Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде

спрятали в глубине внутреннего двора; все компрометирующие бумаги тогда же были и сожжены. К рассвету у входа уже стояли две повозки для членов семьи, четверо, во всеоружии, слуг и лошадь, готовая вывезти нас из Сантьяго. Оставшаяся прислуга решила на время укрыться в ближайшей церкви, откуда ещё несколько экипажей забрали бы их чуть позже. Фредерик Вильямс не хотел нас сопровождать.

- Я ответственен за случившееся, а потому останусь защищать дом, - сказал он.

- Ваша жизнь куда ценнее этого дома и всего остального, что у меня есть, пожалуйста, поедемте с нами, - умоляла его Паулина дель Валье.

- Тронуть меня они не посмеют, я британский гражданин.

- Ну не будьте таким наивным, Фредерик, поверьте мне, в нынешние времена не спасётся практически никто.

Однако ж, способа убедить этого человека так и не нашлось. Он сильно поцеловал меня пару раз в щёки, долго держал руки бабушки в своих, а затем распрощался и с Нивеей, которая дышала точно лишённый воды морской угорь - уж и не знаю, было ли то из-за страха либо от видной невооружённым глазом беременности.

Мы выехали, когда робкое солнце едва освещало снежные вершины горной цепи, и к нашему счастью прекратился дождь, а небо начинало проясняться. Тем не менее, по-прежнему дул настолько холодный ветер, что без труда проникал во все щели экипажа. Моя бабушка несла меня в своём подоле, баюкая как полагается, завёрнутую в её плащ из лисьей шкуры, тот самый, пóлы которого некогда рьяно пожирались Карамело, переживавшего порыв сладострастия. Она шла со сжатым от гнева и испуга ртом, но при этом не забывала и о корзинках с полдником. И чуть только, продвигаясь в южном направлении, мы выехали из Сантьяго, бабушка их сразу же и открыла. Таким способом было положено начало пиршеству, состоящему из жареных цыплят, сваренных вкрутую яиц, пирожных из слоёного теста, сыров, хлеба из смешанной муки, вина и оршада, что всё вместе нужно было растянуть на оставшееся путешествие. Тёти и дяди семьи дель Валье, укрывшиеся в близлежащей деревне в самом начале январского восстания, приняли нас у себя с искренней радостью, ведь своим приходом мы прервали неминуемую, длящуюся уже около полугода, скуку и привезли новости. Хотя, честно говоря, эти новости и были не из приятных, однако вообще ничего не знать было бы и того хуже. Я в очередной раз встретилась с многочисленными двоюродными братьями, которые, отдыхая на заслуженных детских каникулах, тем самым создавали взрослым немало проблем. Мы досыта наедались молоком, взятым только что из-под коровы, свежайшим сыром и различными запасами, которые хранились аж с лета. Ещё старались часто ездить верхом, любили шлёпать по слякоти под дождём, играли в хлеву и в мансардах, ставили театральные представления и несмотря на то, что никто из нас не обладал даже малейшими музыкальными способностями, мы, тем не менее, решили сгруппироваться в доморощенный хор. В дом можно было попасть, предварительно пройдя извилистую дорогу, обрамлённую высокими тополями, растущими в дикой долине, куда практически не доходил плуг, а пастбища казались заброшенными. Там, время от времени, мы видели целые ряды сухих, изъеденных молью, палок, которые, по мнению моей бабушки, всё же представляли собой виноградники. Если нам по дороге попадался какой-нибудь крестьянин, последний непременно снимал соломенную шляпу и, неизменно смотря в землю, приветствовал хозяев - «ваша милость», говорил он нам. Моя бабушка приехала в деревню уставшей и в плохом настроении, но, тем не менее, буквально за несколько дней расставила раскрытые зонты и вместе с Карамело, точно колдунья, обежала окрестности, попутно выказывая немалое любопытство. Я видела её внимательно рассматривающую кручёные ветки виноградных лоз и собирающую пробы земли, которые складывала на хранение в какие-то загадочные мешочки. Дом, напоминающий по своей форме букву U, был весь из необожжённого кирпича с кровельной черепицей, массивный и прочный на вид, без малейшей элегантности, однако ж, стены его смотрелись неплохо, много чего пережив на своём веку. Летом здесь царил настоящий рай, что создавали деревья с их изобилием плодов, благоуханием цветов, несмолкаемыми трелями суетливых птиц и гулом проворных пчёл. Зимой же, напротив, жилище, неизменно окружённое изморосью и хмурым небом, скорее напоминало некую старую ворчливую даму. День начинался очень рано и оканчивался лишь с заходом солнца, иными словами, тем временем, когда мы все вместе собирались то в одной, то в другой огромных комнатах дома, крайне мало освещённых свечами и керосиновыми лампами. В помещении было холодно, но мы всё равно сидели за покрытыми толстыми тряпками круглыми столами, под которые, позаботившись заранее, прислуга положила нагревавшиеся жаровни – вот таким способом мы и держали ноги в тепле. А изнутри предпочитали греться красным, прокипячённым с сахаром, вином с добавлением кожуры апельсина и корицы – ведь это, пожалуй, единственная возможность его проглотить. Тёти и дяди семейства дель Валье производили у себя же это тяжёлое для восприятия вино на потребу остальных членов семьи, хотя моя бабушка по-прежнему утверждала, что таким напитком не стоило промачивать себе глотку, скорее, он был нужен для того, чтобы добиться более густого оттенка. Все в этом земельном владении уважительно относились к выращиванию виноградных лоз, из которых затем производили собственное вино - одни бутылки получались лучше, другие хуже – хотя вот в этой конкретной вино было особенно тяжёлым. В деревянных корытах пауки ткали нежные кружевные скатерти, а вокруг них свободно бегали мыши, потому что живущим в доме котам было не под силу забираться столь высоко. Стены, побелённые известью либо же разрисованные где голубым, а где тёмно-синим цветом, блестели лишь краской, не неся на себе никакой декоративной нагрузки, и вместе с тем в помещении повсюду стояли статуи святых и имелись изображения распятого Христа. У самого входа стоял манекен с деревянными головой, руками и ногами, глазами из голубого стекла и человеческими волосами, олицетворяя собой Деву Марию. Её постоянно украшали свежими цветами и подсвечиваемым старьём, проходя мимо которой каждый из нас всегда совершал крестное знамение – так, никто не входил и не выходил, не поприветствовав при этом Мадонну и не попрощавшись соответственно. Раз в неделю ей меняли облачение, имелся даже целый шкаф, полный различных нарядов эпохи Возрождения, а на шествия ей надевали горностаевую накидку, весьма поблёкшую за столько-то лет. Мы кушали четыре раза в день и всегда подолгу, отчего никак не удавалось понять, когда же начинался следующий приём пищи. Так, моя бабушка вставала из-за стола лишь затем, чтобы поспать, либо когда отправлялась в молельню. К