Полковая наша семья - Михаил Манакин

В 10 утра 6 апреля в дивизии состоялось собрание партийного актива. На него прибыли командующий войсками 61-й армии генерал-полковник П. А. Белов, член Военного совета генерал-майор Д. Г. Дубровский, командиры и начальники политотделов всех корпусов и дивизий, входящих в армию. Был на этом собрании партактива и я. Мне запомнилась взволнованная и деловая речь нашего командующего, который конечно же посвятил ее предстоящим боям форсированию Одера, захвату плацдарма и развитию наступления на Габов и дальше на Кетен, Эберсвальде и Финовфурт.

Слушая выступления генерал-полковника Белова, командира нашей дивизии гвардии генерал-майора Малькова, других товарищей, я невольно увлекся и начал думать, как практически решать поставленные ими задачи, что надо сделать в первую очередь, во вторую...

- Манакин! - толкнул меня в бок командир полка. - Ты о чем задумался? Твою фамилию командующий назвал, хвалил за подготовку гребцов. Слушай внимательно!

Собрание партактива дивизии приняло развернутое решение. Из него я и сейчас помню главное - наша дивизия форсирует Одер первой, и нам, коммунистам, надо вступить на западный берег реки тоже первыми.

С берегов озера Дамшер-Зее, где наш полк стоял до 11 апреля, мы стали выдвигаться пешим маршем к Одеру на рубеж населенный пункт Альткюстринхен, железнодорожный мост. Шли ночью. Особенно удивила нас одна покинутая немцами деревня. В ней было тихо и пусто. Голодный брошенный скот метался по улицам. Недоеные коровы жалобно мычали, тыкались в людей своими теплыми и влажными мордами, смотрели на нас добрыми и широко открытыми глазами. Они ждали помощи от человека, долго еще шли за нами следом и ревели так, будто плакали взахлеб.

К 15 апреля дивизия полностью подготовилась к форсированию Одера. По решению командира соединения первым на штурм вражеской обороны должен был пойти 37-й полк, которым командовал бывший комиссар нашего 32-го полка гвардии подполковник Р. И. Мильнер.

Учитывая большую глубину обороны фашистов, боевой порядок дивизии был построен в три эшелона для постоянного наращивания силы удара из глубины, и особенно после захвата плацдарма. Наш 32-й гвардейский стрелковый полк находился в третьем эшелоне дивизии.

Форсирование Одера началось во второй половине дня 16 апреля после сильной артиллерийской подготовки и массированных налетов авиации. Потребовалось почти десять часов ожесточенного боя, чтобы один из батальонов полка сумел захватить небольшой плацдарм на западном берегу реки. Яростные рукопашные схватки там продолжались и ночью.

Утром 17 апреля фашисты подтянули резервы и вновь начали мощную контратаку. Ее поддерживало несколько танков и самоходных установок.

Находясь на командном пункте полка (Волков приказал "быть под рукой"), по телефонным и радиопереговорам, которые вели штабные офицеры, я понимал, какое тяжелое положение сложилось там, на противоположном берегу Одера, в нашем батальоне. Плацдарм есть плацдарм: клочок отвоеванной у врага земли, неподготовленный заранее к долговременной обороне. А если и есть на нем какие-то оборонительные сооружения, то они все приспособлены для отражения атак со стороны реки. Доты и дзоты ведь не развернешь на сто восемьдесят градусов, да и траншеи не всегда просто переоборудовать.

Вот в такой приблизительно обстановке батальону 37-го полка приходилось отражать одну за другой вражеские контратаки. На том берегу Одера находился и радист гвардии старшина Вячеслав Семин, с которым меня до сих пор связывают самые теплые отношения. Потом мы не раз возвращались к этим ожесточенным боям на плацдарме, и он всякий раз с волнением рассказывал, какие трудные часы и минуты им пришлось пережить. Иногда бойцам казалось, что силы на исходе. Несколько раз Вячеславу Павловичу приходилось оставлять радиостанцию и с автоматом в руках отражать контратаки фашистов. Он надеялся, что комбат вот-вот срочно попросит подкрепление, но когда возвращался к радиостанции, то получал спокойную команду: "Передавай! У нас порядок. Третью контратаку успешно отбили..."

"У нас порядок..." Но людей становилось все меньше. Один за другим гибли товарищи. Уже некому было оказывать помощь раненым. Жестоки законы войны! Кто-то должен взять на себя основной удар, до конца, пусть даже ценой своей жизни, выстоять ради того, чтобы остальные подразделения и части могли осуществить задуманную операцию. Мы, фронтовики, хорошо знали, что значит отвлекающий маневр, но разве можно смириться с гибелью людей, когда тебе кажется, что есть возможность прийти им на помощь!

Вот и мы тогда, понимая, в какое критическое положение попал батальон соседнего полка, недоумевали, почему же командование так непозволительно медлит, не посылает на западный берег Одера резервы. Ведь прилегающие к реке леса были переполнены войсками. Мне, командиру роты, тогда было трудно понять весь замысел вышестоящего командования. По своей молодости, горячности хотелось быстрее идти в бой, чтобы помочь товарищам.

Но только потом мне стал понятен замысел командира дивизии. Он знал, что форсирование Одера на лодках сопряжено с большими потерями, и поэтому переправлял на тот берег столько рот, сколько необходимо, чтобы удержать плацдарм. А в это время в лесу трудились в поте лица инженерно-саперные подразделения. В ночь на 18 апреля они навели понтонную переправу через Одер, ту самую переправу, сооружение которой вошло в историю Великой Отечественной войны как дерзкая, смелая операция. По понтонному мосту утром беспрепятственно и с мизерными потерями переправился еще один полк нашей дивизии. А в полдень, чтобы развить успех и окончательно сломить сопротивление противника, командир дивизии решил ввести в бой и наш 32-й полк.

Перед началом выдвижения к нам приехал на "виллисе" редактор дивизионки гвардии майор Веревкин и вручил листовки об отличившихся при форсировании Одера. Эти листовки бойцы читали уже в движении. Помню, все мы восхищались мужеством командира батальона гвардии капитана А. С. Волнова, руководившего штурмовой группой, первой переправившейся на берег, занятый врагом; отвагой гвардии старшины В. М. Кузьмина, который первым вступил на той стороне в яростную рукопашную схватку. Он лично уничтожил несколько фашистов, захватил в траншее противника пулемет, прикрывал высадку роты и ее организованное вступление в бой. Пять раз был ранен старшина, но поле боя не покинул. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В листовках рассказывалось об инициативе, находчивости бойцов. Помню, как хорошо описывались действия снайпера гвардии рядового В. Ф. Кравченко. Хорошо маскируясь на поле боя, он подполз к самым траншеям врага и снял несколько фашистских пулеметчиков. А когда противник предпринял контратаку, Кравченко уничтожил одиннадцать офицеров и унтер-офицеров врага, чем дезорганизовал действия целого гитлеровского батальона.