Инженер Петра Великого – 3 - Виктор Гросов

чем ни хрена не разбирались. Это было наглядным подтверждением моих мыслей: без глубокого понимания всех тонкостей их попытки создать надежное оружие нового типа были обречены. Они могли слизать внешнюю форму, но не суть.

— Любопытно, — пробормотал я, вертя штуцер в руках. — Очень любопытно. Они играют с огнем и даже не догадываются об этом. Это «улучшение»… оно может стоить жизни тому, кто решит из этого пальнуть.

Орлов хмыкнул.

— Значит, Яков Вилимович прав был, когда говорил, что их потуги нам пока не страшны?

— Пожалуй, — кивнул я, кладя трофейный штуцер на стол. — Но они учатся. И у них есть то, чего у нас пока в обрез, — качественный металл. Если они смогут соединить свою металлургию с нашими идеями, даже не до конца понятыми, это может стать большой проблемой.

Работа не затихала ни на минуту. Мы все так же бились над этой проклятущей сталью для СМ-1, колдовали с порохами, доводили до ума технологию изготовления деталей для СМ-0.1Ф — эти, кстати, несмотря на все свои «детские болячки», уже успели на фронте себя показать. Магницкий, зарывшись в свои расчеты, то и дело выдавал какие-то новые формулы, от которых наши литейщики и механики за головы хватались — настолько все было заумно.

В один из таких дней, когда от жары аж воздух плавился над крышами мастерских, а единственным спасением была тень старых лип в усадебном парке, случилось то, что встряхнуло всю нашу размеренную жизнь. Без предупреждения, без обычной помпы и свиты, в Игнатовское приперся сам Государь. Я как раз был в новой химической лаборатории, где мы с герром Шлегелем пытались очередной образец пироксилина «успокоить», как вдруг в дверях нарисовался запыхавшийся Орлов.

— Петр Алексеич! Государь… Государь приехал! — выдохнул.

Обычно о таких визитах становилось известно сильно заранее, начиналась беготня, подготовка. А тут — здрасьте, приехали. Я наспех привел себя в божеский вид, накинул чистый камзол и рванул во двор. Там уже собралась небольшая толпа из моих «академиков» и мастеровых, все глазели на подъехавшую простецкую дорожную коляску, из которой как раз вылезал высокий, до боли знакомый силуэт.

Петр был не один. С ним прикатил Меншиков, одетый с иголочки, и еще несколько каких-то незнакомых мне военных. Государь выглядел подуставшим, под глазами мешки.

— Здрав будь, полковник, — рявкнул он басом, перекрывая общий гул. — Решил вот заскочить, глянуть, как у тебя тут делишки. Не отвлекаю от важных дел?

— Ваше Величество! — я отвесил положенный поклон. — Да какое ж отвлечение, это честь для нас! Всегда вам рады в Игнатовском.

Петр хмыкнул, оглядывая отстроенные заново цеха, чистоту и порядок во дворе.

— Ну, давай, показывай, что тут у тебя новенького. Чем обрадуешь? — в голосе его слышалась добродушная подколка.

Я провел Государя по всей мануфактуре. Он внимательно все осматривал, и восстановленные, и новые помещения, заглянул в литейку, где как раз шла очередная опытная плавка, долго торчал у работающих станков в механическом цехе, засыпая мастеров каверзными вопросами по технологии. Лаборатории его особенно заинтересовали. В химической он долго беседовал с герром Шлегелем, расспрашивая о тонкостях получения кислот и очистки селитры. А потом завалился ко мне в кабинет, где уже ждал Леонтий Магницкий, которого специально выдернули из его «кельи», где он предавался своим вычислениям.

К автору «Арифметики» Петр отнесся с явным уважением. Они заперлись с Магницким почти на час, и я только слышал обрывки их разговора — что-то про баллистику, про сопромат, про какие-то жутко сложные формулы, в которых я, честно говоря, плавал. Государь, сам мужик в точных науках не профан, явно нашел в Леонтии Филипповиче родственную душу.

В общем и целом, Петр остался доволен тем, что увидел. Размах работ, системный подход, то, что я ученых мужей привлек — все это ему явно понравилось. Он похвалил меня за усердие и настырность, но в я заметил какую-то затаенную тревогу, которая от моего взгляда не укрылась.

После «экскурсии», когда мы сидели в небольшой беседке, прячась от полуденного пекла и потягивали холодный квас, Государь заговорил о том, что его гложет.

— Обстановочка, барон, складывается, прямо скажем, не ахти, — задумчиво протянул Царь, глядя куда-то вдаль, на изгиб реки, что виднелся сквозь деревья. — Англичане воду мутят, голландцы им подпевают. Наш Карлуша неугомонный силенки собирает. Слухи ходят, что он войска к нашим границам перебрасывает. Готовит новое большое наступление, и, сдается мне, кто-то ему в этом деле активно помогает. И деньгами, и советом, а то и мастерами. Еще недавно все его мысли были про западные дела, про Саксонию, про курфюрста Августа. А теперь, видать, передумал.

Слова Государя упало на благодатную почву моих опасений. Я понимал, что это не просто все. От того, сможем ли мы склепать оружие, способное дать по зубам шведской армии, которую еще и европейские державы подкармливают, зависело очень многое.

Петр помолчал, постукивая пальцами по резной спинке скамьи. Потом резко повернулся ко мне.

— Твои фузеи, Смирнов, на фронте хвалят. Говорят, шведы от них как от чумы шарахаются, когда наши палить начинают. Но этого мало. Нужна настоящая силища, дабы одним махом отбить у Карла охоту соваться на русскую землю. Нужна твоя «смирновка», понял?

Я хотел было заикнуться о проблемах, но Государь, будто мысли мои прочитал, махнул рукой.

— Знаю, знаю. Магницкий мне доложил о ваших затыках. Но ты должен найти решение, барон. Должен! На то ты и Смирнов.

Он поднялся, давая понять, что визит окончен. Прощаясь, когда мы остались с глазу на глаз у коляски, Петр вдруг понизил голос и, наклонившись ко мне, брякнул фразу, которая меня напрягла:

— Готовься, барон. Скоро мне понадобятся твои таланты. Есть у меня одна мыслишка… очень рискованная. Но, думаю, тебе она будет по плечу.

С этими словами он плюхнулся в коляску, и та, подняв облако пыли, покатила прочь, оставляя меня в полном ауте и с какой-то смутной тревогой. Какая еще «рискованная мыслишка»? Что задумал Государь? И почему именно мне это должно быть «по плечу»?

Глава 20

В Игнатовском жизнь кипела ключом. Литейка и кузницы коптили небо почти круглые сутки. Молотобойцы лупили, пилы визжали, раскаленный металл шипел, плюхаясь в воду для закалки — вся эта какофония давно стала для меня привычной музыкой. Такой, знаете, музыкой созидания. Здесь, подальше от столичных разборок и