Место, где зимуют бабочки - Мэри Элис Монро

Сэм откинулся на спинку стула и положил загорелую руку себе на колено. Ей бросился в глаза массивный перстень с бирюзой на его пальце. Серебряная оправа была выполнена в форме орла.

Как же объяснить ему все так, чтобы он правильно понял?

– Когда только-только закончился курс моего лечения, – продолжила Марипоса, – я была похожа на крохотную гусеницу, вылупившуюся из яйца. В тот момент я не понимала, кто я. Все мои чувства атрофировались и умерли. Я просто существовала: ела, пила. И все время панически боялась чего-то… Но надо было двигаться, идти вперед, сбрасывать с себя старую шкуру. За минувшие несколько лет это происходило со мной уже не единожды. Можно сказать, я тоже, подобно гусеницам, прошла все стадии превращений. О, вот здесь действительно нужно мужество! Ты снова погружаешься в темноту, где тебя уже караулят старые, знакомые тебе демоны. Но порой мне кажется, в такие минуты мною движет не столько мужество, сколько самый обычный страх. Я просто боюсь, что темнота опять засосет меня в свою бездну и больше от себя не отпустит.

Марипоса глотнула кофе, с наслаждением смакуя ароматный напиток. Потом открыто взглянула на Сэма. Он смотрел на нее.

– Но сейчас я уже не боюсь. И даже готова к следующей стадии преобразования. Я готова на этот звонок. Да, я позвоню маме. Я не только должна это сделать, но я и хочу этого.

Салли обещал Луз приглядеть за домом, пока она ездит. Он открыл парадную дверь, и сердце его заныло. Дом пуст… Здесь больше нет Эсперансы и никогда больше не будет. И нет Луз. Укатила все же, упрямица, – как он ее ни отговаривал и как ни упрашивал, настояла все-таки на своем рискованном путешествии! Что за безрассудная девчонка! Он такой и не знал ее – настойчивой и непреклонной, своенравной и самонадеянной. Отмела все его здравые доводы, отказалась вернуться из-за поломки, завела каких-то подружек, а кто знает, на что они могут подговорить ее, страшно подумать. Утверждает, что все у нее хорошо. Да только вот хорошо ли? Что-то ему не очень-то верится. Просто не хочет она признаваться, что совершила ошибку и из чистого самолюбия продолжает упорствовать… И вот дом, к которому он так привык и где всегда ему были рады, стоит пустой и холодный… Что может быть ужаснее и больнее?.. Салли вдруг почувствовал, что в том месте, где должно биться сердце, вдруг образовалась огромная дыра. Но боже, как же она болит!

Он аккуратно сложил стопку почтовой корреспонденции на столик в прихожей. В основном рекламные проспекты и прочая макулатура. Он пересек холл и прошел в кухню, его шаги гулким эхом отозвались во всем доме. Пожалуй, именно кухня, как ни одно другое помещение в доме, пугала своей заброшенностью и нежилым духом. Когда была жива Эсперанса, здесь всегда звучала музыка, вкусно пахло едой, постоянно слышался смех. А сейчас… пусто, затхло… мертво. Душа Эсперансы навсегда покинула это место и весь этот дом. Возможно, Луз в чем-то права, когда говорила, что бабушка ее улетела на юг вслед за бабочками.

Луз! Он с силой потряс головой, прочь отгоняя от себя наваждение. Черт! Он слишком много думает о ней все последние дни. Настолько много, что почти начинает верить во все ее сказки. Он налил в лейку воды и пошел поливать цветы, расставленные по всему дому. Нельзя, чтобы любимые цветы Эсперансы засохли и погибли. Он обязан сберечь их во что бы то ни стало! И неважно, что будет в дальнейшем с ним и с Луз, с их отношениями.

Ведь он так любил Эсперансу! Эта старая женщина за все время, что они знали друг друга, не сказала ему ни единого невнимательного или недоброго слова. Да она, судя по всему, вообще не знала таких слов. Всегда встречала его с улыбкой, всегда угощала, обращалась с ним будто с особой королевских кровей. И всегда шутливо говорила ему, что главное дело ее жизни – это не дать ему умереть с голоду. Их связывала какая-то особая взаимная приязнь, особое взаимопонимание. По крайней мере, ему так казалось. Ему доставляло большое удовольствие вместе с ней ездить за покупками, подвозить ее куда-нибудь, если она просила о том. Она так интересно рассказывала ему о Луз, о той Луз, какой она была еще до знакомства с ним. Эсперанса делилась с ним всякими забавными мелочами, о которых Луз наверняка не стала бы ему рассказывать. Например, о том, как маленькой девочкой она любила петь для цветов и деревьев. Или о том, что ее любимым лакомством в детстве было мороженое. Или как она цеплялась за бабушкину руку, не отпуская ее от себя ни на минуту, после того как узнала, что умерла ее мама. И так продолжалось бог знает сколько времени.

