять руки. Но они его не слушались. Павел вновь напрягся. «Руки. Посмотреть на руки. На ладони. Если он увидит свои ладони, то значит — он жив. Если нет…» Павел потянулся всем телом. Он извивался — как змея. Но руки не слушались. Они — словно привязанные, лежали вдоль тела. И туман стал отступать. Медленно, очень медленно. Пелена расходится. Но вместе с пеленой гаснет свет. Он все слабее и слабее. Он исчезает вместе с туманом. Павел пытался облизнуть губы. Он попытался пошевелить ногами. Колени удалось поднять. Ноги двигаются. Еще немного. И вновь темнота…Павел открыл глаза. Полумрак и тихий. Совсем, еле уловимый звук. Тик, тик! И тишина! Затем — опять, тик, тик. «Что это за звук? Что? Очень знакомый! Очень?» — Павел пытался вспомнить, где он слышал этот звук. Но тщетно. Тик. Тик. Кап. Кап.

— Что это? — еле прошептали губы. Павел открыла глаза. Он всматривался — крупные полоски. Тик. Тик. Кап.

— Что это за звуки? — вновь прошептали губы. Клюфт еле-еле пошевелил языком. Но слова не вырываются. Они не хотят вырваться.

— Это вода, — тихо прозвучал знакомый голос. «Кто это? Кто? Я слышу звуки — значит, я не умер? Нет, но кто это?» Павел вздрогнул и попытался повернуть голову. Да. Он видит. Вот силуэт. Рядом с ним на кровати сидит человек, но кто это?

— Ты кто?

— Я твой знакомый, — ответил человек.

— Какой еще знакомый? — прохрипел Павел.

— Я богослов… Клюфт напрягся. Он, нет, это точно он! Этот человек! Иоиль! Он! Он сидит рядом! И опять в этом мерзком темно-зеленом плаще! Но где они? Где? Опять в камере?

— Это вода, — вновь сказал каким-то равнодушным голосом Иоиль.

— Какая еще вода? — недовольно буркнул Клюфт.

— Ну, ты спрашивал, что это за звук? Тот? Тихий…

— А, да…

— Это вода. Она — капает с крана. Там плохие прокладки…

— Хм, значит — я жив… — выдохнул Павел.

— Ты жив. Но ты был мертв. Почти мертв…

— А ты откуда знаешь?

— Хм, я видел…

— Что видел? — простонал Павел.

— Твою смерть…

— Опять ты за своё?! Опять?! Нет! Оставь меня в покое! Оставь! Сейчас ты скажешь, что это ты меня спас?! Или нет, меня спас — твой Бог?

— Ты, странный. Господь ведь для всех и он никого не спасает. Ведь если ты умрешь — ты попадешь к нему. Зачем ему спасать?

— Нет, не хочу это слушать. Я просто выжил… сам…

— Ну-ну, а позволь тебя спросить? Зачем? Зачем же ты выжил?

— Как зачем?! Чтобы жить…

— Брось! Ты ведь — хотел умереть?! Но не умер. А сейчас ты рад, что жив? Ты не последователен, — богослов говорил это немного раздражительно.

— Я выжил потому, что я выжил!

— А зачем тебе — такая жизнь? Ты ведь в тюрьме…

— Ну, значит, значит… — Павел не знал, что ответить.

— Ты хотел сказать, значит — так Богу угодно? Верно,… так ему угодно. Вот и все. Потому ты и жив. Клюфта бросила в жар. Он опять. Этот человек опять говорит с его мыслями. Он словно пробирается в его сознание.

— Что тебе нужно? — недовольно спросил Павел.

— Я, хочу тебе помочь. Вот и все. Тебе сейчас трудно. И помни, главное побороть в себе сомнения. И не предать себя. Вот что. Помни. Тебе сейчас трудно. Но это не только физическая боль. Не только. Блажен человек, который всегда пребывает в благоговении, а кто ожесточает сердце свое, тот попадает в беду…

— Что ты хочешь этим сказать? — разозлился Павел.

— Ты понимаешь. Поэтому и злишься. Но ты не хочешь слушать истину. Свое сердце. Ведь у тебя в сердце есть Господь. Слушай его!

— О чем ты?

— Ненависть тебя убьет. Если ты не одумаешься. Все, что я хотел тебе сказать.

— Слушай, я не хочу слушать — твои наставления. Не хочу. С чего ты взял, что имеешь право — наставлять людей? С чего?

— Я не наставляю, я говорю истину…

— Хм, истину?! С чего ты взял, что ты, говоришь истину? С чего? Почему ты считаешь — что именно то, что ты говоришь — истина?

— А ты, можешь это опровергнуть? — ухмыльнулся богослов. Павел застонал. Он попытался вновь дернуться, но не смог. Руки не подчинялись ему.

— Почему я должен это опровергать? Почему? Что тебе надо? От меня? Что надо? Прикрикнул Клюфт. Он разозлился. Но это была злость не на богослова, а на собственное бессилие. Павел понимал, что богослов вновь загнал его в мысленный тупик и выиграл спор. Но это так не хотелось признавать.

— Мне ничего не надо. Я хочу, что бы тебе было легче. Но ты, как я вижу — ты сам этого не хочешь…

— Легче? Да я мучаюсь! Понимаешь, после того, как поговорю с тобой — мучаюсь! — признался Павел.