Инженер Петра Великого – 3 - Виктор Гросов

педантичный герр Шлегель, колдовали над составами пороха, пытаясь сделать его стабильным и мощным, но чтобы он при этом не превращался в нечто совершенно непредсказуемое. В опытной литейке, которую мы отгрохали по последнему слову тогдашней техники, с новой конструкцией печей и системой контроля температуры, пытались выплавить нужную нам сталь. Скрипели привода новых станков, еще пахнущих свежей краской — пока, конечно, макетных, экспериментальных, но уже позволяющих отрабатывать технологию обработки деталей с невиданной доселе точностью. Атмосфера была творческая, напряженная, все горели энтузиазмом. Люди видели, что их труд не впустую, что они делают что-то реально важное.

Как-то вечером Магницкий зашел ко мне в кабинет какой-то особенно мрачный, даже ссутулился, что на него было совсем не похоже. Долго молчал, раскладывая на столе исписанные мелким почерком листы.

— Ну что, Леонтий Филиппович? — спросил я, в ожидании плохих новостей. — Есть сдвиги по расчетам прочности ствола для СМ-1? Нашли, где я накосячил в выкладках?

Магницкий тяжело вздохнул, снял очки и принялся медленно протирать их краем своего камзола, явно оттягивая неприятный момент.

— Сдвиги-то есть, Петр Алексеевич, — наконец выдавил он, глядя куда-то мимо меня, на огонь в камине. — Только они такие, что… — он запнулся, явно пытаясь подобрать слова, чтобы не так сильно меня расстроить. — Ежели расчеты мои верны, а я их три раза перепроверил и ошибок вроде не нашел, то для тех характеристик, что вы закладываете в ваше ружье СМ-1, для той начальной скорости пули и того давления пороховых газов… нужна сталь с такими свойствами, какой просто нет. И, смею вам доложить, — тут он поднял на меня глаза, и в них была такая неподдельная тоска, — получить ее нереально.

Я смотрел на него. Нереально?

Я тупо уставился на чертежи, где уже почти в полный рост вырисовывалась моя будущая винтовка, и чувствовал, как весь фундамент проекта трещит по швам. Столько сил, столько рисков, столько всего поставлено на карту — и на тебе, уперлись в стену! Да не может такого быть! Выход должен быть, по-любому. Я же не с потолка все эти технологии взял, они же существуют, работают! Ну да, в другом времени, с другими возможностями… Но ведь и здесь, в этом чертовом XVIII веке, люди умудрялись творить такое, что потомкам и не снилось, двигали науку вперед семимильными шагами. Значит, и я должен что-то придумать.

Пока я бился головой о стену металлургических ребусов, тучи сгущались на другом фронте, не менее важном — дипломатическом. Брюс в последние недели ходил мрачнее грозовой тучи. Его взгляд как будто подернулся пеленой, а те крохи информации, которыми он со мной делился при наших редких встречах, оптимизма как-то не добавляли. Агентура Якова Вилимовича, которая раскинула свои шпионские сети по всей Европе, подтверждала самые хреновые прогнозы, которые еще раньше озвучивала Марта. Успехи русского оружия, особенно после Нарвы, да еще и на фоне наших технологических прорывов, пусть пока и не глобальных, не на шутку взбудоражили «цивилизованных» соседей. Еще вчера они на «варваров московитских» смотрели сверху вниз, а сегодня вдруг разглядели реальную силу, способную весь расклад на континенте поменять. И им это, ясное дело, поперек горла.

— Петр Алексеич, дела наши с каждым днем все хуже, — говорил Брюс, задумчиво покручивая в пальцах серебряную табакерку, подаренную Государем. Мы сидели у него в кабинете в Преображенском приказе, куда я заскочил доложить, как там дела в Игнатовском, ну и заодно посоветоваться насчет этой проклятой стали. — Сведеньица, что приходят из Лондона, да и из Вены, честно говоря, совсем не радуют. Похоже, наши европейские «партнеры», как их там Государь называет, увидели в усилении России реальную угрозу своим шкурным интересам. И теперь мечутся.

Англия, которая всегда на дыбы вставала, если кто-то смел бросить вызов ее морскому и торговому господству, ну никак не могла спокойно смотреть, как Россия на Балтике свои позиции укрепляет. Окно в Европу, которое Петр с таким трудом прорубал, для них было как заноза в заднице, которую надо было поскорее вытащить. Голландия, которая была нам вроде как союзницей в борьбе против французской гегемонии, теперь, похоже, в русском флоте и растущей русской торговле видела прямого конкурента. Даже Австрия, которая, казалось бы, от балтийских дел далека, как от Луны, и та начала проявлять беспокойство. Усиление православной России на севере могло им аукнуться на юге, среди славянских народов, которые и так тяготели к Москве. Старая песня о «русской угрозе», которую я по истории своего времени знал наизусть, начинала звучать и здесь. Только теперь я был непосредственным участником событий, и от моих действий, зависело, какой будет эта песня — победным гимном или реквиемом.

— Они там тайный альянс сколачивают, барон, — продолжал Брюс, понизив голос до шепота, хотя в кабинете, кроме нас, никого. — Пока это все больше подковерные игры, обмен посланниками, прощупывание почвы. Но цель-то ясна как божий день: не дать России слишком сильно подняться. Задушить нас в зародыше, пока мы не превратились в настоящего европейского титана. И главный инструмент у них, наш старый «друг» Карл Шведский. Его сейчас пытаются набить деньгами, оружием, подначивают продолжать войну, обещают всяческую поддержку. Лишь бы он и дальше связывал наши силы, опустошал казну, не давал Петру Алексеевичу нормально заняться внутренними реформами. А ведь с момента победа под Нарвой, шведы по-быстрому заключили мир с ляхами и метнулись перебрасывать войска на восток. Как раз ты начал буйную деятельность.

Я хмуро слушал Брюса. Эта проблемка — столкнуться с коалицией европейских держав, пусть даже негласной, пусть даже действующей чужими руками. Это игра совершенно другого уровня, где на кону стояло само существование России как независимого, сильного государства. Мои пушки, фузеи, бездымный порох — все померкнет, если за спиной у Карла встанут денежные мешки Лондона и Амстердама, их верфи и мануфактуры.

Тайная дипломатическая игра, которую вели Брюс и его люди, становилась все напряженнее. Шифрованные депеши летели во все концы, агенты рисковали шкурой, добывая по крупицам информацию, пытаясь раскусить замыслы противников, предугадать их следующие ходы. Россия оказывалась в кольце, которое медленно, но верно сжималось.

Однажды, это было уже поздним летом, Брюс вызвал меня к себе срочно, посреди ночи. Такое случалось крайне редко. В его кабинете горела всего одна свеча, отчего и без того мрачное помещение казалось еще более зловещим. Сам Яков Вилимович сидел за столом, сгорбившись над каким-то документом, и его лицо в слабом свете свечи выглядело так, будто