Салават-батыр (СИ) - Хамматов Яныбай Хамматович

На подъезде к крепости его поджидали с хлебом-солью, встречая под перезвон церковных колоколов.

Увенчанный лаврами победителя Суворов держался, не в пример другим генералам, довольно просто и скромно. Приветливо помахав рукой встречающим, он, нигде не задерживаясь, устремился к члену секретной комиссии гвардии капитан-поручику Маврину.

— Капитан… — начал было он и запнулся.

— Маврин Савва Ивановыч, Ваше превосходительство, — подсказал ему тот.

— Благодарю… Так вот, Савва Иваныч, полагаю, нам с вами есть о чем потолковать.

Тот выпрямился по-военному и отдал честь:

— Я в вашем распоряжении, Ваше превосходительство!

— Комендант мне тоже нужен.

Стоявший рядом с Мавриным офицер, взмахнув правой рукой, тут же представился:

— Ваше превосходительство, комендант Яицкого городка, подполковник Иван Данилович Симонов к вашим услугам!

Уединившись с ними в одном из кабинетов городской канцелярии, Суворов немедленно приступил к расспросам.

— Как там самозванец? Как ведет себя? — деловито осведомился он.

— Весьма достойно, Ваше высокопревосходительство. Даже описать невозможно, сколь преступник бодрого духа, — отвечал капитан-поручик Маврин.

— Уже допросили?

— Да-с, еща вчерась. Я самолично его допросил, — сообщил Маврин. — Самозванец был весьма словоохотлив, сразу же во всем признался. Обличал бояр русских. Говорил, будто бы оные вконец обнаглели, бедных за людей не считают, мучают простой народ, измываются над ним. Потому, де, господь бог и решил покарать их через него. Так и сказал, будто бы самому богу было угодно наказать Россию через его окаянство. И, надобно вам заметить, наказал со всею жестокостью. Не сразу Россия от такого окаянства оправится. За время бунта по приказу самозванца до смерти убито тысячи полторы помещиков, свыше десятка заводчиков. Да безо всякого счета — военных. Чиновникам тоже досталось.

— Не намерен ли Пугачев писать прошение ее величеству императрице на помилование? — спросил Суворов, пощелкивая суставами сплетенных тонких пальцев.

— Никак нет.

— Отчего ж?

— Оттого, полагаю, что на помилование государыни не рассчитывает.

— А казаки-то знают, что Пугачев здесь?

— Как не знать, Ваше превосходительство, — откликнулся Симонов. — Мы народ собирали, показывали злодея.

— Вот как. Не токмо допросить, а уж и показать успели… — с трудом скрывая разочарование, промолвил генерал-поручик, недовольный тем, что не ему выпала честь первым принять важного государственного преступника. — Меня, стало быть, не дождались, — покачал головой он. — И когда же вы представили злодея народу?

— Вчера же и представили, Ваше превосходительство, почти сразу же после допроса, — сказал Маврин. — Ибо прятать оного не имело смысла, — оправдывающимся тоном добавил он. — Молва в народе точно зараза разносится. Любопытство через край. Дабы самим убедиться да убедить всех, что у нас подлинный Емелька Пугачев, а не кто другой, пришлось нам его срочно толпе предъявить.

— Ну да, конечно, вы правы. На вашем месте я поступил бы точно так же, — вынужден был согласиться Суворов и на мгновение задумался, оглаживая свой высокий с залысинами лоб. Потом он вдруг оживился и резко вскинул голову: — А теперь я попрошу вас поведать мне, господа, как сие происходило.

— По моему приказанию на майдане, то бишь на площади, собрали народ, — начал Симонов, — после чего привели бунтовщиков. Когда все было готово, капитан-поручик вывел вперед самозванца. Толпа вначале охнула, а потом как зашумит, заволнуется.

— Узнали, стало быть.

— Узнали, Ваше превосходительство. Некоторые удивлялись, мол: неужто сам государь. Так его и называли — «государь наш батюшка».

— Беспорядков не было?

— До этого не дошло. Страх крепко в народе сидит. Угомонились по первому же моему требованию.

— А что самозванец?..

