Сирены - Джозеф Нокс

делать. Придумывал план на ходу. Смахнул со стола мой мобильник, разбил его каблуком. Сорвал с шеи ленту с пропуском, швырнул на стол.

Я покосился на пропуск.

Лэски отступил к стене и лопатками вдавил ярко-зеленую кнопку тревоги. Сработала сигнализация, но я не сдвинулся с места. Он пожал плечами, схватил магнитофон и с силой ударил себя по лицу. Потом снова прислонился к стене и посмотрел на меня. Кровь из разбитого носа заливала губы и подбородок, стекала на рубашку. Я мгновенно принял решение. Сгреб свой бумажник и пропуск со стола, распахнул дверь и помчался по коридору. Прошел одну дверь, потом другую и повернул налево, к пожарному выходу.

Выход с цокольного этажа вел на закрытую стоянку полицейских машин. Я грохнул дверью, чтобы решили, что я побежал в ту сторону, а сам поднялся на первый этаж. Перевел дух. Позади раздался какой-то шум, и я снова бросился бежать. Проследовал вдоль труб на стене в южное крыло здания. Спустился на этаж ниже и через пожарный выход выскочил в Центральный парк. В голове была только одна мысль: «Хреново».

V

Контроль[18]

1

Я сел в такси, еще не зная, куда поеду.

— Вези в «Люфт», — сказал я водителю.

Таксист недовольно поморщился. «Люфт», полулегальный ночной клуб близ Сэквилл-стрит, находился в пяти минутах ходьбы от гей-квартала, где кипела яркая бурная жизнь. «Люфт» был ее изнанкой. Днем вход в клуб скрывали афиши БДСМ-перформансов и транс-квирного кабаре. Хотелось верить, что адрес, названный водителю, хотя бы отчасти объяснял мой внешний вид. От наручников я не избавился, и страшно было представить, что обо мне подумают окружающие.

Скабрезный смех людей в очереди у входа смешивался с хохотом, доносящимся изнутри. Я заплатил водителю и выбрался из машины.

Вход охраняли два высоченных дородных трансвестита в ярких боа из перьев и туфлях на платформе из прозрачной пластмассы с кирпич толщиной. В платформах плескалась вода с живыми золотыми рыбками. Зрелище было намеренно комичным и гротескным. Рассудок сначала вбирал все целиком — очередь, кожаный прикид, яркий макияж, — а потом ошеломленно отказывался воспринимать окружающее.

Неужели это известный ведущий теленовостей? Тот, что во все горло распевает версию «Candle in the Wind»[19], посвященную принцессе Диане?

Сама очередь была разношерстной.

Тут были и те, кто забрел в гей-квартал из чистого любопытства, чтобы увидеть все своими глазами, и ярые фанаты БДСМ в тесных латексных корсетах, и странные типы с отрешенными лицами, смущенно отводящие глаза в надежде, что их никто не узнает. Ежемесячно, первого числа, здесь давали премьеру, которая неизменно сопровождалась ажиотажем, поскольку в шоу участвовала общепризнанная звезда.

Длинноногий Дядюшка.

Сценическое имя Клопа было не просто его вторым «я». В гриме он преображался, становился совершенно другим. Требовал, чтобы к его ипостасям относились как к двум абсолютно разным личностям, у которых нет ничего общего. Главным отличием Клопа от Длинноногого Дядюшки было здравомыслие. Строго говоря, уже наступило второе декабря, но ночь была в разгаре, и шоу продолжалось.

Я встал в очередь за дрожащим от холода типом средних лет в туфлях на шпильке и мини-юбке. Очередь двигалась быстро. Странные типы с отрешенными лицами внезапно вспомнили, что их ждут где-то еще, и растворились в темноте.

В двери я мельком заметил свое отражение. Всклокоченные, слипшиеся от пота волосы покрывала корка запекшейся крови. Наручники помогали вписаться в компанию. Я вручил пятифунтовую купюру одному/одной из дрэг-амбалов на входе, и меня пропустили почти не глядя. У меня кружилась голова, нервы были на взводе. Напряжение не отпускало, я дрожал, как под током. Злобный сморщенный старикан в деловом пинстрайп-костюме поставил мне на руку печать. Разряд молнии.

В квартире Глена Смитсона я нашел чеки из «Люфта». Мне надо было во что бы то ни стало поговорить с барменом. Ведь это он передал мне письмо с указанием, где искать труп Джоанны Гринлоу. А еще он был как-то связан с Лэски. Вопросы множились.

Мне нужны были ответы.

В тускло освещенном коридоре влажно чавкала под ногами ковровая дорожка. К раздевалке тянулась еще одна разномастная очередь. Провожаемый враждебными взглядами, я поднялся на второй этаж, в главный зал. Город относился к местной публике как к изгоям, а здесь они нашли себе приют. Для них я был то ли любопытствующим туристом, то ли источником неприятностей. Я толкнул двойные двери в конце лестничного пролета.

Резкий, застоявшийся запах дешевого пойла и хлорки щипал глаза. Люди в зале дергались в ярких всполохах света. Несколько сотен человек столпились в помещении, рассчитанном на половину этого числа. Все двигались в такт музыке.

Жаркая духота стояла стеной.

С потолка капало. Трудно было судить о гендерном составе присутствующих. Здесь были и мужчины, и женщины, и бесчисленные вариации между двумя полами. Целующиеся парочки и тройки во всевозможных комбинациях. Примерно треть посетителей щеголяли в костюмах из «Шоу ужасов Рокки Хоррора», большинство же явились в своих обычных прикидах. Здесь они жили настоящей жизнью.

Разгоряченная, шумная толпа волной приливала к сцене, где красовалась растяжка с надписью: «Длинноногий Дядюшка и Сладкие Крошки».

Я протиснулся к барной стойке. Сделал заказ бармену, молодому красавчику-транссексуалу: три порции бурбона — две неразбавленные, одну со льдом. Неразбавленные я выпил прямо у стойки. Девушка укоризненно посмотрела на меня и ласково коснулась моей руки:

— Не торопись.

Я кивнул и повернулся к сцене, сжимая бокал бурбона со льдом.

Длинноногий Дядюшка подвывал в микрофон и призывно вращал бедрами. Трое массивных негров-трансвеститов — Сладкие Крошки — изображали бэк-вокал. На Дядюшке были черные кожаные перчатки до локтя и бурлескный наряд, стилизованный под эсэсовский мундир. Когда я наконец пробрался в первые ряды, Длинноногий Дядюшка уже перешел к заключительному номеру программы, наклонившись к публике и имитируя половой акт при помощи дилдо размером с пожарный рукав.

Звучала клубная версия «The Moon River»[20].

Песня закончилась. Толпа безумствовала, на сцене взрывались хлопушки, Дядюшку и его бэк-вокалисток дождем осыпали розовые блестки конфетти. На сцену полетел букет черных цветов, перехваченный колючей проволокой. Дядюшка поднял цветы и прижал их к груди. Потом отвесил прощальный поклон и подхватил со сцены полупустую бутылку шампанского. Запрокинув голову, он сделал большой глоток, а оставшимся шампанским окропил зрителей в первом ряду. Снова поклонился и покинул сцену под руки с бэк-вокалистками. Зрители сразу же начали расходиться, торопясь продолжить вечер в других клубах.

Я прошел по прогнившему ковролину коридора за кулисы и спустился в гримерку. На двери