Последняя схватка - Мишель Зевако
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стол и кров — плюс сто пятьдесят ливров ежемесячно, плюс ненужное тряпье, плюс кой-какая мелочь за разные услуги, — бессовестно солгала Ла Горель.
— Хорошо, — кивнула Леонора; она и бровью не повела. — Я положу вам триста ливров в месяц плюс все прочее. А еще я приготовлю вам скромный подарок: поступив ко мне на службу, вы найдете у себя в комнате пятьсот ливров на мелкие расходы.
Галигаи точно рассчитала, что Ла Горель не устоит перед искушением немедленно получить обещанные пятьсот ливров. А старуха поспешно заявила:
— Если вам угодно, мадам, я приступлю к исполнению своих обязанностей прямо сегодня.
— Как хотите, — согласилась Леонора с безразличным видом.
— Мадам де Соррьентес сейчас в отъезде, так что я заберу свои вещички и через час буду здесь, — радостно проговорила старая ведьма.
— Ступайте, милая, ступайте, — откликнулась Леонора с тем же притворным безразличием. — Комната будет готова… и свои пятьсот ливров вы увидите на столе.
Ла Горель присела так низко, что едва не оказалась на коленях, и засеменила к выходу.
Как только она исчезла, Стокко выглянул из-за драпировки. Хозяйка тихо велела ему:
— Следуй за ней. И не отступай ни на шаг.
Стокко выпустил из рук портьеру и поспешно вышел из комнаты. Со странной улыбкой на губах он думал:
«Corpo di Cristo, зачем мне идти за ней, если я могу пойти с ней!.. Может, уже завтра у нее будет сто тысяч ливров. Dio birbante. Такая женщина стоит внимания!.. Зря я с ней так грубо обошелся!..»
Спустившись в переднюю, Ла Горель увидела там Стокко. Улыбаясь до ушей, он поспешил ей навстречу и любезно спросил:
— Ну, милочка, похоже, вы их заинтересовали?
— Откуда вы знаете? — удивилась она.
Он хитро ухмыльнулся и, пожав плечами, объяснил:
— Иначе меня бы вызвали, чтобы выпроводить вас. А меня не вызвали. Значит, монсеньор не потерял время впустую.
— Я даже оказала ему большую услугу, — похвасталась Ла Горель.
— Я в этом не сомневался, — воскликнул Стокко.
В его голосе звучала непоколебимая уверенность. Но к ней, увы, примешался и обычный сарказм, ставший второй натурой этого негодяя. Ла Горель решила, что Стокко смеется над ней, и обиженно заявила:
— Мадам берет меня на службу. Вот вещички заберу и через час вернусь.
— Очень, очень за вас рад! — заверил ее Стокко. — Здесь вам будет хорошо, вот увидите!.. А раз уж вы теперь здесь служите, я вас провожу. Разве можно, чтобы такая красотка шла по городу без кавалера? Еще кто привяжется…
Подкрутив усы, он бросил на старую ведьму пламенный взгляд, который казался ему неотразимым, а на самом деле делал его еще безобразнее, и произнес:
— Я провожу вас, милочка! И если кто вздумает приставать к такой кроткой голубке, он будет иметь дело со Стокко!
Изумленная старуха застыла на месте и невольно осмотрелась, пытаясь понять, кому адресованы эти нежности: «Милочка, кроткая голубка». Но в передней были лишь она сама и Стокко. Он закатывал глаза и принимал позы, которые казались ему весьма эффектными. И Ла Горель поняла, что все эти взгляды, вздохи, позы и сладкие слова — все это для нее, только для нее.
Ей, понятно, и в голову не пришло, что Стокко мог подслушать ее разговор с Кончини и Леонорой и что ухаживает он не за ней, а за обещанными Кончини деньгами. Но Ла Горель сразу почуяла, что здесь что-то не так, и насмешливо вскричала:
— Вот те на! Ведь совсем недавно вы грозились намять мне бока, требовали, чтобы я не подходила ближе, чем на четыре шага, боялись, как бы кто не подумал, что вы идете с такой образиной. Да еще обозвали меня перед монсеньором «старой свиньей»!
— Разве я говорил такое?.. — изумился Стокко. — Правда?.. Disgraziato di me[1], я так плохо говорю по-французски!
— Вы сказали это по-итальянски, — мстительно напомнила ему мегера.
— В том-то и дело! — прижал руку к сердцу Стокко. — Видите ли, я хотел перевести ваше имя на итальянский язык. Ведь по-французски ваша фамилия значит «боров», вот у меня и наложилось одно на другое.
Старуха опешила от этого объяснения, предложенного с таким видом, словно Стокко над ней смеялся. А головорез продолжал:
— Честно говоря, следует признать, что я был вне себя и сам не соображал, что говорю. Вы женщина умная, вы меня поймете. Ведь мне пришлось отвлечься от дела, которому я отдаю все свое время. И если мне повезет, то я получу сто пятьдесят тысяч ливров.
Сказав это небрежным тоном, Стокко скосил глаза на свою собеседницу. Как и Леонора, он сразу раскусил старую чертовку и был уверен, что большие деньги заставят ее забыть обо всем на свете. И негодяй не ошибся.
— Сто пятьдесят тысяч ливров! — воскликнула зачарованная Ла Горель.
— Ровно сто пятьдесят тысяч, — подтвердил Стокко.
— Какое богатство! — умилилась старуха. И простодушно добавила: — Теперь мне понятно, почему вы были не в духе. Это так естественно.
— Вот видите, — проникновенно сказал бандит.
— Боже мой! — разволновалась Ла Горель. — Да будь я на вашем месте, я бы точно взбесилась… Если бы кто-нибудь помешал мне получить такие деньги, я бы задушила его вот этими слабыми руками… Но, видит Бог, я женщина тихая, не злая, я и мухи не обижу!..
Она уже загорелась. Она уже строила планы. Стокко улыбался с видом победителя и лихо крутил усы. а старая мегера поглядывала на него и прикидывала:
«Я его просто не рассмотрела толком!.. А он ничего, ладный!.. А если мне… А и вправду!.. Почему бы мне не разделить с ним этот лакомый кусок? Попытка не пытка, и да поможет мне святая Томасса! Хоть самую малость получить, и то славно!»
Сложив губки бантиком, Ла Горель подошла к Стокко и закатила глаза. Он предложил ей руку, и она томно приникла к нему. А он чуть отступил и, нежно пожимая ей пальцы, стал разливаться соловьем:
— Я никогда не смогу называть вас Ла Горель, уж очень это неблагозвучно, У вас есть другое имя?
— Да, Томасса, — потупилась она.
— Прекрасно, — вскричал Стокко. — Вот это имя стоящее! Свежее, нарядное, изящное… как и его обладательница! А меня зовут Амилькар. Это имя воина!
— Какое красивое имя!.. — прошептала старая ведьма. — Оно вам очень подходит!..
И она попробовала покраснеть, как будто нечаянно проговорилась. Он поцеловал ей руку и в порыве страсти признался:
— О cara Tommasina mia, поп posso piu vivere senza di te!.. О дорогая моя Томмазина, я не могу без тебя жить!..
Старая чертовка жалась к нему, как влюбленная кошка, и лепетала: — Amilcare, caro mio!.. Амилькар, дорогой мой!..
— Как же это я раньше вас не рассмотрел, где только были мои глаза? — продолжал Стокко, возбуждаясь все больше. — Corbacco![2] Я только и думал, что об этих деньгах! К черту золото! Теперь я буду занят только вами, милая моя Томасса!