Волчица советника - Елена Литвиненко

— Вы голодны?

Йарра кивнул, уселся за стол, жадно вгрызся в сыр и вяленое мясо.

— Я накопившиеся документы разобрала и сделала выжимку, — осторожно сказала я, подтолкнув пальцем листы бумаги, над которыми корпела полдня.

— Пакеты вскрывала? — прекратил жевать Йарра.

— Нет, что вы! — испугалась я. Что я, самоубийца?

Конверты с печатями грифонов, орлов и винторогих оленей, родовыми знаками князя и Советников, материализовывались в шкатулке Йарры два-три раза в день, и, само собой, к ним я даже не прикасалась — чревато.

Граф допил вино, проверил содержимое шкатулки, просмотрел мои записи, потом вытащил наугад несколько документов из стопки высотой в ладонь, сравнил. Видимо, я все сделала правильно, потому что Йарра кивнул:

— Ты молодец.

Протянул руку, приглашая подойти, и я с готовностью забралась к нему на колени, поерзала, устраиваясь удобнее. Йарра обнял меня за талию, коснулся губами щеки, уголка рта, уперся колючим подбородком мне в плечо и прикрыл глаза. Устал.

После смерти Вороны, после того, как я отомстила за нее, наши с графом… отношения неуловимо изменились, стали теплее, причем сами собой. Это не было моим осознанным выбором, как зимой, когда я решила заключить с Его Сиятельством мир, просто…

Он проезжал мимо во время обеда, и мне на колени упало яблоко — свежее, сочное, будто только что с ветки.

Йарра чертыхался, опаздывая на Совет, и я помогла ему застегнуть мелкие пуговицы на камзоле.

Я освободилась в госпитале раньше, чем рассчитывала, и застала графа проверяющим целостность моей кольчуги и остроту фламберга.

Его Сиятельство занозил ладонь и благополучно забыл об этом, пока ранка не начала нарывать. Но не идти же с такой мелочью к лекарю или магу! Я почти час ковырялась в его руке, вычищая гной, вынимая колючку и накладывая шов, и все мои действия сопровождались ворчанием, что «вскрыть достаточно, само засохнет», пока я не попросила графа замолчать. Потом, конечно, извинялась.

В дни отдыха мы снова стали завтракать вместе, разговаривать — и не только о войне. Йарра вдруг заинтересовался ассаши, алхимией, даже об Эванджелине меня однажды спросил. О любимой героине я рассказывала с опаской — а ну, опять начнет высмеивать… Не стал. Наоборот, предложил посетить Оазисы — после войны, конечно, — и улыбнулся, когда я чуть ли не запрыгала на своем табурете:

— В Тэфлис? Мы поедем в Тэфлис?!

— И в Аграбу, посмотришь на восточный базар. В Магрик — там гробницы древних царей, а в Фессе — Великий Сфинкс, может, он даже загадает тебе загадку, — сказал Йарра, глядя мне в глаза. — Если, конечно, сможешь его разбудить. У меня не вышло.

— Вы были в Фессе? — чуть не умерла от зависти я. Ведь именно там Эванджелина снова встретила графа Таори! Там танцующие фонтаны и минареты, финиковые рощи и мощенные мрамором улицы! Там девушки носят кафтаны из прозрачного шелка, там лучшие пустынные скакуны! И именно там гнезда песчаных духов, тех, что я вижу во время медитаций!

— Был. Я много где был.

— Расскажите! Ну пожалуйста, господин!

— Вечером. Мне нужно работать.

Я потом весь день, как лиса, ходила вокруг графа. Даже почту его разобрала. Даже стенографировала без обычно кислой физиономии. Даже вызвалась присмотреть за сборкой требушетов. Даже волосы в любимую прическу Сиятельства уложила — свободная коса и пряди вдоль лица, — ему нравилось накручивать их на пальцы.

— Вы спите?..

— Сплю.

— Вы хотели про Фесс рассказать…

— Разве? — повернул голову Йарра.

— Да! — честно закивала я.

Граф усмехнулся, втащил меня к себе на грудь.

— Ну, слушай…

Голос у него красивый. Низкий, бархатный — мурашки по коже. И пальцы в моих волосах. Кожа горячая, а шрамы на ней заметно холоднее. Я ловила себя на мысли, что ужасно хочу их потрогать, и, смущаясь, радовалась темноте.

Йарра же ни в чем себе не отказывал. Обнаружил ощупью у меня родинку в форме полумесяца на бедре, бугорок шрама под лопаткой.

— Откуда?

— Это в детстве…

— Откуда?

— Джайр, он… толкнул меня, я упала на деревянный настил, прямо на гвоздь.

— Поганец, — тихий рассерженный рык.

— Это случилось еще в княжеском замке…

— Я понял.

Еще Сиятельство узнал, что я боюсь щекотки, и потом дня не проходило, чтобы он не стискивал меня в охапке и, смеясь, не слушал мои повизгивания ему в подмышку.

Мы изучали друг друга — осторожно, будто канатоходцы без страховки. Я узнала, что Йарра не любит говорить об учебе у Роха, как он к нему попал и почему ушел от Наставника, а еще о том, как вышло, что у Койлина, его сына и оруженосца, лимонно-желтые глаза Алиссандры Ройс, метрессы императора Арааса.

— Надеюсь, ты не станешь об этом распространяться?

— Нет, господин… Простите.

Я не любила разговаривать о Тимаре. Я ужасно скучала по брату и совсем не хотела, чтобы граф мне о нем напоминал. И о родителях тоже. А больше всего — о Стефане.

— Я так испугалась, что вы убьете меня за него…

— Глупая… — И легкие поцелуи, снимающие слезы со щек.

О Дойере, об Алане, о лете моего побега мы не упоминали — по обоюдному молчаливому согласию.

Зато запросто обсуждали политику Луара, Советников, наступательную кампанию, даже связи Йарры с пиратами, периодически грабившими корабли князя и лорда Карильо, того, что мастер над финансами.

— Откуда узнала, паршивка?

— Слышала…

— От кого? — Звонкий шлепок по ягодицам.

— Ай!.. Чуть-чуть от вас, немножко от Тима… Там письмо, здесь записка… Вот и догадалась.

— Женщина не должна быть такой умной, Лира.

— Вы сами хотели, чтоб я училась! Ай!

— И дерзкой.

— Простите, господин…

— Раду, Лира. Повтори. Ну?.. — А я пряталась у него под мышкой и с удивлением понимала, что… Тим снова оказался прав, не так уж и плохо мне с графом. Не так и страшен он, Райанский Волк, хоть и ест, по слухам, медальоны из младенцев и антрекот из невинных дев.

Мы изучали друг друга. В темноте это было проще.

Нижняя губа у графа полнее, чем верхняя, но он поджимает ее, выдвигая подбородок вперед. Ресницы колючие, а брови — мягкие и густые.

— Не нужно меня бояться.

— Я не боюсь… Просто у вас глаза светятся.

— Это драконий дар. Виоре — род Всадников, ты разве не знала?

— Нет, господин, откуда…

Затылок у него чувствительный.

У Йарры болела голова, он морщился, и я, осмелев, положила кончики пальцев ему на виски. Массируя, спустилась к напряженной шее, к закаменелым плечам, а когда коснулась затылка, короткие волоски приподнялись, встали дыбом — ни дать ни взять волчья щетина. И урчал граф, как снежный волк: