Лишний в его игре - Алена Игоревна Филипенко

Затем беру два стула, ставлю у стены. На полку напротив устанавливаю фотоаппарат с включенным таймером. В кадр влезают обои, стулья и ОбиВан.

— Садись, — велю я.

Антон послушно садится рядом. Он удивлен, но даже ни о чем не спрашивает. Вздыхаю: вот же тряпка. Впереди у него еще очень долгий путь.

Мы фотографируемся напротив стены. Я смотрю фото и радуюсь:

— Отлично!

А потом поясняю Антону, зачем мне это.

— Окей, — грустно говорит он.

— Кстати… — Я смотрю на плакат. — Можно заберу Оби-Вана? А еще… у тебя не найдется лишний рулончик этих обоев?

Он удивленно кивает. Мне везет: остатки обоев после ремонта не выбросили. Я отмеряю нужный кусок (такого размера, чтобы влез в кадр и полностью закрыл обзор) и скручиваю. Уже позже, дома, клею плакат на кусок обоев. Сую в тубус, который прячу на улице под теплотрубами, чтобы у мамы не возникло вопросов, почему я все время ухожу к Антону с тубусом, а на тусовках таскаю его с собой. Теперь в любом месте я могу имитировать комнату Антона: хоть в подъезде, хоть под мостом.

Да, как-то это совсем унизительно, когда мама вот так вот требует фото для отчетности. Но я плачу ей той же монетой и чувствую себя совершенно правым, не ощущаю никакой вины, что обманываю ее. Она первая заварила эту кашу.

* * *

Под железнодорожным мостом я разворачиваю свое «полотно» — обои с приклеенным к ним плакатом — и объясняю крю, что делать. Жуку и Касперу надо держать полотно развернутым, а Башне — сфоткать меня на его фоне. Я снимаю куртку, а парни ржут. Башня дурачится:

— Здравствуйте. Это телепередача «Квартирный вопрос», и ее ведущий Ярослав Вудиков пришел к вам, чтобы превратить вашу избушку в дворец…

Дурачатся так же и одноклассники. Гуляем ли мы, тусим у кого-то, шатаемся по торговому центру — я везде хожу со своим рулоном. Друзья в шутку прозвали меня «Аполло, дизайнер интерьеров из Италии», и теперь, если мы в какой-то новой компании, всегда представляют меня так. Я не против таких шуток и подколов: мой план работает! Мама каждый раз проверяет наличие нового фото и остается удовлетворенной.

Но через какое-то время ей, конечно же, удается меня раскусить.

* * *

Как-то вечером возвращаюсь домой и застаю маму в гостиной — она сидит в кресле, как Снежная Королева на троне. Я сразу чую: что-то не так.

— Где ты был? — спрашивает она.

— У Антона, — равнодушно говорю я.

— Ты мне врешь. Тебя видели в «Олимпии» в компании двух девушек и трех парней. И почему-то мне кажется, что Антона среди них не было.

Мы и правда гуляли сегодня в торговом центре… Ходили в кино и рубились в аэрохоккей. Помолчав, я мрачно спрашиваю:

— Кто тебе сказал?

Мама встает с кресла. Тон у нее усталый и раздраженный:

— Какая разница? Кто надо, тот сказал. Почему ты всегда держишь меня за дуру, Ярослав? Почему всегда считаешь, что ты один такой умный, а кругом все идиоты, которых легко обвести вокруг пальца?

— Я так не считаю, — угрюмо отвечаю я. — Просто запрещать человеку общаться с тем, с кем он хочет, вообще-то несправедливо.

— И нужно обязательно решить эту проблему через обман?

— Если по-другому никак, то да.

Мы смотрим друг на друга упрямо, с вызовом — будто сражаемся взглядами.

— С этого момента, — наконец говорит мама, — ты не получишь от меня ни копейки. Раз ты такой умный и самостоятельный, тебе не составит труда найти подработку.

Это удар и предательство с ее стороны.

— Тебе не надоело манипулировать и угрожать деньгами? — спрашиваю я с презрением. — Это так низко и мерзко, мам.

— А я больше и не угрожаю. — Мама пристально смотрит мне в глаза, задрав подбородок. — По крайней мере, больше это не пустые угрозы.

Я хмурюсь. Перевариваю услышанное. Смотрю на нее, тщетно пытаясь понять, говорит ли она правду.

— Я серьезно, Ярослав, — добавляет она, словно прочитав мои мысли. — Больше никаких денег. Ты у нас такой взрослый и самостоятельный, вот теперь справляйся сам.

— Я взрослый и самостоятельный только тогда, когда тебе удобно! — Я повышаю голос. Чувствую, что закипаю.

— Ну вот я официально заявляю: теперь ты самостоятельный во всем.

Я взрываюсь и кричу:

— Да? Тогда отдай мне ключи от бабушкиной квартиры, и я вообще съеду!

Вижу по лицу мамы: я самостоятельный не настолько. И это ее прокол.

— Ключей ты не получишь.

— Тогда я сам их найду!

Иду в прихожую, демонстративно громко хлопаю дверцами шкафчиков. Неаккуратно шарюсь на полках, мешающую мне мелочевку скидываю на пол.

— Ты что творишь? — возмущается мама, вылетая за мной следом.

— Сказал же, ключи ищу! Я от тебя съезжаю! Ты мне не указ!

— Ты не оборзел? Съезжалка не выросла!

— Куда ты дела ключи?

Мама хватает их с крючка на стене. Трясет рукой со связкой. Я тянусь за ней:

— Отдай!

Мама отступает на шаг:

— Ты не получишь их. И один ты жить не будешь.

— Дай сюда!

Мной овладевает бешенство, все вокруг как в тумане. Вся моя суть, весь мой мир сжался до единственной мысли: мне нужны ключи. Я должен их заполучить. Я готов на что угодно. И меня никто не остановит.

Мама прячет руку за спиной. Делает шаг назад. Она смотрит на меня с легким испугом — возможно, я сейчас выгляжу безумным и опасным, настолько я зол.

— Достала! — ору я. — Меня тошнит от твоих приказов! Тупая психичка, хватит срывать на мне свои обострения! Ты мне не нужна, не нужна! Ты мне теперь никто!

И я бросаюсь на маму, пытаюсь вырвать ключи. Она сопротивляется, не отдает. В ярости я толкаю ее к стене, так сильно, что она ударяется и… охает. Замирает.

Я сразу понимаю: что-то не так. Тоже застываю напротив нее. Мама медленно поднимает руку, трогает затылок. Подносит руку к глазам, и я с ужасом вижу кровь на ладони. За головой мамы — железный крючок для одежды.

Внутренности ухнули вниз, словно я в падающем лифте. Становится ужасно, ужасно стыдно. Что… что я сделал? Я не из тех, кто может поднять руку на близких, я таких презираю. А теперь мама из-за меня поранилась, но ведь это произошло случайно…

Мама все еще смотрит на ладонь. Она в ступоре.

— Мам, у тебя кровь, — неуверенно говорю я, подступая ближе. — Надо промыть, надо посмотреть, что там… вызвать скорую… Мам, ты слышишь? Ты меня слышишь?

Мамин вид пугает меня сильнее, чем кровь. Она будто ушла в себя.