Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - П. Полян

<…>

Предложение Нилы Матвеевны поехать на Игрень мне подходило. Мы условились встретиться в парке в следующее утро. Нила Матвеевна подготовила письмо, упаковала сумочку с крупой и сказала, что ее директор, эвакуируясь, оставил у нее 10 комплектов белья и еще кое-что из вещей, так что, если мне остро понадобится, я могу рассчитывать на ее помощь.

Мы распрощались. Мне надо было переправиться на левый берег Днепра. Я пошел к набережной со стороны Садовой и увидел лодочника. Мне повезло. Лодочник за 15 руб. перевез меня. Дальше я пошел пешком. По пути встретил попутчика. Он знал эти места. Когда мы подходили к речке с мостиком, он сказал, что немцы очень быстро смонтировали этот мост, что его фермы были подготовлены немцами до занятия этой территории, и восхищался немецкой точностью. Когда мы подошли ближе к устою моста, немец нас задержал и заставил работать на устройстве откоса устоя. Мой попутчик остался, а я упросил немца отпустить меня к мамке, она, мол, больна, беспомощна, и он отпустил. Весь дрожащий от страха, я пошел дальше.

Наконец, добрался до Игрени и пошел по адресу. Хозяйка, Екатерина Васильевна Мищенко, меня сразу узнала. Когда она приезжала в Днепропетровск к Остроуховым, я с ней встречался. Один раз я ездил к ней с Остроуховыми.

Кроме хозяйки, в доме проживал старик – Анатолий Васильевич. Я точно не знал, вернее, не понял, на каких условиях он жил у Мищенко – квартирантом или примаком. Мы познакомились. Я себя назвал Григорием Павловичем Борисовым, как значилось в паспорте, а он Сергей Дмитриевич (фамилии не помню). Он оказался очень разговорчивым. Это и не было удивительным, так как он был юрист, с высшим образованием, до революции работал в суде. Настроение у него было антисоветское. Он ненавидел марксистов и марксизм.

<…> Переночевав на Игрени, я утром отправился по селам искать работу.

Колхоз, крестьянский труд…

В Александровке, в 10 км от Игрени, было два хозяйства – колхоз (старая немецкая колония) и опытная полевая станция. Директор опытной станции взял меня на подсобные работы с учетом того, что я никогда не работал на селе и надо будет втянуться. Мне отвели комнату в хате под соломой. <…> В этой комнате до меня жил пленный Сергей, потом он пристал в приймы к молоденькой женщине. У них родилась дочь. Сергей ссорился со своей подругой и часто от нее уходил и жил в моей комнате, спал на топчане. Мы вместе ходили с ним на подработки в немецкий колхоз за харчи.

Через месяц я договорился с председателем немецкого колхоза Христианом Христиановичем и перешел на работу к нему в колхоз. Ушел я из опытной станции из-за недостатка харчей и в надежде немного подкрепиться в немецком колхозе. Но я потерял комнату, выделенную мне на опытной станции.

Председатель поручил мне ухаживать за коростовыми (больными чешуйчатостью) лошадьми. Лошадей было шесть. Конюшня стояла отдельно вблизи колхозного погреба, в котором хранились соленья. Я часто залезал в погреб за помидорами и огурцами. Во дворе, кроме моей конюшни, стоял домик, в котором разместилась кожевенная. Одну комнату в этом доме занимала колхозница-немка, одинокая, лет 35, умственно отсталая, но труженица. Звали ее Аня (Анка). Чимбарь, так называли кожевенника, был здоровый, рыжеватый, краснощекий, красивый молодой мужчина лет 30. Очень похож на еврея. Ростом примерно 180–190 см, широкий в плечах. Трудился он много и умело. Называл он себя Никой Петровичем. Говорил, что приехал из Ростова. Я заходил в его мастерскую, помогал ему обдирать шерсть, очищать шкуру. Со свиной шкуры я выскребал внутреннее сало, которое перетапливал на жир.

Хранил все у Ани, так как комнаты и уголка для жилья у меня не было. Спал я в конторе колхоза на столе. Вместе со мной в конторе ночевал кузнец, брат бухгалтера колхоза. Братья были мне очень симпатичны, по национальности русские. Их приняли на работу в немецкий колхоз как специалистов. Бухгалтер жил на квартире, а кузнец околачивался без угла. На воскресенье они ездили к себе домой в Нижнеднепровск, а в понедельник приезжали чистые и переодетые. Мы с кузнецом в конторе на плите жарили кукурузу, грызли ее и беседовали до глубокой ночи.

