Игра без правил - Василий Веденеев

Поднявшись на лифте, Саша прошел длинным коридором, неслышно ступая по ворсистым паласам, затягивавшим пол. Отыскав на дверях нужную табличку, поправил галстук и вошел в приемную.

Подложив под себя стопку книг, неумело печатала на машинке ярко накрашенная девица, тыкая остренькими ноготками в многострадальные клавиши. Услышав скрип двери, она оторвалась от своего занятия:

— Вы к Михаилу Павловичу?

— Да. Он здесь?

— Фамилия ваша как? — Девица бесцеремонно окинула Бондарева оценивающим взглядом.

— Я ему звонил и договорился о встрече. Он знает.

— А вы откуда? — Она вылезла из-за столика с машинкой и нехотя направилась к дверям кабинета. — Нельзя без доклада, он этого не любит.

— Вот как? — улыбнулся Саша. — Тогда скажите, что пришел Александр Алексеевич.

— Подождите. — Секретарша исчезла за дверью, которая закрылась за ней плотно и тяжело, как замковый камень, закрывающий вход в камеру с сокровищами гробниц египетских фараонов.

Потоптавшись, Бондарев подошел к столику и взглянул на лист, вставленный в машинку, — девица перепечатывала сонник.

— Пройдите. — Секретарша вышла из кабинета и предупредительно придерживала дверь, пропуская посетителя.

Саша вошел.

Котенев оказался моложавым мужчиной приятной наружности. Он вышел из-за стола и подал крепкую руку:

— Александр Алексеевич? — Котенев, не стесняясь присутствия визитера, заглянул в заранее приготовленную бумажку. — Очень приятно. Впрочем, что это я? Какая, простите, может быть приятность от неожиданного визита сотрудника столь серьезной организации? Присаживайтесь.

Он подвел Бондарева к стоявшим около журнального столика креслам. Лицо Котенева сохраняло радушно-равнодушное выражение, и Саша подумал, что разговаривать с этим человеком будет весьма непросто, даже трудно.

— Чем могу? — возвращаясь к своему столу и собирая разложенные на нем бумаги, поинтересовался Михаил Павлович.

— Не хотелось вас приглашать к себе, — негромко начал Саша. — Я полагаю, мы вполне свободно можем поговорить здесь?

— Несомненно, — тут же согласился Котенев и, нажав клавишу селектора, наклонился к нему. — Люся! Меня нет на месте, ни с кем не соединяй и… Чай, кофе? — Он вопросительно поглядел на Бондарева, но тот в ответ лишь пожал могучими плечами. — И два кофе, — закончил Котенев, — с чем положено в таких случаях. Слушаю вас? — Он вышел из-за стола и присел в кресло напротив гостя.

— У вас хороший кабинет, — не желая начинать серьезный разговор до того, как секретарша подаст кофе и удалится, польстил хозяину Саша.

— Министерство! — многозначительно поднял палец Михаил Павлович. — Присутствие высших чинов должно внушать определенный трепет, нести печать этакой державной важности, значимости. Хотя сейчас слово «министерство» произносят с определенным негативным оттенком, словно синоним слова «бюрократия».

«Чешет как по писаному, — наблюдая за ним, отметил Бондарев. — Скользкий типус, ох скользкий. Такого за рубль двадцать не купить».

Открылась дверь. Секретарша внесла поднос с кофейником, маленькими чашечками и вазочкой печенья. Поблагодарив ее, Михаил Павлович сам поставил поднос на стол и, подождав, пока Люся выйдет, достал из шкафа маленькую сувенирную бутылочку марочного коньяка и крохотные рюмочки.

«Принимает если не по первому разряду, то близко к этому, — решил Бондарев. — Так, наверное, угощает бизнесменов, приехавших с деловыми визитами. И держится как уверенно…»

— Пейте кофе, — разливая ароматный напиток в чашки, предложил хозяин. — Не слушайте тех, кто утверждает, что кофе по жаре вреден.

— Вы знакомы с Александром Петровичем Лушиным? — Задав вопрос, Саша уставился на руку Михаила Павловича, державшую тонкую ручку чашечки с кофе. Но пальцы хозяина кабинета не дрогнули.

— Не только с ним, но и с его семьей, — отпив из чашки, спокойно ответил Котенев. — Правда, стоит уточнить, ведь вам нужна во всем предельная точность? — Он улыбнулся. — Я знаю главу семьи, самого Александра Петровича. Мы когда-то работали в смежных отраслях, иногда встречаемся, раскланиваемся, говорим о делах, здоровье и все, пожалуй. Вы, наверное, пришли в связи с постигшим их несчастьем? Кошмарный случай. И вообще, стало страшно жить…

Говорил он легко, делая округлые, плавные жесты свободной рукой, в пальцах которой была зажата дымящаяся сигарета. Не уводил глаза в сторону от собеседника, всем своим видом показывая: вот он я, дорогой мой милиционер, весь, без утайки, спрашивай, ответим. И именно это его спокойствие, готовность отвечать все больше настораживали Бондарева, который словно не замечал налитого в чашки кофе и коньяка в рюмочках.

— Я пришел не только в связи с этим, — заметил Саша и увидел, как на лице хозяина кабинета отразилось искреннее недоумение.

— Да? А что еще?

— Когда вы узнали о том, что у них произошло?

— Трудно сказать. — Котенев, раздумывая над ответом, покусал нижнюю губу. — Сейчас век информации, ее поток постоянно возрастает, и иногда просто теряешься, поверьте. Не всегда удается проследить, когда именно, от кого именно и что именно узнаешь. Позвольте? — Он легко поднялся и подошел к столу. Наклонившись, перелистал настольный календарь. — Кажется, через день или два? А от кого узнал, право, не припомню. Многие говорили. У нас, знаете ли, масса общих знакомых, когда встретишься, обязательно то да се…

Михаил Павлович вернулся к журнальному столику и опустился в кресло. Пригубив рюмочку с коньяком, закурил новую сигарету.

Бондарев тоже достал свои сигареты. У него возникло ощущение, что Котенев опутывает его словами, как паук запутывает муху в паутине, лишая ее способности двигаться — липкие нити склеивают руки, ноги, приматывают их к телу, словно спеленывая смертельной пеленкой и усыпляя бормотанием. Катятся словечки, как округлые речные голыши, обкатанные волной, нигде не застревая, ни за что не задевая и не оставляя следов.

— Боюсь, дорогой Александр Алексеевич, мало чем смогу быть вам полезным, — развел руками Михаил Павлович. — А вы спрашивайте, если вам нужно что-то уточнить, не стесняйтесь.

— У нас есть данные, что подобная история произошла и с вами, — поглядел ему в глаза Саша. И опять хозяин кабинета не отвел взгляда.

— Что? Фантасмагория! — засмеялся Котенев. — Вас просто мистифицируют или умышленно вводят в заблуждение.

Что вы! Упаси господь от такого, да я просто не выдержал бы. Сердце, знаете ли… — Он постучал согнутым пальцем по левой стороне груди и опять засмеялся.

Бондарев молча показал ему сначала на коньяк, потом на чашечку кофе и лежащую в пепельнице горящую сигарету.

— Это? — Михаил Павлович скорчил покаянную гримасу. — Слаб человек, ничего не попишешь, грешен. Однова живем, как говорится.

— А все-таки? — решил не отставать Саша.

— Серьезно, я даже не представляю, кто вам мог подобное сморозить, чтобы не сказать более резко, — откинулся на спинку кресла Котенев, всем своим видом показывая, как он возмущен происками неизвестных недоброжелателей, отнимающих драгоценное время у сотрудников уголовного розыска. — Впрочем, когда имеешь много знакомых и волей-неволей обсуждаешь с каждым случившееся у Лушиных, может, чего и скажешь такое, что превратно истолкуют или неверно поймут. Ну а если бы в самом деле, — он трижды сплюнул и постучал по крышке стола, — то я знаю свой гражданский долг и всегда готов помочь органам.

— Значит, ничего ни с вами лично, ни с членами вашей семьи не случалось? — поднялся Бондарев. Застегивая пиджак, он подумал, что в следующий раз, если, конечно, он будет, с хозяином кабинета надо говорить по-другому, имея в руках неопровержимые доказательства и улики. Иначе все опять обернется пустой болтовней за чашкой кофе.

— Что вы! — тоже вскочил Михаил Павлович. — Просто вы поневоле стали жертвой пущенной обо мне сплетни. Впрочем, первая жертва я сам. Злые языки страшнее пистолета.

— Всего доброго, — пожав на прощание руку хозяина, откланялся гость, а Михаил Павлович любезно проводил его до дверей.

— Звоните, был очень рад знакомству. — Котенев снизу вверх заглянул в лицо сыщика и, слегка понизив голос, попросил: — Вы уж, пожалуйста, никому не распространяйтесь, ладно? А то сами знаете, начнут склонять во всех коридорах. Договорились?

— Можете не сомневаться, — заверил Саша и, кивнув на прощание секретарше, вышел.

Опять под ногами пружинит ворсистый палас, тянутся по обеим сторонам коридора однообразные двери и далеко впереди маячит облицованная белым мрамором ниша лифта.

Зря он сегодня потратил время, отправившись к Котеневу, или не зря? Черт его маму знает, этого Михаила Павловича, — вроде бы обходительный, вежливый, глазенки не шныряют по сторонам, кофе с коньячком угощает, говорит без умолку и нет в нем никакого двойного дна. Нет на самом деле или он всеми силами старается внушить, что нет?