Калейдоскоп - МаксВ

равно от меня уже никакого толку. Был я когда-то нужен. Но стал стар. Очень стар.

– Да что ты такое говоришь, Бэмс? Ты нам всегда будешь нужен, – мягко возразил Скребун, – Как мы без тебя? Без тебя нам не справиться.

Но Дядюшка продолжал своё, словно и не слышал его:

– Помолчи, лучше послушай меня. Мне надо рассказать вам про Раскиных. Надо вам объяснить. Чтобы вы поняли.

– Конечно говори. Я постараюсь понять, – ответил енот.

– Вы, еноты, называете их раскиными, но это ничего. Называйте как хотите, лишь бы вы знали, кто они такие.

– Да ты сам иногда называешь их людьми, а иногда называешь раскиными, – заметил Скребун, – Не понимаю.

Дядюшка продолжил:

– Все те, кого ты имеешь в виду, говоря «раскины», были люди, и они правили Землей. И среди них была одна семья по фамилии Раскин. У всех человеческих семей разные фамилии. У этой семьи, повторюсь, фамилия – Раскин. Вот эти самые Раскины и сделали для вас великое и замечательное дело.

Скребун с любопытством спросил:

– Какое замечательное дело?

Дядюшка крутнулся вместе с креслом и остановил его, обратившись к еноту:

– Я стал забывчивым, всё забываю. Чуть что, сбиваюсь.

– Ты говорил о каком-то замечательном деле, которое сделали для нас раскины.

– Что? Ах, да. Вот именно. Вы должны присматривать за ними. Главное – присматривать.

Он медленно раскачивался в кресле, а мозг его захлестнули мысли, перемежаемые скрипом качалки:

«Вот же чёрт возьми, чуть не сорвалось с языка, – говорил он себе, – Чуть не погубил мечту…

Но я вовремя вспомнил. Да, Иван Раскин, я вовремя спохватился. Я сдержал слово, Иван. Я не сказал Скребуну, что еноты когда-то были всего-навсего бессовестными воришками, и что обязаны людям своим сегодняшним положением. Ни к чему им об этом знать. Пусть держат голову высоко. Пусть продолжают свою работу. Старые легенды забыты, и не надо извлекать их из той глубины.

А как хотелось бы рассказать им... Видит бог, хотелось бы рассказать. Предупредить их, чего надо остерегаться. Рассказать им, как мы искореняли старые представления у дикарей, которых привезли сюда из Европы. Как отучали их от того, к чему они привыкли. Как стирали в их мозгу понятие об оружии, как учили их миру и любви.

И как мы должны быть начеку, чтобы не прозевать тот день, когда они примутся за старое, когда возродиться старый человеческий образ мыслей».

– Но ты же сказал.., – не унимался Скребун.

Дядюшка сделал рукой отрицательный жест:

– Это пустяки, не обращай внимания, Скребун. Мало ли что плетёт старый механор. У меня иной раз жужжит в транзисторах, и я начинаю заговариваться. Мозги перегреваются. Слишком много о прошлом думаю, а ведь ты сам говоришь, что прошлого нет.

Кикс присел на корточках, глядя на Дядюшку:

– Конечно же, нет, – подтвердил он, – Мы со Скребуном проверяли и так, и сяк – все данные сходятся, все говорят одно. Прошлого нет. Никогда и не было!

– Ему негде быть, – подтвердил слова маленького механора Скребун, – Когда идешь назад по временной оси, тебе встречается совсем не прошлое. а другой мир, другая категория сознания. Хотя вокруг всё то же самое, или почти то же самое. Те же деревья, те же реки, те же горы, но всё-таки это иной мир. Потому что он по-другому существовал, по-иному двигался. Предыдущий миг времени – вовсе не предыдущий миг, а совсем другой, особый сектор времени. Мы все время живём в пределах одной и той же секунды. Двигаемся в её рамках, в рамках крохотного отрезка времени, который отведен нашему миру.

– Наш способ измерять время никуда не годится, – подхватил Кикс, – Именно он и мешал нам верно представить себе время. Мы всё время думали, что перемещаемся во времени, а фактически всё было по-другому, и совсем не похоже на наше представление о нём. Мы двигались вместе со временем. Мы говорили: еще секунда прошла, еще минута прошла, еще час, еще день, – а на самом деле ни секунда, ни минута, ни час никуда не делись. Все время оставалась одна и та же секунда. Просто она двигалась – и мы двигались вместе с ней. Координаты оказались иными.

Бэмс кивнул:

– Я понял эту мысль. Получается, как, например, брёвна в реке. Или как щепки, которые несет течением. На берегу одна картина сменяется другой, а поток все тот же.

– Сравнение подходящее, – сказал Кикс, – С той лишь разницей, что время – твёрдый поток, и разные миры в нём зафиксированы крепче, чем брёвна в реке.

Дядюшка склонил голову, искоса глядя на енота:

– И как раз в этих других мирах живут жутеры?

Скребун кивнул:

– Так и есть. А где же им еще жить?

– И ты теперь, я думаю, строишь планы, как проникнуть в эти миры? – вопросительно заключил Дядюшка.

Скребун легонько почесал между ушами.

– Ну конечно же, он чертит в голове план, – подтвердил Кикс, – Мы ведь нуждаемся в пространстве.

– Но ведь жутеры…

Енот поднял вверх лапу, перебивая Бэмса:

– Может быть, они не все миры заняли. Может быть, есть ещё свободные. Если мы найдем незанятые миры, они нас выручат. Если не найдем – нам туго придется. Перенаселение вызовет волну убийств. А волна убийств отбросит нас к тому месту, откуда мы начинали. Но такое пространство нам не подходит. Надо что-то делать...

– Убийства уже происходят, – тихо произнес Дядюшка.

Скребун наморщил лоб и прижал уши:

– И убийства эти какие-то странные. Убьют, но не съедают. И крови не видно. Как будто шёл-шёл зверь – и вдруг упал замертво. Наши медицинские механоры скоро с ума сойдут. Никаких ни внутренних, ни внешних изъянов нет. Никаких причин для смерти.

– Но ведь умирают, – сказал Кикс.

Скребун подполз поближе к старому механору, и понизил голос:

– Я боюсь, Дядюшка. Боюсь, что…

– Чего же тут бояться?

– В том-то и дело, что есть чего. Бегун сказал мне об этом. И Бегун боится, что кто-то из жутеров… кто-то из жутеров проник к нам.

Порыв ветра потянул воздух из дымохода, прокатился невидным клубком под сливами. Другой порыв поухал совой в тёмном закоулке поблизости. И явился страх,