Булатный перстень - Дарья Плещеева

— Нет, сдается, еще не стряслась, я бы знал… Вот что. Каким ремеслом вы сейчас кормитесь?

— Да никаким. Одно у меня ремесло — море, и того по дурости лишился.

— Где вы живете?

— Нигде я не живу. То бишь ночую под лодками…

— Оно и видно… А голову для чего обрили? От вшей избавлялись?

— Нет… Чтобы с судна никуда не уходить, пока волосы не отрастут… а то сойдешь на берег — и пропал, а с такой-то куафюрой… думал — сам себя стыдом от водки удержу… Да что стыд!..

Ржевский внимательно посмотрел на Ероху.

— Понятие стыда вам, стало быть, известно… Зрение у вас, как у всякого моряка, должно быть отменное. Дураком я вас бы не назвал… Слушайте, я дам вам шанс снова устроить свою жизнь. Но это будет уж последний шанс, не справитесь, сударь, — так и помрете зимой под лодкой.

— Как это — устроить жизнь?

— Помогу вернуться во флот, коли угодно. Раз уж вы заявились ко мне, то знаете, что я имею разнообразные связи.

Ероха разинул рот. Он понимал, что Ржевский не шутит. И в душе у него все вскипело, забурлило, перемешалось. Надежда воспряла!

— Я все сделаю! — воскликнул он.

— Я не могу взять с вас слово, что вы раз и навсегда отстанете от пьянства. Боюсь, это лучший способ ввергнуть вас в новый запой, — сказал Ржевский. — Но я надеюсь, что вы, сударь, все же соберетесь с духом… Слушайте. Из-за того, что вы не вернулись на «Дерись», под угрозой оказался Нерецкий. Некоторые люди могут подумать, что он, получив письмо, не выполнил содержащихся там инструкций и не передал бумаги тому, кому они, собственно, были адресованы. Это для них может означать одно — Нерецкий их предал. И эти люди, уверен, караулят у его жилища, чтобы он, вернувшись, дал им сразу во всем отчет. Сами понимаете, если он перескажет вашу историю, ему не поверят. Итак, вот вам поручение — ждать Нерецкого во всякое время дня и ночи. Если он появится — не давать ему войти в дом — эти люди могут открыть его квартиру и подстерегать его там. Вы должны всеми способами обезопасить его и привести ко мне. Отправляйтесь сейчас же. А я найду еще людей, которых пришлю вам в помощь.

— Я справлюсь сам.

Ржевский усмехнулся.

— Не взваливайте на себя чересчур тяжкую ношу, Ерофеев.

— А что, коли мне сейчас нужна именно тяжкая ноша?

— Это разумно — да надолго ли разума хватит?

Тут у Ерохи возникло совершенно естественное желание воскликнуть: навеки! Однако он сдержался.

— Я постараюсь, чтобы хватило надолго, — ответил он, и Ржевский согласился:

— По крайней мере, это честно.

Затем сенатор отворил кабинетные двери и крикнул Савелия. Савелию было приказано доставить с поварни то, что можно унести с собой в карманах кафтана: ломти хлеба, сложенные попарно и прослоенные толсто нарезанным салом.

— С голоду не помрете, — сказал Ржевский. — Ступайте. Потом вас найдет мой человек. Вас узнать несложно, а вы его узнаете так… хм… чтоб ему не называть моего имени… Он спросит вас, как выйти к Большому Каменному театру. И вы, несколько шагов его провожая, сможете с ним переговорить. Запомнили?

— Большой Каменный театр, — повторил Ероха.

— Доводилось ли вам вступать в кулачные побоища?

— Нет, разве что в детстве.

— Плохо. Нерецкий тоже не сумеет за себя постоять.

— Дайте мне оружие! В Корпусе нас всех учили фехтованию…

— Хороши вы будете со шпагой! Нет, ни шпаги, ни кортика вы не получите… И даже трость не получите, хороши вы будете с тростью… Нужна обычная дубинка, которую можно спрятать под кафтаном! Дубинку принесут и потихоньку отдадут. Ступайте и помните — вам нужно дождаться Нерецкого и привести его ко мне целым и невредимым. По моим соображениям, он может вскоре появиться. Ступайте.

Ероха поклонился и вышел из кабинета, но окрик «стойте!» вернул его.

— Вас, сударь, в Корпусе обучили говорить по-французски и обращаться с астролябией, но самой важной науки не преподали. Это — наука говорить «нет». Поняли? Теперь — ступайте.

Очень довольный тем, как сложился визит, Ероха поспешил на Вторую Мещанскую.

Он там уже знал многие закоулки поблизости от нужного дома; знал, где можно присесть, чтобы видеть двери и ведущие во двор ворота с калиткой; знал, где нужно встать, чтобы встретить мальчика-блинника, совершающего с лотком обход местности вокруг харчевни, в которой он служит.

Оказавшись на Второй Мещанской, Ероха прежде всего убедился, что Нерецкий еще не возвращался. А затем приступил к несению караульной службы.

Он слонялся вокруг дома часа полтора, когда прибыл посланец от Ржевского — бородатый детина простецкого вида, одетый обыкновенно, в красную рубаху с косым воротом, синие порты, белый холщевый балахон, при этом в хороших сапогах. Этот посланец хлопнул Ероху по плечу и осведомился, как выйти к тиянтору. Ероха даже не сразу признал знакомое слово. А признав, взялся проводить детину до такого угла, откуда дорога уже лежала бы прямо. Они пошли рядом, и посланец, ведя беседу о ценах на овес и солому, преспокойно передал Ерохе дубинку с удобной петлей на ручке и железный крюк, наподобие тех, что служат в мясных лавках для подвешивания кусков туш. Он был загнут с обоих концов, и детина подсказал Ерохе, что этот снаряд следует зацепить за пояс портов и подвесить дубинку сбоку, чтобы удобно было доставать. Затем он обещал, что к вечеру сам придет на подмогу, пожелал Божьей помощи и убрался прочь.

Занятый беседой, Ероха не заметил, что за ними пристально наблюдают трое — хорошо одетая на мещанский лад женщина, чья нарядная юбка брусничного цвета была малость короче необходимого, и два чухонца в коротких бурых кафтанах со стоячими воротниками, в поршнях из свиной кожи, стянутых сыромятными ремешками, обвивающими ноги поверх кое-как намотанных онуч чуть ли не до колена.

Эти люди обратили на него внимание в миг передачи дубинки и видели всю процедуру прилаживания ее под полой кафтана.

— Верши, — шепнул приятелям чухонец постарше. — Что за лащи хандырят?

— Не шуры ли?

— Да уж не лохи…

— Что завьюжился?

— Изроптят басвинску мастыру…

— Некен. Не дадим.

Если бы Ероха услышал эту речь — то понял бы, кто перешептывается, на него глядя. Болтаясь по кабакам, он видывал всякое ворье; при нем, пьяном, мошенники толковали на своем наречии, именуемом байковским. Какие-то слова застряли в памяти — Ероха знал, что себя эти господа именуют мазами и шурами, прочих — лохами, своих подруг — марухами, а слово «жулик» применимо и к ножу, и к мальчишке, будущему шуру.

Но Ероха был всецело занят дубинкой и не заметил подозрительных чухонцев.