Человек маркизы - Ян Вайлер

не так. Что из этого ничего не выйдет. Что для Сьюзи есть только Хейко, о котором по-прежнему не было ни слуху ни духу.

В мае и в июне люди начали убегать через Венгрию. Правительство Социалистической единой партии Германии ничего не могло противопоставить этому исходу. И Рональду Папену стало страшно. Если это государство рассыплется, ему грозит хаос. Ни один человек не мог сказать, обойдётся ли дело миром. Не вмешается ли силой Москва, если Горбачёв не сможет удержаться у власти. Никто не мог предсказать, как пройдёт ликвидация такой страны и какую роль в этом сыграет министерство госбезопасности. Возможно, было лишь вопросом времени, когда откроются тюрьмы и политзаключённые выйдут на волю. И тогда вернётся Хейко. Предположительно зная, кто сдал его тайной полиции.

И Рональд Папен на коленях умолял Сюзанну бежать вместе с ним на Запад. Но она, хотя и не очень веря в будущее этой страны, всё же отказалась. Слишком много страхов. Да к тому же ещё и беременная.

– И потом, 29 июля 1989 года я увидел Хейко.

– Как это – увидел?

– На улице. Он снова был на свободе. Отпустили. Почему, спросишь у него сама. Они потеряли к нему интерес. Или расследование было закончено. Или его наказание исполнено. Или они увидели, что их время истекло. Или он сотрудничал с ними. Я не знаю. Был такой же день, как сегодня, тёплый и ясный. И я вдруг увидел Хейко посреди Белица перед церковью Святого Николая. Он стоял и не видел меня, и я сразу убежал.

К Сюзанне, сказал ей, чтоб укладывала вещи и следовала за мной. В Венгрию, оттуда в Австрию и в Западную Германию. Она не хотела, ведь была уже на сносях. Но я уверял, что я в опасности, что меня хотят арестовать и что нам больше нельзя здесь оставаться. Она не хотела, чтобы ребёнок родился без отца. И в итоге последовала за мной.

Я родилась 1 августа 1989 года, в Австрии. Не в отпуске. А в бегстве. Десять тысяч граждан ГДР тогда рванули из страны. Только Рональд Папен нет: он бежал от Хейко Микулла. Так получилось, что своё бегство он замаскировал бегством.

Первое время они оставались неподалёку от Ганновера, потом перебрались в Гессен. Рональд соглашался на любую работу, а мать была со мной.

– Я всё время боялся, что появится Хейко. Я понимал, что он, скорее всего, станет нас искать. В тот день, когда я его увидел, тогда в Белице, он действительно только что вышел из тюрьмы. Через два часа он уже был у родителей Сюзанны, а мы были как раз в пути. И никто не знал куда. Я тогда обрубил контакт с моими родителями, потому что хотел их обезопасить.

– А мама? Она не искала Хейко?

– Она ведь думала, что он её бросил. Твоя мама была страшно гордая, она бы ни за кем не бегала. Кроме того, у неё была ты. И ей пришлось бы объяснять это Хейко. Так что она тоже его не искала. Я всё время боялся, что она позвонит отцу Хейко и тогда узнает, что он вовсе не сбежал через Балтийское море, а сидел в тюрьме. Потому что на него кто-то донёс. Но она этого не сделала. Она тосковала, но и была на него зла. Мы об этом не говорили, а мне только того и было надо. Я боялся этой темы. И я предпринимал всё, чтобы не возвращаться назад в Белиц. Опять встретить на улице Хейко – это бы всё разрушило. Мне пришлось бы признать вину. А для этого я был слишком труслив.

Рональд Папен всё ещё пытался завоевать для себя мать своего ребёнка. И люди в их окружении считали их молодой семьёй, которая пыталась устроиться на Западе после гибели их прежней страны. На самом деле они создали между собой лишь целевой союз, который скрепляла я. Они жили как брат и сестра. И потом наступил ноябрь 1991 года.

– Это прошло в новостях по телевизору. Долго об этом спорили и обсуждали. И наконец федеральное правительство издало закон о доступе к документам Штази. Каждый гражданин ГДР мог теперь взглянуть на своё дело в архиве тайной службы. Если бы я был Хейко, меня бы тоже заинтересовало, кто меня сдал. Сотни тысяч тогда подали заявление на доступ к делу. Это надо себе представить: там хранились миллионы документов, фотографий и плёнок, собранных тайной службой на жителей своей страны. Таких людей, как я, которые по каким-то мотивам засветились в качестве доносчиков, были тысячи. И жертвы спустя два года после падения Стены хотели знать, кто их заложил. С января 1992 года появилась возможность заглянуть в свои дела. Я каждый день был готов к тому, что Хейко окажется у нас перед дверью.

– И когда это произошло?

– В марте. Я не знаю, как он нас нашёл. Должно быть, в числе первых получил доступ к своему делу. Полагаю, что папка была не тоненькая, поскольку семейство Микулла всегда находилось под подозрением. И моим кусочком паззла в этой кипе документов был мой трёхстраничный донос от октября 1988 года. Моё имя как информатора было не особо зашифровано. Они обозначили меня как «приятеля». И, конечно, там упоминались вещи, про которые знал лишь я. Для Хейко, вероятно, было шоком читать это.

Стыд охватил моего отца, и он долго молчал. Я тоже молчала, потому что мне не приходило в голову, чем бы я могла его утешить. Может, он вовсе и не хотел этого. Смягчать-то было нечего. Он сделал то, что сделал.

– Он вдруг очутился рядом со мной на автобусной остановке и сказал: «Привет, Ронни».

Больше ничего. Я всегда знал, что он когда-нибудь появится. И всё равно ужасно испугался. Я посмотрел на него как на привидение. Он сказал:

– Пойдём-ка, выпьем кофе.

Так мы и поступили. Стоя в киоске Tchibo, я был раздавлен. Вообще-то, мне надо было на работу. Я потом так на неё и не пошёл больше.

– И что он тебе сказал?

– «Почему ты это сделал?»

Я точно знала, как трудно ответить на такой вопрос. И нет такого ответа, который один нёс бы на себе всю ответственность. Иначе бы я его дала на первый же вопрос. Почему? Почему ты подожгла его? Потому что это получилось так просто. Потому что я не знала, как быть. Я не могла больше вынести эту ситуацию. Я надеялась, что ничего страшного не произойдёт.