Последний бросок на запад - Егор Овчаренков

Именно там он и нашел ту самую сумку, а в ней — пачки, перевязанные бумажной лентой. Он вскрыл одну — стодолларовые, вскрыл другую — тоже. А там этих пачек… От одного вида такого богатства бывшему омоновцу стало жарко; рубашка прилипла к мокрому от пота телу.

Подняв с пола какую-то тряпку, Вадим быстро накрыл ею деньги. Застегнул молнию.

Валить надо отсюда…

Закинув сумку на плечо, подхватив под мышку другую, где лежала всякая мелочь, он выпрыгнул из кабины и побежал в сторону части…

Да, нерадостные воспоминания — если бы не этот Чебо, если бы не этот конвой, то все, возможно, сложилось бы совершенно иначе.

Но — с другой стороны! — если бы не Чебо и не колонна с гуманитарной помощью, Чернышев вряд ли бы стал обладателем такого богатства.

Вадим перевернулся с одного бока на другой. Закурил новую сигарету.

Он решил больше не думать о неприятном — в таком незавидном положении лучше всего вспомнить о чем-нибудь хорошем.

А что может быть лучше денег, тем более — американских долларов? Да, с такими деньгами он многое сможет сделать. С такими деньгами можно вообще все бросить и жить в свое удовольствие. А можно отправиться в путешествие.

Чернышев довольно усмехнулся: «Европа, Африка, Америка… Девочки, пляж, море… Только бы выбраться отсюда… Но как?..»

«Эти французы еще ничего, — Вадим задумался о своем спасении, — не то, что янки. Те вон какой скандал подняли из-за какого-то паршивого пилота, сбитого боснийскими сербами! Может быть, предложить этому лейтенанту, с которым ехал, — как там его… Кавьель, что ли? — тысяч пятьдесят? — предположил Чернышев. — Или шестьдесят? Теперь он много может предложить. Стоп, нужно еще дать тому капитану, что арестовал. Шестьдесят тысяч — это слишком много; хватит и по десять обоим.

Или по восемь. Хотя, может быть, и восемь на двоих будет достаточно. Вот только как предложить? Сказать — на тебе деньги, только отпусти меня? Не поверит. И потом еще до той сумки добраться нужно».

Так и не приняв никакого решения, Чернышев подумал, что теперь с ним, таким богатым, все равно ничего не случится, а потому нет никаких видимых причин волноваться.

Как бы то ни было — завтра он поговорит с этим лейтенантом. Завтра утром, а теперь — спать.

А лейтенант Кавьель в это время находился в кабинете своего начальника капитана Лафонте — немного полноватого, обрюзгшего на миротворческой службе.

— Ну и гадость же этот шток! — скривившись, сказал капитан и поставил рюмку на стол. — И с какой стати хорваты эту дрянь называют бренди?

— Ну, это лучше, чем если бы они назвали его коньяком, — улыбнулся тот.

— Почему?

— В России все бренди называют коньяком, — пояснил Кавьель. — Поэтому если шток — это бренди, то бренди — это коньяк…

— Ты от этого русского почерпнул такие знания?

— Кстати, занятная личность, — ответил лейтенант, уходя от поставленного вопроса.

Капитан Лафонте взял в руки бутылку и вновь наполнил рюмки. Конечно, это не коньяк, но лучше, чем ничего.

Опорожнив рюмку, он поднес ее к лампе, стоящей на столе, видимо, пытаясь по цвету остатка определить качество напитка, но это ему не удалось, так как штока на дне рюмки оставалось не более капли.

— Могу обрадовать, — словно только сейчас вспомнив, сказал Кавьель. — Я привез несколько бутылочек граппы.

— Да?! — оживился капитан. — Так почему ты раньше молчал? Я уже этим штоком скоро писать начну…

— Оно и видно, — саркастически заметил Кавьель.

В углу стояла целая батарея пустых бутылок. Сколько же из них выпито за сегодняшний вечер?

Капитан не ответил на этот сложный вопрос — он в самом деле был уже сильно пьян. А чем, в принципе, здесь еще можно заниматься?

— Вот это дело! Вот это я понимаю! Граппа — вещь, не то что та мерзость, — Лафонте непослушной рукой махнул в сторону пустых бутылок. — Кстати, а что мы будем делать с этим русским, которого ты привез?

Кавьель неопределенно пожал плечами.

— Откуда я знаю? Это полковнику Янтоличу надо будет решать. Обвинение достаточно серьезное — грабеж…

— А что сам русский говорит?

— Говорит, что ни в чем не виноват. Мол, все побежали — и он побежал… Когда появился, машины уже грабили, водители и охрана разбежались. Ну, он, как и все, взял немного спирта, консервов.