— Тот напустился на казаков и прилюдно стал упрекать, будто те всему причиною. Стоите, мол, точно воды в рот набравши, хоть бы кто из вас заступился за меня. А те и вправду молчали. Только головы опустили. Тут Емелька и выдал их, рассказал, как казаки упрашивали его в свое время имя покойного государя принять. Он-де долго упорствовал, а как согласился, во всем им потакал. «Вспомните, сколь зла вы без моего ведома да от моего имени чинили. Чего молчите? Неправда, скажете?» Так и не добился от своих сообщников ни слова. Обозвал иудами, тварями трусливыми и потребовал, чтобы увели его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да-с, помилуй бог, форменная трагедия, — задумчиво произнес генерал, покачав головой. — Сказать по совести, господа, мне его даже немного жаль.

Удостоверившись в том, что самозванца узнали не только соратники-казаки, но и простой люд, Суворов уже не сомневался в том, что в его руках оказался сам Пугачев — великий предводитель мощного народного движения, всколыхнувшего и едва ли не до основания потрясшего всю Россию. После разговора с Мавриным и Симоновым он пожелал встретиться с ним лично. Комендант тут же это устроил.

Теперь генерал-поручику предстояла очень важная миссия — он должен был препроводить пленного в Симбирск.

Капитан Маврин пребывал в полной растерянности. Он находился в подчинении начальника секретных комиссий генерал-майора Потемкина и никаких инструкций о передаче Пугачева Суворову от него не получал. Ослушаться генерал-поручика он тоже не посмел.

Уполномоченный самим главнокомандующим Паниным, тот даже не удосужился испрашивать у кого бы то ни было разрешения и стал готовиться к дальнему походу.

Опытнейший военачальник, Суворов продумал все до мелочей. Под его присмотром Пугачева крепко-накрепко связали и заключили в деревянную клетку, взгромоздив ее на двухколесную повозку. Арестованного должен был сопровождать специальный караул, а для охраны процессии снарядили целый отряд.

Пока ехали, Суворов не спускал с Пугачева глаз, почти неотлучно следуя за его клеткой. Под бдительным его приглядом тот оставался даже ночью во время привала. Борясь со сном, привычный к походным условиям генерал коротал длинные осенние ночи в беседах с пленником. Прилагая все усилия к тому, чтобы разговорить Пугачева и выявить причины, побудившие его поднять восстание, Суворов расспрашивал его о детстве, о родных местах, о жизни. Прирожденный вояка, он с увлечением слушал рассказы о выигранных и проигранных главным бунтовщиком баталиях, проявляя немалый интерес и к его соратникам. Особое его любопытство вызывал башкирский предводитель Салават Юлаев.

Едва речь зашла о Салавате, глаза Пугачева так и засверкали.

— Вот кто меня не предал, вот кто мне верен! — с жаром воскликнул он. — Это мой самый молодой бригадир! Юлаев — истинный полководец, великих способностев джигит. Оттого и снискал себе такую славу. Знали б вы, как он за народ свой радеет, бьется, не щадя живота своего! Будь Салаватко рядом со мной, рази б я вам так запросто дался. Погодите, он всем вам ишо за меня отомстит!

Суворов сдержанно усмехнулся.

— Что б ты там ни говорил, Емельян Иваныч, а Салаватке твоему тоже недолго на воле гулять осталось.

Пугачев поднял на генерала тяжелый взгляд и ничего не сказал.

Ночью ему приснилось, как на идущий бескрайней степью суворовский отряд стремительно налетел огненный вихрь. Пугачев зажмурился, а когда раскрыл глаза, то увидел перед собой огромного богатыря в сверкающих доспехах и верхом на гнедом жеребце. Голову сурового исполина обрамлял огненный венец. Пугачев пригляделся и с удивлением обнаружил, что это был вовсе не венец, а огненно-рыжий лисий мех. И тогда он понял, кто перед ним.

— Бригадир, — ошалев от радости, кинулся Пугачев к Салавату. — Ах, ты чертяка эдакий! Я ведь знал, что ты придешь. А мне не верили. От таперича мы всем им покажем!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Стоило Салавату натянуть тетиву, как на суворовцев обрушился в тот же миг целый град огненных стрел. Каратели завопили, заметались. Все вокруг запылало.

— Так их, так… Бей их, бригадир мой, не жалей, — заорал Пугачев и проснулся.