Отзвуки времен - Андрей Васильев

все плохо — словно сговорившись, утверждали они — Очень и очень приличные показатели, молодой человек. Полежите у нас, подлечитесь, выйдете отсюда как новенький.

Но не один из них так и не ответил Николаю сколько именно ему предстоит тут лежать, и когда он сможет отсюда выйти. Люди в белых халатах профессионально отделывались от него расплывчатыми фразами и шутками, вроде: «вы что, куда-то торопитесь»?

Так прошло несколько дней, за которые Нифонтов морально вымотался похлеще, чем за весь предыдущий год. Мало того — его потихоньку, помаленьку начала одолевать черная меланхолия, особенно усиливающаяся к вечеру. Вдобавок за окнами как раз зима устроила последнюю гастроль, закружив вьюгу так, что два дня света белого видно не было.

Короче, когда через в его палату вошли тетя Паша и Женька, держащая в руках старомодную пузато раздувшуюся сумку, он даже дежурную улыбку из себя выдавливать не стал. Желания не имелось.

— Н-да — уборщица окинула его цепким оценивающим взглядом — Залечили, Евгения, нашего парня. Вон, совсем лица на нем нет.

— Совсем хреново, да? — глаза Мезенцевой внезапно как-то влажно сверкнули — Коль?

— Невесело — выдавил из себя тот — И главное врачи ничего толком не говорят. Туда-сюда таскают, снимки делают, крови ведро откачали, а конкретики ноль.

— Это тебе они ничего не говорят — тетя Паша сноровисто начала разбирать сумку, которую забрала у Мезенцевой. На стол один за другим ложились пакеты сока, яблоки и апельсины — А мы всё уже знаем. У тебя, Николай, в башке чего только нет. И внутричерепная гипертензия, и гидроцефалия и что-то там еще. Короче — плохо дело. Не то, чтобы ты умирал, или тебе грозило стать совсем дураком, но хорошего все же мало. Дело пахнет инвалидностью.

— Не разделяю вашего оптимизма, Павла Никитична — Нифонтова, что скрывать, очень задел бодрый тон, которым уборщица сообщила ему столь неприятные новости.

— В самом деле, тетя Паша — поддержала его Мезенцева — Нельзя же так?

— Можно — последним из сумки был извлечен здоровенный китайский термос жуткой расцветки, причем уборщица обращалась с ним крайне осторожно — Только так и следует сообщать неприятные новости. Дело уже дрянь, так чего миндальничать? Или от твоего сюсюканья ситуация станет лучше? Да ничего подобного. Хуже — да. Лучше — нет. Колька у нас не дурак, поймет, что ты его щадишь, и озлобится на весь мир еще сильнее. Он, вон, волком зыркал, когда мы пришли, а чутка попозже вообще ненавидеть наши визиты начнет. И в первую очередь от того, что мы здоровые, а он — нет. Верно ведь, Нифонтов?

— Верно — подумав немного, выдавил из себя Николай — Наверное, так и будет.

— Не будет — подошла к нему уборщица, на ходу отворачивая крышку термоса — Не грусти, боец, твое время еще не пришло. Не скажу, что ты прямо завтра на ноги встанешь, но обещаю, что скоро все вернется на круги своя. Ты мне веришь?

— Вам — верю — не задумываясь ответил Нифонтов.

— И правильно — тетя Паша налила из термоса в крышку немного пряно пахнущей жидкости — Вот, пей до последней капли. Да не залпом, а маленькими глотками, чтобы усвоилось лучше.

— А это чего? — Николай глянул на коричневый, как чай-«медведь», напиток.

— Микстура — усмехнулась тетя Паша — Пей, говорю. Не тяни.

Оперативник подчинился ее приказу и мелкими глотками осушил крышку, отметив, что употребленный им напиток на вкус не лишен приятности.

— Вот и молодец — тетя Паша забрала у него из рук крышку — Вот и умница. Мезенцева, чего стоишь? Почему колбасу и сыр в холодильник еще не убрала?

— Какая колбаса? — невесело осведомился у нее Николай — Мне кусок в горло не лезет, потому что не то, что жевать, а просто даже слюну глотать больно.

— Завтра пригодится — заверила его уборщица — Поверь, тебя скоро на покушать пробьет ого-го как. Ладно, сама пойду уберу, видела я, где холодильник стоит. Кстати, могли бы и в палату поставить, все же она отдельная.

Тетя Паша забрала часть продуктов и вышла за дверь.

— Что я хоть выпил-то? — спросил у напарницы Нифонтов — Ты не в курсе?

— В курсе — понизила голос та, глянув на закрытую дверь — Отвар мандрагыра.

— Отвар кого? — озадачился оперативник.

— Не «кого», а «чего» — поправила его девушка — Мандрагыр — это корень такой. Я так поняла, он вроде женьшеня, только встречается в живой природе значительно реже, и свойства целебные у него сильнее.

— Что-то такое я слышал — призадумался Николай, сдвинув брови, а секундой позже понял, что это незамысловатое движение, которое еще пять минут назад наверняка заставило бы его сморщить лицо от боли, сейчас никаких последствий не вызвало — Точно. Тит Титыч его как-то упоминал, мол, редкий корень.

— Почти не встречается в открытом доступе, особенно старый, такой, чтобы ему лет много было. Просто тебе именно такой нужен, с возрастом от семидесяти и старше — подтвердила Виктория — Шиш купишь, мне так Михеев и сказал. И он, и Ровнин искали его для тебя все эти дни, всю Москву перерыли, только безуспешно. Само собой у кого-то в заначке он обязательно лежит, но никто не захотел им с нами делиться, может, из вредности, может, из жадности. Десятилетние, двадцатилетние, даже полувековой — пожалуйста, а такого, чтобы постарше — нет.

— Но нашли же? — Николай робко улыбнулся, ощутив, что звон в ушах, который эмоционально его вымотал за эти дни до предела, начал стихать.

— Тетя Паша вчера отыскала — снова глянула на дверь Женька — Просто шеф и Палыч, похоже, что-то не очень доброе затеяли…

— В смысле? — уточнил Николай.

— Не знаю точно, но мне показалось, что они собрались кого-то конкретно нагнуть — уклончиво ответила Мезенцева — Тетя Паша про это проведала, наорала на обоих, а после позвонила своей сестре.

— Кому? — изумился Николай — У нее сестра есть?

— Прикинь! — пристально глянула на оживившегося напарника Мезенцева — Я сама в шоке. Есть. Правда не родная, а двоюродная. Причем они, по ходу, ровесницы. И зовут ее знаешь как? Розалия Наумовна. Розалия, блин!

— Так и тетя Паша у нас полностью кто? Павла.

— Я и говорю — яблоко от яблони. Розалия и Павла. Так вот, тетя Паша ей позвонила, минут пять поговорила, причем большей частью на повышенных тонах, потом собралась, уехала, и вернулась только к вечеру, злая, как черт и крепко поддатая. Но мандрагыр с собой привезла, вот такой кусочек. Ему, как оказалось,