Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

Я плакала, потому что из-за всего этого у боснийских девушек встреча могла не состояться. Я расстроилась, винила себя, и все велели мне успокоиться. Франсис, тоже встревожившись, обнял меня за плечи. Я думаю, нас приняли за сумасбродов, задумавших вывезти девушек во Францию, обстановка была откровенно напряженная! В конце концов меня отпустили, а Франсис остался с плачущими девушками. Он был взволнован, другие девушки ждали нас в другом предместье, и теперь все пропало…

Когда я наконец добралась до места встречи, Оливье разговаривал с учителем. Он читал стихи, зачарованные девушки и учитель смотрели на него как на светоч. Я пела довольно бездарно. Они смотрели на меня, надеялись на меня, хотела бы я оказаться на высоте, соответствовать их ожиданиям. Франсис появился, какое счастье. Мне кажется, он – воплощение романтики, здесь, в Сараеве, он исхитряется приносить лампы, фонари, кассеты, компьютеры, поначалу он казался мне невнятным, теперь я понимаю, что в этой безумной обстановке он проявляет себя как боец Сопротивления, он дает им оружие, и, может быть, этот его любительский стиль, его простодушие – как раз и есть одна из причин его успеха. Этот чуткий, в чем-то надломленный человек – сам по себе символ. «Франсис!» – с облегчением и радостью кричали они.

Тревожное возвращение в тряском автобусе. Перекус на обочине с молодыми «голубыми касками». Мальчик двадцати трех лет, тот, что гнал в горах на полной скорости по краю пропасти. Я ни минуты не боялась, меня только укачало. Как бы там ни было, я не смогу словами описать рев моторов и грохот пушек, но лично я висела под потолком; и еще прелестная картина – боснийский командир, наполовину Колюш, наполовину Ремю, который ругал детей, потрясая маленьким теннисным столом. Такие славные солдаты, Франсис слегка поцапался с офицером, который оставался нейтральным, так ему положено, и еще, кажется, у него скоро будет четвертый ребенок, и он надеется его дождаться. Я тоже на это надеюсь. «Под моей защитой тридцать три мальчика, я хочу вернуться с тридцатью тремя солдатами».

Мы уезжаем. До свидания, мальчики. Едем через поля. Мостар под дождем, разоренный город, жалкие развалины. Ни одной крыши, ни одной стены без отметин. Мостар под дождем, и хорошо, что такая погода. Сарайчики, люди идут спокойно, не бегут, здесь уже нет войны. Впав в меланхолию, я перестала верить в жизнь, и тогда стала искать войну, а там я узнала – мне великодушно преподали урок, – как надо ценить жизнь. Каким бы странным это ни казалось, там я обрела покой. Выжить. Преподаватели и ученики, желание поделиться знаниями. Давать, давать, это благородство, это старание сохранить достоинство. Я испугалась и плакала, из-за себя, не из-за них, это было мелко. Может быть, эта чрезвычайная ситуация сделала их лучше? Может быть. Сумеют ли они потом приспособиться к нормальной жизни? Там каждое движение пальца было чрезвычайным, паника, я впервые за шесть дней подумала о себе, сердце спокойно, сердце забилось, роскошная машина, БМВ, все закончилось, мы далеко. Хотя нет, неправда, я вздрогнула, когда перед нами на дорогу нырнула ласточка, только бы она не погибла. Это было бы слишком глупо, я хочу держаться за жизнь, за ласточку.

* * *

Август

Я встретилась с одним человеком… я напишу тебе об этом, дорогой Манки, мой милый союзник, но с чего начать? Я люблю человека, с которым встретилась в танке. Черт! Его машина…

* * *

Я послала маме факс: «В танке, который вез нас в Сараево, я встретилась с одним человеком, кажется, я люблю его, это невероятно, он был одним из активистов в 68-м, очень смелый, у него дом, ты не поверишь, рядом с пляжем Бонапарт, он писатель, я предпочла бы сама тебе все это рассказать, но не могу удержаться, он бы тебе очень понравился, я просто хочу, чтобы ты знала». И в самом деле, Оливье Ролен одновременно со мной и Франсисом Бюэбом поехал в Сараево. Впервые я увидела его в парижской гостинице «Лютеция», когда встречалась с Франсисом. Лу играла в баре, я заметила довольно элегантного мужчину, в очках, какие носят интеллектуалы, и начищенных ботинках, подумала: «Этот-то не поедет!» – и ошиблась! Оливье ввязывался во все сражения, в двадцать лет он был маоистом, никогда не видела настолько порядочного человека. Они ложились на землю перед Трокадеро, чтобы не пропустить китайский транспорт, потому что Оливье считал, что, как бывший маоист, должен быть в оппозиции к настолько жестокому режиму, он участвовал во многих манифестациях, вместе с друзьями, братьями или сестрами по 68-му году. Я понятия не имела о том, что их позиции на десять лет поставили их вне закона, и некоторым даже пришлось уехать из страны. Родители Оливье, когда он ушел в подполье, встречались с ним в подворотнях, думаю, они очень им гордились, они были отлиты из того же металла. Я очень скоро познакомилась с его друзьями, его братом Жаном, математиком Пьером Шапира, Сержем Лафори и его женой Доминикой, Аптекманом и его женой Мари, Франсуа Шасленом, Анни Франсуа, Армель, Анн и Бернаром, и Сильви Пежю, его бывшей женой. Оливье Ролен – один из тех авторов, которые произвели на меня особенно сильное впечатление, его описания в «Изобретении человечества», книге, которую я прочитала, когда мы познакомились, и «Порт-Судан», «Бумажный тигр», «Метеоролог», он должен был получить все премии… а в жизни он забавный, вспыльчивый и невероятно дерзкий, честный и обезоруживающий, я всегда буду нежно любить его, может быть, он даже был моей последней любовью.

* * *

Три ночи недоразумений…

Олив возвращается с Лу: нога в специальном аппарате, как в ходунках. Надо сказать, что ночь мы провели в больнице с Лу, она, со своей обычной чуткостью, так преодолевала трудности, когда О. помогал ей двигаться, что он подумал, будто она выдумала или преувеличила боль в ноге. Я чувствовала себя довольно паршиво, поскольку прошлой ночью она мне жаловалась. Она боялась, что ее отец умрет, говорила, что его новая жена – как сестра, что О. занимает ее место. Я объяснила, что он никогда не займет ни ее места, ни места ее отца. Она сильно плакала, так что и я расплакалась и решила, что ее колено – это психосоматика. Идя по пляжу с Оливье, я старалась ему объяснить состояние Лу, он сказал, что не хочет фальшивить. И вот через день – Брест, больница, потому что я все же показала ее специалисту, и он сообщил нам, что у Лу врожденный порок колена, вечером ее оперируют. Я злилась на О.,