Три круга Достоевского - Юрий Кудрявцев

Произошла осечка. Мышкин избежал опеки. Не все проду­мали. Не к тому обратились. Ошибка. Не надо было связывать­ся с таким непонимающим доктором, а взять другого. И если бы все было в одних руках, в руках более опытных, чем руки Лебедева, то Мышкину не миновать бы желтого домика. Не выставляй свой ум.

А то, что доктора бывают разные, в этом вряд ли стоит сом­неваться. Герой «Игрока» говорил, что в таких делах медицина нередко помогает юриспруденции. Таковы нравы «благоустроен­ного государства».

Один из героев «Идиота», Птицин, в изложенной выше сцене с брошенными ста тысячами, усомнился, в отличие от Епанчина,. в сумасшествии Настасьи Филипповны и заметил: «Н-нет, это, может быть, не совсем сумасшествие» [8, 145]. Он при этом был «бледный как платок»: героиня подсекала его принципы жизни. Но он нашел смелость усомниться не в ее действиях, а в своих.

И задумался, хотя бы на мгновение, не он ли сумасшедший-то? Норма ли его-то разум?

Но это редкое явление. Чаще, однако, свое объявляют нор­мой, а все иное — отклонением от нее. А если норма-то и есть ненормальное? Если сумасшедшим-то и является опекун?

Эта проблема (объявление сумасшедшим) приводит к другой социальной проблеме — к проблеме правосудия.

Правосудие — одна из основных характеристик государства. Оно должно регулировать отношения между людьми, отношения между человеком и обществом.

Достоевский, испытавший на себе суть российского правосу­дия, много внимания после Сибири уделяет этой проблеме.

Писатель показывает, что справедливость регулирования отно­шений зайисит от субъективных качеств вершащих правосудие людей и от сути законов, которыми они руководствуются.

Достоевский фактически показал вдю систему карательных органов, систему, через которую он и сам был пропущен.

До суда человек имеет дело со следствием. Первый следова­тель в произведениях Достоевского — Порфирий Петрович. Знающий свое дело человек, тонкий психолог. Три словесные дуэли его с Раскольниковым обнажили его высокий профессио­нализм. К тому же следователь честен. В последнем романе Дос­тоевского — совсем иные следователи: профессионально не под­готовлены и бесчестны.

Суд над Раскольниковым не показан. Над Карамазовым — да.

Прокурор здесь — в плену стереотипных суждений. Он под­ставляет факты в готовую схему. Профессионально слаб. Все его предположения и утверждения по делу действительности не соот­ветствуют. Он не совсем честен, прибегает к демагогии, к деше­вым внешним приемам. К конкретному делу об убийстве он при­тягивает проблемы внешней политики: учтите, что на Русь смот­рят другие страны, и т. п. Призывая осудить человека, факти­чески невиновного, он называет данный суд «святилищем нашего правосудия». Неспособный опровергнуть доводы адвоката по существу, он намекает на его политическую неблагонадежность. Фактически государственный обвинитель думает не о справедливости, а лишь о себе: не потерять бы место. Прокурор в ро­мане назван нервным и озлобленным — качества не лучшие для человека, причастного к правосудию. Место такого прокурора ближе к скамье подсудимых. Но он обвиняет.

Прокурору противостоит адвокат. Отношение к адвокатам у Достоевского было сложным. Часто он именовал их «нанятая совесть». Но в данном случае адвокат умен и человечен. Он фак­тически единственный, кто верно понял ситуацию, судом разби­раемую. Достоевский дает ему некоторые свои мысли: в част­ности, мысль о том, что при сомнениях в виновности лучше от­пустить несколько виновных, чем осудить одного невиновного.

Однако настораживает одна деталь — ироничные заголовки главок, в которых речь идет об адвокате («Прелюбодей мысли» и т. п.). Это не случайно. Ибо адвокат не во всем на высоте. Он, как и прокурор, прибегает к неэтичным методам: подмарать репутацию свидетелей и т. п. Затем, доказав невиновность под­судимого, он на момент, допускает и его виновность. И замечает, что и в этом случае судить его строго нельзя. Ибо убийство такого отца, как Федор Карамазов, не может считаться отце­убийством. Тут адвокат смыкается с Раскольниковым, с теорией «арифметики». Адвокат сбился с пути. Но, однако, он доказал невиновность.

Дело теперь за присяжными. И они, люди, «никогда не про­читавшие ни одной книжки», осудили невиновного. Они, видимо, не знали, что творили. Профессионально они не подготовлены. Не обладают способностью самостоятельно мыслить. И объек­тивно они оказались людьми бесчестными, ибо, зная свои спо­собности, согласились играть роль судей. Фактически судьи бы­ли рабами установок. Требовались мягкие приговоры — были мягкие. Требовались жесткие — были жесткие. Ветром носимое правосудие.

Суд оказался некомпетентным и бесчестным.

Обнажив недостатки правосудия, Достоевский не выступает против суда присяжных вообще. Он выступает против некомпе­тентности суда присяжных. Люди в нем заняты не своим делом. Среди присяжных были чиновники. Видимо, хорошие чиновники. И вот награда — в присяжные. А не лучше ли было бы преми­ровать их доброкачественными гусиными перьями и оставить на своем месте? Были купцы — им бы набор облегченных гирь и — пусть торгуют. Были крестьяне — им бы в награду лучшую соху и — пусть пашут. Пусть все они делают хорошо свое дело. Вер­шить же суд, где речь нередко идет о «шее человека», должны люди профессионально и нравственно подготовленные. Иначе — суд «демократический», но не правый. А значит, и не демократи­ческий.

Суд неправый зависит во многом от людей бесчестных. Но многое зависит и от сути законов, от их несовершенства. Именно поэтому сбился с пути адвокат в «Братьях Карамазовых».

В «Дневнике писателя» Достоевский много внимания уделил делу Кронеберга. Подсудимый избил своего ребенка. Положение адвоката сложное. Он понимает, что, осудив отца, суд накажет тем самым и потерпевшего (ребенка), тот останется без отца. Польза ребенка — в оправдании отца. И адвокат ради справед­ливости изворачивается и лжет. То есть сам просится на скамью подсудимых. В такое положение он поставлен законом.

Достоевский выделяет две задачи правосудия: по достоинству оценить содеянное и выбрать наказание. Иногда же ради спра­ведливости в наказании адвокат вынужден зло именовать доб­ром. А это говорит о несовершенстве законов.

Призывая к совершенствованию законов, Достоевский гово­рит о необходимости более четкого разграничения преступлений. В частности, он выделяет преступления общечеловеческие и прес­тупления с точки зрения данного общества. То есть разграничи­ваются уголовные, и политические преступления. Первые бесспор­ны. Вторые спорны: трудно сказать, кто есть преступник, — тот, кого судят, или тот, кто судит. Здесь нет четкого критерия прес­тупности. Примечательно, что об этом говорит бывший «полити­ческий преступник».