Назад, в пионерское лето - Денис Георгиевич Кащеев

Раздевайся и ложись! — шепотом, дабы не потревожить другого пациента, велела мне Алевтина Герасимовна. — Но если что — я тут, сразу подходи! Коли вдруг усну — не стесняйся, буди!

— Хорошо, — кивнул я.

На этом мы с ней и расстались.

2. Изолятор

Юг Московской области, 5 июня 1985 года

Пробуждение пришло от чувства опасности — смутного и маловразумительного, но при этом неотступного. Я открыл глаза: надо мной стоял Игонин.

«Это тот самый тип, с которым я дважды дрался?» — не преминул уточнить Младший, проснувшийся, похоже, одновременно со мной.

«Да там и одного-то раза полноценно не получилось…» — позиция у меня сейчас была, мягко говоря, не очень выигрышная: лежа на спине, да еще и завернувшись в одеяло — толком ни вскочить, ни увернуться…

— Ну и что вот ты меня все время преследуешь?! — злобно прошипел между тем первоотрядник. Он был в одних трусах, волосы взлохмачены, глаза… Глаза смотрели скорее испуганно, нежели хищно. Впрочем, последнее мало что меняло: в страхе можно такого наворотить, что никакой отваге и не мечталось…

— Я? Тебя? Преследую?! — тупо переспросил я — осторожно, чтобы не заметил собеседник, выпутываясь из тесных объятий одеяла. — А разве не наоборот? — в самом деле: я, что ли, приперся за ним в изолятор?!

— Какой, на хрен, наоборот?! Нигде от тебя нет прохода: сначала в лесу у спортгородка, потом у клуба, затем на шахматах, теперь — вот тут!

— Дорожку из столовой забыл, — недобро прищурился я на него. Ноги мои были уже почти свободны, еще немного, и можно будет ими худо-бедно работать… Но это самое «немного» все же еще требовалось выгадать. — Кстати, тем вечером у клуба я вообще был не при делах! — горячо продолжил поэтому я. — На шахматах нас свела турнирная сетка — при чем тут я?.. А сейчас, — скользнув по мощному торсу оппонента, мой взгляд нечаянно ушел немного в сторону, на неубранную кровать в углу палаты, затем вернулся к Игонину — и картинка у меня в голове внезапно сложилась. — Сейчас мы снова встретились случайно! — сообщил я — не спеша, впрочем, расслабляться. — У меня ночью жутко живот схватило! Пришел в изолятор — и вот, положили сюда. Я понятия не имел, что ты тоже здесь торчишь!

— Как-то слишком уж много совпадений! — хмуро проворчал первоотрядник, но отступил на шаг — и с заметным облегчением.

— Жизнь непредсказуема, — воспользовавшись случаем, чтобы вытащить из-под одеяла руки, широко развел я ими.

— Ну да, — неуверенно кивнул Игонин. — Так, говоришь, у тебя живот болит?

— Уже, вроде, прошел…

— Ага, вот и у меня тоже прошел, вчера еще, но сразу не выписали… Васек, — протянул он мне внезапно свою широкую ладонь.

Гм… Типа, общая беда сближает, что ли?

— Андрей, — не стал отвергать дружеский жест — чем бы тот ни был продиктован — я.

Руку мне Игонин пожал очень аккуратно, как, впрочем, он это уже делал после проигранной партии на турнире — пресловутую ранку даже не кольнуло.

— Юлька, дура, испорченной черешней накормила, — доверительно поведал мне затем первоотрядник, возвращаясь к своей кровати и усаживаясь на нее. — Мне сразу показалось, что с ней что-то не так — с черешней, в смысле, а не с Юлькой… Хотя и с Юлькой тоже: думать же надо, чем человека угощаешь! Ну меня и скрутило: дристал дальше, чем видел! Думал, окочурюсь!.. Вчера днем дело было.

Тоже приняв сидячее положение — но не свешивая ног на пол — я сочувственно покивал.

— К вечеру уже отпустило, но от нашей Зои Давыдовны так просто не вырвешься, — уже с усмешкой продолжил Васек. — Сказала: в лучшем случае утром, а то и еще на день тут задержит!

В этот момент в нашу палату вошла Алевтина Герасимовна.

— Что за посиделки?! — тут же сурово прикрикнула она на Игонина. — Болеешь — лежи в кровати!

— Так я уже здоров! — вскинув голову, заявил первоотрядник.

— Это Зоя Давыдовна будет решать! А сейчас — живо под одеяло и градусник под мышку! — медсестра протянула ему термометр.

Скривившись, Васек подчинился.

— А твои как дела? — повернулась ко мне Алевтина Герасимовна.

— Отлично! — растянул я рот в широкой улыбке. — Все прошло, как с белых яблонь дым!

— Держи градусник, Есенин! — позволила себе скупую полуулыбку медсестра.

— Я тут, в изоляторе, почитай, каждую смену гощу, — громким шепотом поведал мне Игонин, когда женщина удалилась, оставив нас мерять температуру. — Только обычно попозже. Как совсем уж достанут все эти идиотские подъемы, зарядки и линейки — организм словно сам понимает: нужен отдых! Ну и денька на три ложусь покайфовать. Здесь ведь еще как: палат мало, кладут в них в зависимости от того, чем заболел — и нередко пацаны и девки вперемешку лежат! Лафа!

С этим нюансом лагерной медицины я и сам сталкивался — три или четыре года назад — но думал, такой порядок распространяется только на детишек из младших отрядов, а оно вон, оказывается, как… Если, конечно, Васек не присочиняет, выдавая желаемое за действительное.

Алевтина Герасимовна вернулась ровно через десять минут, и не одна — следом за ней в палату вошла сухонькая старушка с виду лет чуть ли не девяноста — лагерный врач Зоя Давыдовна Гинсбург. Настоящая легенда «Полета» — наша с Младшим мама, отдыхавшая здесь пионеркой в 50-х, ее в лагере уже застала — и уже немолодой — ну и, вон, вожатая Марина, кажется, что-то такое говорила про кого-то из своих родителей. Да что там, ходили слухи, что когда-то Зоя Давыдовна пользовала самого Ленина — не в «Полете», конечно, в Горках! Чушь, скорее всего, но такое болтали.

Медсестра собрала градусники.

— У обоих — 36,6, — доложила она доктору.

— Славно, — кивнула Зоя Давыдовна.

Затем она нас осмотрела — сначала Игонина, потом меня. Позадавала вопросы — примерно те же, что вчера звучали из уст Алевтины Герасимовны.

— Не усматриваю ничего серьезного, — подвела итог врачиха, обращаясь не к нам, а исключительно к медсестре. — До полдника понаблюдаем, если все так и останется — будем сих орлов выписывать!

— Зачем до полдника? — робко подал голос Васек.