Мне необходимо было выкупаться, и я решил для этого пойти в Днепропетровск к Остроуховым. Перешел через Днепр по льду в районе Мандрыковки, Стояли теплые для февраля дни, и по Днепру в отдельных местах на поверхности льда стояли талые воды. Я шлепал по талой воде и благополучно перешел на правый берег. В город я вошел ночью часам к 9 и должен был пройти на Комсомольскую через весь город во время действия комендантского часа и маскировочного затемнения. Я старался идти по периферийным улицам, быть незамеченным. Но мне это не удалось. Меня остановил немец. Я перепугался, думал, что задержит, потребует документ и отправит для установления личности. Но, к счастью, немец имел совершенно другой интерес. Он зажег фонарик, показал мне бумажку, в которой была написана улица и номер дома и спросил, как пройти по этому адресу. Я ему рассказал, и он пошел дальше. К Остроуховым я попал к 10 часам ночи. Когда мне открыли дверь и впустили в кухню, я сказал, что пришел специально выкупаться и буду идти обратно. Мне устроили хорошую ванну, покормили и уложили спать на кушетке у трубы.

В 11 часов зашел Мишель (Михаил Васильевич). Увидев меня, он раскричался, устроил скандал, упрекал меня в безрассудстве, говорил, что мое появление в их доме будет стоить им жизни. Но женщины его успокоили. Я хотел незамедлительно уйти. Но Нила М. не пустила и заверила, что уйду до рассвета в 6 часов.

Утром Мишель появился часов в 6. Он, видимо, ночевал у Виталика (в квартире Энтина). Я проснулся от его крика, почувствовал себя виноватым за то, что проспал, а Мишеля правым. Через двор побежал за школу. В город идти не хотел, так как еще было очень темно, а переждал в укрытии до полного рассвета. Пошел я к парку Шевченко, чтобы оттуда выбрать переход через Днепр на левый берег.

Через Днепр переходить было опасно. Лед был непрочный, и можно было провалиться между трещинами льдин в воду. Но другого выбора у меня не было, и обратно в Александровку решил идти по тому же пути, которым шел в город. При подходе к парку Шевченко увидел у левых въездных ворот в парк немецкие крытые тентом грузовики, возле которых толпился народ с корзинами и мешками. Это были в основном женщины-колхозницы. Немцы проверяли их документы (справки, разрешения – Ausweis). У кого было разрешение, по лестнице влазили в грузовик. Когда посадка кончилась, лестницу убрали и немцы сели в кабину, я подцепился на задний борт и влез в грузовик через проем брезентового тента.

На левом берегу нас выгрузили. В Александровку добрался благополучно пешком.

В Александровке появился и познакомился со мной некто Алексей. Он поступил на работу на опытное поле. Алексей, парень лет 25, чернобровый, чубатый, косая сажень в высь и в ширь, кирпатый. Он скоро пристал в приймы к Катерине, разведенной молодичке, и зажил в полном достатке. Муж Кати был в армии. Я заходил к Алексею, хотел выяснить, что он за птица, но мне это не удалось. В кожевенную мастерскую, где я продолжал иногда обдирать шкуры, часто заходили немецкие офицеры – заказчики кож и шкурок.

Зачастили в мастерскую и местные полицаи, которые задавали мне вопросы, кто я, откуда я. Мне стало ясно, что мною интересуются. Кожевник Чимбарь отношение ко мне резко изменил, сурово заявил, что не нуждается больше в моей помощи. О причине такого поворота нетрудно было догадаться. Либо он слышал разговор обо мне, либо испугался, что на моем фоне и его распознают. Однажды в воскресенье я помог бухгалтеру опытного поля погрузить и отвезти к нему домой на Игрень овощи. По соседству с домом бухгалтера я увидел во дворе моего кожевника и игреньского полицая. Значит, он жил в доме полицая. Вероятно, он рассчитывал на надежное полицейское прикрытие, отвод глаз и подозрений.

В колхозе мне выдали на заработанные трудодни мешок пшеницы, картофель и другие продукты. Завозить эти продукты мне было некуда. Узнав об этом, председатель колхоза выделил мне маленькую комнатку-конурку в доме, где жил колхозник-немец с женой и дочкой. Дочь их работала в Днепропетровске у немцев переводчицей, как и большая часть немецкой молодежи Александровки. От хозяина дома я узнал, что немцам под Москвой Красная Армия преподала урок. Но точных данных я не имел. В газетных сводках немцы сообщали о какой-то планомерной перегруппировке войск и о занятии заранее подготовленных позиций. Все эти сводки выглядели туманными и расплывчатыми, но отражали резкое ухудшение положения фашистов на фронте.

Допрос в управе

В первую же ночь ночевки на новой квартире меня разбудили стуком в дверь. В комнату вошли два полицая – немецкие колонисты, те самые, которые задавали мне вопросы в кожевенной. Меня повезли в сельскую управу. Староста управы меня знал. Я ему пилил дрова. Кроме меня, в управу привезли Сергея Рязанского и пожилого мужика из Орла, звали его Андреем.