Мой любимый шотландец - Эви Данмор

взгляд в окно, потому что слезы лишали его присутствия духа и добавить было нечего. О некоторых чувствах говорить нельзя, к тому же тот роковой день окутывал туман забвения.

– Я подумаю о том, как увеличить оплату женского труда, – пообещал он, пресекая дальнейшие вопросы. Остаток путешествия Хэрриет провела за чтением.

Сент-Эндрюс встретил их ненастным небом, нависшим над низенькими серыми домишками и мощеными тротуарами. В воздухе раздавались крики чаек, на университетские башни и руины аббатства безжалостно бросались резкие порывы соленого ветра. Единственные пятна цвета – ярко-алые мантии студентов, гулявших по берегу моря. Хэрриет пришла в восторг от местного колорита и готова была вечно бродить по окрестностям, разглядывая ничем не примечательную ерунду вроде замшелой горгульи или взъерошенной чайки, но тут к ним присоединился мистер Райт, и они направились прямиком в магазин, торгующий фотографическими аппаратами.

– Магазин – рядом со студией Томаса Роджера, первого профессионального фотографа в Сент-Эдрюсе, – пояснил инженер. – Там висит несколько отличных портретов, снятых Роджером.

Магазин находился между оживленным почтовым отделением и книжным. В витрине стояли три аппарата на штативах, и сердце Хэрриет упало.

– Господи, да они огромные! – расстроилась она.

Однако в магазине девушка быстро передумала, когда пожилой владелец попытался вручить им крошечную модель.

– Он может приближать картинку? – осведомилась Хэрриет.

Владелец демонстрировал аппарат Люциану, но, услышав вопрос, ненадолго переключился на нее:

– Вы имеете в виду изменение фокусного расстояния, мэм?

– Наверное.

– Да, только не очень сильно.

– Гм. А как насчет количества света?

Продавец снова бросил взгляд на Люциана.

– Мэм имеет в виду раскрытие диафрагмы?

– Если это определяет яркость изображения, то да, – невозмутимо ответила жена.

– Конечно, как и скорость срабатывания фотографического затвора. Боюсь, возможности этой модели ограничены. Зато она легкая и удобная для женской руки.

– Мне понадобятся все фокусы, на которые он способен, – заявила Хэрриет.

– Полагаю, мадам имеет в виду все манипуляции, – осторожно перевел владелец магазина и снова обратился к Люциану: – Тогда вам нужен крупноформатный аппарат, сэр.

Он указал на витрину.

– Судя по виду, они могут складываться, – жизнерадостно прощебетала Хэрриет. – Как аккордеон.

– Безусловно. Мадам предпочитает влажные коллоидные пластины или сухие желатиновые?

– Я не знаю, чем они отличаются.

Владелец магазина смотрел между ней и Люцианом, нахмурив брови.

– Последние – более удобная альтернатива влажным пластинам. Мадам знакома с калотипией? – Не дождавшись ответа, он пояснил: – Это химический процесс, который позволяет сделать изображение на пластине видимым.

– Химия, значит. – Она покачала головой. – Зато я умею смешивать краски. Уверена, что разберусь быстро.

– Хм-м. Разумеется.

– Меня научит мистер Райт.

– Э-э, – протянул инженер, маячивший на заднем плане, и смущенно переступил с ноги на ногу, потому что Люциан стоял рядом и отказаться было трудно.

– Если компетентное мнение мистера Райта в выборе идеальной модели тебя устроит, то я ненадолго отлучусь на почту, – сообщил Люциан, сдерживая внезапный порыв веселья. – Тут совсем рядом.

Ему нужно было отправить телеграмму Айоф, чтобы узнать, нет ли новых подробностей об ограблении, и Мэтьюсу, ведь если Хэрриет пожелает фотографировать три сотни шахтеров, в Файфе придется задержаться. Люциан понятия не имел, как к этому относиться. С одной стороны, начинание весьма обременительное, с другой – это неплохой шанс скрепить брачный союз. В шотландском захолустье есть несомненное преимущество в отличие от душного, чванливого Лондона, который лишь подчеркивает лежащую между ними пропасть. К тому же здесь Хэрриет выглядит счастливой – глаза светятся, кожа сияет. Она рада учиться новому, помогать жителям Драммуира, а от ее радости и ему становится веселее.