— Правильно сделал, что спирт взял. Я слышал, хорваты додумались для своих солдат сухой закон ввести. Кстати, — оживился капитан, — я по телевизору как-то фильм смотрел, так там русских показывали. Ты знаешь, как они пьют? Берут водку, наливают в двухсотграммовый стакан и сразу его выпивают. Одним глотком! Двести грамм! Ты можешь такое себе представить?

Лейтенант небрежно откинулся на спинку стула, вытянув вперед ноги.

— А чего представлять? Вызови этого русского, который в подвале сидит, — он продемонстрирует.

— А что, это идея!.. — обрадованно воскликнул капитан. — Эй, Мишель! — позвал он своего чернокожего ординарца, спящего в соседней комнате. — Рядовой Боли, мать твою! — он бросил в стену пустую бутылку.

Минут через пять заспанный негр явился.

— Приведи сюда этого русского, который в подвале сидит.

Чернышев был недоволен тем, что его разбудили. Он только-только заснул, изловчившись лечь так, чтобы пружины, выпирающие из дивана, не очень кололи.

Кроме того, ему снился сон — о той давно уже забытой рижской жизни. Ему снилось, что он едет на танке по центру Риги, у самого Домского собора; впереди бегут русские ребята и скандируют: «Смерть лабусам!» А сам Чернышев сидит на толстой броне танка с автоматом в руках…

Потревожить, начисто разрушить такой сон! Хоть бы досмотреть дали. Тут эта рожа черная еще…

Правда, недовольство Чернышева тут же улетучилось, едва он увидел знакомое лицо лейтенанта в компании арестовавшего его француза. Оба были явно навеселе. И стоящая на столе бутылка радовала взгляд.

Спустя несколько минут в комнате появился и заспанный переводчик — его, видимо, тоже только что разбудили.

Капитан что-то сказал переводчику, и тот, протерев глаза, сказал:

— Господин капитан приносит тебе извинения за то, что потревожил. Он подумал, что ты будешь не против выпить за компанию…

— N'est-ce pas?[3] — пьяно пошатываясь, поинтересовался француз.

— Нет-нет, — заулыбался Вадим. — Конечно, нет… Где это видано, чтобы русский человек отказался выпить?!

Лафонте отпустил солдата, который привел Чернышева, но оставил хорвата переводчика и пригласил Вадима к столу. Налил всем по рюмке, а русскому — целый стакан граппы.

— Ne perdons point de temps[4].— сказал он, протягивая Вадиму стакан.

— Господин капитан просит выпить стакан одним глотком, не отрываясь, — перевел его слова хорват.

Чернышев сел, взял в руки стакан, понюхал.

«Вроде ничего, пахнет граппой… Водки, конечно, было бы лучше… Напились, гады, развлечься хотят. Ну я им покажу класс!» — подумал он с отчаянной решимостью.

— К-к-хе! — поставил он опорожненный стакан на стол, по-русски занюхивая рукавом.

У присутствующих округлились от удивления глаза. Капитан восторженно зааплодировал, а потом что-то быстро сказал переводчику.

Тот перевел:

— Господин капитан выражает свое восхищение. Он никогда не видел. чтобы люди так пили.

Капитан вновь что-то спросил через хорвата.

— Господин капитан интересуется — все ли русские умеют так пить?

— Как? — не понял Чернышев.

— Ну, в таком количестве…

Вадим гордо выпрямился.

— Настоящие русские — все!

И взяв предложенную лейтенантом сигарету, прикурил от лежавшей на столе зажигалки. Выпустив в потолок струю голубого дыма, он с чувством превосходства посмотрел на собутыльников.

— Это еще что… — продолжил Вадим, обращаясь не столько к французам, сколько к переводчику. — У меня в роте был один мужик, так он литр выпивал на одном дыхании. И после этого даже не закусывал.

Кавьель и Лафонте восторженно посмотрели на русского, выслушав хорвата.

— Нет, я тоже должен попробовать! — воскликнул капитан, отодвигая в сторону рюмку и наливая себе в стакан граппу. — Что я, не мужчина, что ли?

— Может быть, не стоит рисковать?.. — засомневался Кавьель в возможностях своего начальника. — Ты же не русский!

— Я француз! — заплетающимся языком ответил Лафонте. — А чем француз хуже русского? Вот смотри…

У Лафонте округлились от страха глаза, когда он поднес стакан ко рту; но не желая посрамить свою нацию, он, зажмурив глаза, стал делать маленькие глотки. Чернышев при этом скривился.

— Да разве так пьют? — сказал он по-русски, когда капитан с бледным лицом и дрожащими руками поставил пустой стакан.

Капитан вытер губы и поинтересовался у переводчика, что же имеет в виду русский.