Игра без правил - Василий Веденеев

Однако «на ковер» не пригласили. Алексей Семенович предложил вместе поехать в следственное управление.

Дорогой молчали, раздумывая каждый о своем. Рогачев вновь и вновь возвращался к мыслям об истинном лице Лушина и Котенева — кто они на самом деле? Случайные жертвы преступников, избравших для нападения квартиры обеспеченных людей? Темные дельцы, успешно скрывающие от окружающих свои левые доходы и высчитанные конкурентами или уголовниками, решившими, в свою очередь, снять пенки с навара, получаемого незаконным путем?

Когда родилась система теневой экономики, она тут же поставила перед преступным миром задачу создания специальных теневых структур управления подпольным хозяйством. И они, зачастую действуя параллельно с легальными, государственными, имеют над ними приоритет, а то и вступают с таковыми в «родство», формируя коррумпированную администрацию в хозяйственных и советских учреждениях различных рангов. Как только это удается, тут же «теневые люди» начинают диктовать свои правила игры — возникает система теневого налогообложения, когда каждый уровень преступников отстегивает часть прибыли своему предводителю, а тот, соблюдая принятые в темном царстве законы, преподносит ее «крестным отцам». И чем выше они сидят, тем больше требуют «налог», образуя целые пирамиды теневых иерархий. А там уже подтянуты и другие «законы» — хочешь на должность, заплати по «тарифу», заплати за награду, за бумагу, дающую тебе льготу, за квартиру, загранкомандировку, устройство детей сначала в престижный вуз, а потом на теплые местечки с «выездом».

В этом теневом подобии жизни, в ее гротескном «театре теней» создалось свое государство в государстве — неписаные законы, «страховые» компании дельцов, банки ростовщиков, телохранители и палачи, свои теоретики и практики, экономисты и математики, правоведы и консультанты. Не говоря уже о теневой индустрии развлечений.

Но как выявить и неопровержимо доказать причастность Лушина и Котенева к исполнению ролей в теневом театре?

Купцов думал о своем. Он уже успел навести справки о Виталии Манакове и его знакомом Зозуле и теперь прикидывал — не пошли ли разбойнички по следам валюты, которую рьяно скупал для Зозули ныне осужденный и отбывающий наказание Манаков? Вполне вероятная вещь, и, самое главное, не надо более ломать голову над другими проблемами, искать связь потерпевших с теневым бизнесом, с разборками конкурирующих группировок, кредитами и долгами. Вот только при раскладе с валютой что-то не очень вписывается Александр Петрович Лушин. Ну, Котенев понятно — женат на единственной сестре Манакова и вполне мог стать хранителем ценностей, добытых Виталием. Или его жена, не вводя мужа в курс своих дел, взялась помочь братцу, а может быть, даже не знала, что принимает от него на хранение?

Вероятно? Вполне! Жаль, что мысль пришла в голову только сейчас и не додумался спросить об этом Лиду, когда она была у них в управлении. Если Виталий незадолго до ареста оставил ей что-либо — не важно что, главное, оставил и чтобы эта вещь сохранилась, — то версия подтвердится.

Но тут Купцов усмехнулся, иронизируя над собой, — с чего это он вдруг решил, что Котенева за здорово живешь расскажет о том, что ее брат наверняка умолял сохранить в тайне? С другой стороны, вполне могло не быть никаких свертков или шкатулок — просто некто решил, что они есть, и решил это проверить на деле. Но как тогда в историю с драконами затесался Александр Петрович Лушин? У его жены нет брата, приторговывавшего валютой; сам хозяин квартиры, подвергшейся нападению, ни в чем предосудительном замечен не был. По крайней мере, своих следов в уголовных хрониках не оставил — куда его тут приткнешь, в этой версии? Предположить, что Котенев мог отдать оставленную родственником вещь Лушину, попросив сохранить и не желая держать в доме улику в виде ценностей или валюты? Нет, слишком сложная комбинация получается, и к тому же о таких вещах, как валюта или ценности, нажитые противозаконным путем, обычно предпочитают помалкивать и уж не посвящают в подобные дела приятелей.

Хотя чем черт не шутит — Манаков мог заниматься валютными операциями достаточно долго до того, как попал в поле зрения правоохранительных органов. Мог Михаил Павлович знать об этом и не выпускать из рук ценности, оставшиеся после ареста Виталия? Тогда с его стороны логично попросить Лушина спрятать их, надеясь, что у того никому и в голову не придет искать. Естественно, не сообщая Александру Петровичу, что именно тот хранит. Но как драконы догадались о Лушине?