Хэрриет достала из ридикюля письмо.

– Можешь отправить и мое? – спросила она. – И захвати в книжном какой-нибудь бульварный роман, если не очень сложно.

Когда Люциан вернулся полчаса спустя, успешно выполнив все поручения, мистер Райт и владелец магазина выглядели измученными, но аппарат все-таки выбрали: крупноформатная модель с сухими пластинами за шестьдесят восемь фунтов, включая все необходимое оборудование и принадлежности. Сам фотографический аппарат, штатив, пластины с держателями, защитные перчатки и бутылочки с химикатами следовало надежно упаковать для перевозки.

– У меня голова гудит, словно улей, – поделилась Хэрриет, когда Люциан выписывал чек. – Вот бы пойти на пляж и хорошенько проветриться, пока все не подготовят к отъезду!

Они отправились к развалинам замка, где был спуск к берегу. Вода в заливе бушевала, на сизом горизонте море сливалось с небом. Влажный соленый ветер дул здесь в полную силу. Хэрриет ахнула от восторга и раскинула руки:

– До чего же море огромное! Какая красота!

– Так и есть, – пробормотал Люциан, но жена уже бросилась к воде.

Когда он ее нагнал, подол Хэрриет вымок от соленых брызг. Вскоре ее внимание привлекли камешки и ракушки в полосе прибоя: девушка то и дело наклонялась, что-нибудь поднимала, осматривала, совала в карман и спешила к следующему сокровищу. Она снова ушла далеко вперед. Несмотря на тяжелые юбки и набитые карманы, двигалась она легко; ленты и локоны огненно-рыжих волос танцевали на ветру.

Люциан вырос в Аргайле – достаточно близко к морю, чтобы знать предания про селки. Бабушка рассказывала ему сказки про этих существ, которые жили в море в облике тюленей, а на суше превращались в людей. Говорят, женщины-селки в человеческом обличье весьма привлекательны…

– Люциан!

Жена шла к нему навстречу, и у него перехватило дыхание.

– Да?

Она протянула коричневый камешек.

– Посмотри, это не янтарь?

Он с трудом оторвал взгляд от ее раскрасневшегося лица и мельком посмотрел на камень. Белые перчатки Хэрриет перепачкались в песке.

– Янтарь, – подтвердил он.

Хэрриет радостно вскрикнула и продолжила охоту.

Женщине-селки в человеческом обличье лучше не попадаться на глаза мужчине. Спрятав под камнем шкуру, она разгуливает по берегу обнаженной, и лишь длинные волосы прикрывают ее наготу. Если верить легенде, один мужчина отыскал волшебную шкуру и заставил селки стать его женой. Много лет назад Люциану еще не хотелось воровать, ему было свойственно наивное, детское чувство справедливости. Он ощутил праведный гнев: несчастное создание лишилось свободы и навсегда застряло на суше, в рыбацкой хижине. Конечно, селки всего лишь самка, чей удел, вне зависимости от видовой принадлежности, – рано или поздно осесть дома с выводком детенышей, но Люциан сразу понял, насколько это несправедливо. Видимо, он не родился плохим. Он таким стал.

На обратном пути, сидя в поезде, он читал купленную книгу, а Хэрриет на свой новый романчик даже не взглянула, увлекшись пляжными трофеями. Украдкой посматривая поверх книги, Люциан наблюдал, как она сортирует их сначала по разновидности – камень, стекло, окаменелость, потом по цвету. Особенно девушке понравились обкатанные морем кусочки стекла.

– А эти зачем взяла? – не выдержал Люциан, кивнув на кучку непримечательной серой гальки, дребезжащей на полированном