А когда он подвозил Эсперансу из какой-нибудь их поездки обратно к дому, она, прощаясь, обязательно отпускала многозначительную провокационно-веселую шутку. Бывало, подмигнет ему и вдруг спросит: «И когда же ты наконец собираешься жениться на моей внучке?» В такие моменты он особенно обожал ее! Ведь это означало, что Эсперанса одобрительно относилась к его ухаживаниям за Луз. А ее одобрение много для него значило.

Но вот все цветы политы, он отнес лейку на кухню и снова вернулся в холл. Немного замешкался на пороге комнаты, которая, как он знал, была спальней Луз. Комната, выдержанная в сиренево-розовых тонах, конечно, больше подходила маленькой девочке. А Луз, и Салли хорошо знал это, уже взрослая самостоятельная женщина, которой – увы! – пришлось гораздо раньше положенного срока взвалить на свои плечи все бремя тяжелой женской ответственности. Он уважал Луз, уважал ее за решимость, с которой она оставила учебу и пошла работать. А ведь ей так хотелось закончить колледж, получить степень в области социальных наук и начать работать в этой сфере. Он вдруг вспомнил, как увидел ее впервые. Прислонившись к дверце своего шкафчика и упираясь одной ногой в стену, она с головой ушла в чтение какой-то серьезной книги. Ему даже пришлось трижды кашлянуть, чтобы она оторвалась от чтения. И стоило ему увидеть ее синие глаза в обрамлении черных пушистых ресниц, как он тут же понял, что все! Он утонул в них.

Но больше всего его трогало доброе сердце Луз. В сущности, она так похожа на Эсперансу. Просто сама еще пока не догадывается об этом. Беда лишь в том, что она постоянно изводит себя сомнениями, ей не хватает элементарной уверенности в себе. И всегда смотрит на себя критически. Нет, она слишком толстая! И лицо какое-то невыразительное и бледное, а волосы слишком густые. Никакого сходства с этими костлявыми манекенщицами, красующимися на обложках журналов, какой ни возьми. Как будто ему такие нравятся! Сколько раз он повторял ей, что она красивая, самая красивая девушка на свете, а она лишь отрицательно мотала головой. А еще она почему-то вбила себе в голову, что никогда не будет такой красивой, какой была когда-то ее мать.

После смерти Эсперансы Салли боялся, что Луз не выдержит горя. Она была на грани нервного срыва. Вот-вот взорвется! Именно так, он где-то это читал, взрываются звезды, когда перестают светить. Вот и из нее чья-то невидимая рука отсосала весь свет, перенаправив его в какую-то таинственную черную дыру.

Салли взъерошил волосы, чувствуя, что боль в сердце не утихает, а лишь делается шире и глубже. С тех пор как Луз сорвалась в свое безумное путешествие, он постоянно думал о ней. Благо времени для этого у него сейчас было много. Умом Салли понимал, как отчаянно нужно было Луз отправиться в эту поездку. Он жалел лишь об одном: что не может быть рядом с ней.

Да, но почему все его эсэмэски, которые он слал ей дюжинами, остаются без ответа? За последние несколько дней он получил от нее лишь коротенькое сообщение: дескать, все прекрасно, с ней все в полном порядке. Просто она потеряла свою зарядку и перезвонит ему, как только купит новую. И пусть он не волнуется понапрасну. Как не волноваться? Как он может не волноваться за нее? Это все равно что перестать дышать.

Внезапно звенящую тишину пустого дома нарушил телефонный звонок. Салли почувствовал, как напряглось все его тело. Сердце забилось еще сильнее, с надеждой. А вдруг это Луз? Хочет оставить ему сообщение. Автоответчик включился только после пятого звонка. Он подошел к телефонному аппарату, затаив дыхание и боясь пропустить хотя бы слово. Раздался длинный гудок, а потом незнакомый женский голос проговорил:

– Алло! Алло! Пожалуйста, ответьте.

Салли застыл на месте.

– Мама, это я, – между тем продолжала женщина. – Знаю, столько лет я не откликалась. Мне нечего сказать тебе в свое оправдание. Слова не в силах что-то изменить. Но я прошу у тебя прощения, мамочка!

Голос женщины дрогнул. Что делать, растерянно соображал он. Ответить на звонок? Принять сообщение?

– Мамочка! Если тебя сейчас нет дома, пожалуйста, перезвони мне, ладно? – Женщина продиктовала номер, и Салли, покопавшись в ящичке стола, нашел там клочок бумаги и карандаш и быстро записал цифры. – Прошу тебя! Позвони мне, даже если все, что ты захочешь сказать мне, – это чтобы я тебе больше никогда не звонила. Пожалуйста! Позвони!