Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера

– Помнишь, мы никак не могли пройти последние уровни «Зельды»? Мы тогда скинулись и купили инструкцию по прохождению. – И добавляет мягко: – А теперь ты со мной даже не посоветовался, сразу ввел чит-код.

Иногда боль становится такой острой, что, кажется, больше ни дня не выдержишь. Иногда боль становится компасом и выводит из самых запутанных тоннелей взросления. Но чтобы боль вывела к счастью, о ней нужно помнить.

– У нас еще осталось что-то из папиных вещей? – спрашиваю я.

Раз – и у меня в руках коробка. Полупустая – так, пара старых свитеров и беговые кроссовки. Эрик без лишних слов открывает мне дверь, и мы все вместе идем к мусоропроводу. Я стараюсь запомнить каждую подробность. Пусть у меня будет такое воспоминание. Несмотря ни на что, я вспоминаю времена, когда отец не был чудовищем, и медлю. Потом переворачиваю коробку вверх дном, вещи грохочут по мусоропроводу, падают на дно и затихают.

Как-то в школе я читал, что цыгане, когда оплакивают близких, завешивают в таборе все зеркала. Иногда на несколько дней или недель, иногда – на месяцы, если нужно, даже на годы. Так вот, хватит нам завешивать зеркала. Мы все вместе перерыли квартиру и выбросили все, что от него еще оставалось.

Когда с этим покончено, Эрик надевает кроссовки и, не глядя на меня, говорит:

– Если для тебя это что-то значит, прости за все мои шутки. – И, не успеваю я поблагодарить его за то, что он наступил на свою гордость, добавляет: – Ну, куда идем?

– В смысле?

– Ты говорил, у тебя дела. Мама тебя одного не отпустит.

Не помню, когда я это сказал, но у меня реально дела. Четыре встречи, четыре прощания. Я опускаю голову, и мы с братом выходим из дома – зачеркивать строчки в моем списке.

14

Вроде как лучший друг

Брендан сразу спалился, где его искать: одна из его клиенток как раз выходит на лестницу. Именно с Бренданом я хочу повидаться первым. Не потому, что он живет рядом, не потому, что с ним я дольше всех дружил. Пусть увидит, что наделал. Я шагаю к лестнице, но Эрик хватает меня за плечо.

– Прости, что отпустил тебя тогда переспать с Женевьев, – шепчет он.

Это так неожиданно, что даже смешно.

– Ты-то тут при чем?

– Я знал правду. Если бы она от тебя забеременела, я был бы виноват. Я решил, что ты переспишь с девушкой и все у тебя будет нормально, и не стал мешать. Мне было пофиг, что ты мог случайно разбить ей сердце.

Раз – и Эрик молча бродит по вестибюлю туда-обратно.

– Ты-то тут при чем? – спрашиваю я и не могу вспомнить, к чему вопрос. – Я забыл, о чем мы говорили.

– Все нормально, – отвечает Эрик и пересказывает, о чем мы говорили. – Самое обидное, ты все равно в итоге гей. Наверно, тебе реально нравился тот парень, с которым ты все время тусовался.

Этот разговор настолько неловкий, что я бы даже рад был его забыть.

– Ладно, – бормочу я, – у меня дело. Подожди тут.

Я даю ему комиксы, которые хочу подарить Колину, и бегу по лестнице. Я пока не слышал звука бегущих ног, значит, и Брендан, и девчонка по имени Нейт еще тут. Я сбегаю вниз и заворачиваю за угол. У Брендана такой вид, как будто по его душу пришел до усрачки злой призрак. Я замахиваюсь, он уворачивается. Удачно, как раз хотел дать ему по яйцам.

Даю. Он валится на пол. Нейт подбирает травку и убегает. Это наверняка будет стоить ей дилера, но сегодня-то она накурится на халяву, а значит, ей срать, что будет потом.

Брендан сжимает обеими руками пах, свое мужское достоинство, и стонет:

– Я заслужил.

Получать по яйцам больно, мне его даже почти жаль. Почти.

– Мудаки, вы мне мозг сломали! – ору я. Хочется еще разок ему двинуть. – У меня охрененские провалы в памяти, я, может, даже этот разговор нахрен забуду, но всегда, сука, всегда буду помнить, что у меня был друг-мудак, он меня ненавидел и чуть меня нафиг не убил!

Сколько бы раз я себе это ни повторял, мысленно или вслух, никогда не осознаю, что Брендан мог меня убить и сесть на всю жизнь.

Может, потеря памяти – это и не плохо. Мы с ним никогда больше не будем играть в карты в коридоре, потому что за окном снег, а у него дома бардак. Я никогда больше не буду кидаться попкорном в его дедушку, когда тот засыпает перед телевизором. Я больше не буду у него ночевать и пинать верхний этаж кровати, на которой он чуть не заделал ребенка девчонке по имени Симона, когда еще не просек, какая полезная штука презервативы. Мы больше не будем сидеть рядышком у компьютера и писать тупые отрицательные отзывы на всякую дичь типа бананорезки и свистка в виде собаки. Я никогда больше не повешу его кроссовки за окно, чтобы у него в комнате не пахло грязными носками.

– Я никогда тебя не ненавидел, – отвечает Брендан. – Просто не понимаю, зачем ты решил стать геем.

– Это не от меня зависит, – отвечаю я. – Был момент, когда типа зависело, но все равно оказалось, что нет.

Он садится и упирает локоть в колено:

– Ты променял нас на этого Томаса. Мы твоя семья. Мы, а не он и никто другой.

– Может, и так. Не знаю. А теперь я из-за вас калека.

– Эй, твои друзья тебя не бросят.

– Я же гей! – Я наконец произношу это слово вслух. У меня не было выбора, кем быть, но я все еще могу принять себя, пока не стало слишком поздно.

Брендан не отвечает. Это тоже ответ. Я поднимаюсь к Эрику. Надеюсь, однажды Брендан будет жить долго и счастливо. Мой запутавшийся в себе бывший вроде как лучший друг имеет на это право.

15

Парень, который никак не станет мужчиной

Я собираюсь сесть в проулке между мясным и цветочным и полистать один из комиксов, которые хочу отдать Колину, – последний, седьмой выпуск «Темных сторон». Но туда приперлись неугомонные любители общественных работ – закрашивать наш с ним темно-синий мир.

Раз – и Колин рядом.

– Привет, – кивает он. Оглядывается – вдруг где-нибудь притаился шпион с камерой? – видит на нашем месте команду маляров. – Слушай, какого хрена?..

– Общественные работы, – отвечаю я.

– Не