Видимо, версия с теневым бизнесом вернее и надежнее, как и версия, что нападение спровоцировано достатком Лушиных и Котеневых. Однако в последнем случае трудно объяснимо то, что преступники посетили квартиры знакомых друг с другом людей. Неужели это совпадение? Почему они не объявились где-то в другом районе, у людей, совершенно незнакомых и не связанных с Котеневыми? Какую тайну хранит в себе этот факт, куда может привести ниточка, связывающая пока еще неясным образом Михаила Павловича и Александра Петровича? Будут ли еще нападения, и если будут, то когда и на кого? Получили преступники то, что искали, или у них произошла осечка в планах и они теперь затаятся, будут выжидать? Ведь у Лушиных лысоватый преступник был уже без милицейской формы. Почему?

Кто из знакомых Котенева или Лушина может стать новой жертвой и как заранее высчитать, где и когда можно вновь ждать появления драконов?

Машина проскочила Селезневку и выехала к перекрестку, на котором, спрятанная за длинным домом с универмагом на первом этаже, распласталась мрачная громада приземистой и страшной цитадели из красного кирпича, прозванной в народе несколько фамильярно — Бутыркой. Здание следственного управления размещалось рядом, и, предъявив удостоверения, Рогачев и Купцов вошли внутрь.

Окно кабинета следователя Кудинова выходило прямо на Бутырскую тюрьму. Сам Кудинов — пожилой, в мешковатом штатском костюме и очках с толстыми стеклами — сидел за столом, навалившись на край столешницы объемистым животом. Подав приехавшим руку, он молча указал на свободные стулья и, сняв очки, попросил:

— Дайте на фоторобот поглядеть. Привезли?

Иван подал ему изготовленные с помощью Лиды Котеневой портреты драконов.

Устало прищурясь, следователь начал рассматривать фотороботы, держа их в вытянутой руке.

— Молодые… Один только постарше. — Кудинов щелкнул ногтем по фотороботу лысоватого человека. — Этот, что ли, милицейскую формочку надевал?

— Этот, — вздохнул Рогачев.

— Манаков. — Купцов подал следователю фотографию Виталия.

— Ну-ка, ну-ка. — Кудинов разложил карточки в ряд. — Пятеро? — Он поднял глаза на Алексея Семеновича. — В первом случае их пришло трое, а во втором — четверо. Так? Кто помог сделать четвертого?

— Лушина, — объяснил Иван. — Съездили к ней в больницу.

— Молодцы, — скупо похвалил Кудинов, — но почему они к Котеневу пошли втроем, а к Лушину вчетвером? И сколько их вообще? Манаков, конечно, не в счет, он пока на воле гулять не может.

Следователь снова взял в руки фото Виталия. На карточке — Купцов раздобыл его любительский снимок — Манаков улыбался. Модно одетый, веселый, еще не знающий, что ждет впереди, какая злая ирония судьбы забросит его далеко от дома и привычного быта, он стоял, облокотившись на крыло собственной машины, держа в руках дорогую теннисную ракетку и явно позируя снимавшему его приятелю.

— УБХСС заинтересовалось неким Зозулей, — начал Иван. — Он бешено скупал валюту, видимо надеясь выехать за границу и там остаться. Среди близких связей Зозули оказался Манаков. Задержали их с поличным. Сначала Манаков вел себя вызывающе, отказывался отвечать на вопросы, а потом скис, на суде был подавлен, из следственного изолятора на волю передать ничего не пытался. Но адвокат у него был хороший, сестра наняла. Ранее Манаков характеризовался положительно.

— Знаю я цену этим характеристикам, — недовольно заворчал Кудинов, вытряхивая из мятой пачки беломорину. Прикурив, пустил струю дыма в потолок и сердито постучал толстым пальцем по лежавшей перед ним фотографии Виталия. — По бумажкам, которые сердобольная родня и адвокаты выклянчивают на работе и по месту жительства, разве человека поймешь? Когда читаешь характеристики, прямо слеза умиления прошибает: не в тюрьму надо отправлять, а представлять к ордену. Адвокатура тоже частенько идет по пути наименьшего сопротивления: собрал бумаги, написал речугу, и хорош. А мы отвыкли воевать с крепкой защитой, квалификацию теряем, в заштатных писарей превращаемся.

— Закона нет, чтобы за липовые характеристики к ответственности привлекать, — заметил Рогачев, — а жалко. Сколько головотяпов сразу бы освободили насиженные места.