Последняя схватка - Мишель Зевако

Но рядом была Марчелла. И Марчелла отвела Флоранс в ее комнату. Девушка решила, что Марчелла останется с ней, но та неожиданно исчезла…

Надо сказать, что Леонора по достоинству оценила скромность Флоранс и ее исключительную честность. Обладая живым умом, Леонора невольно прониклась уважением к готовности девушки принести себя в жертву ради блага матери, которую Флоранс не знала и которая не стоила такой любви.

Уважение привело к доверию. Флоранс дала слово не выходить из дома, и Леонора справедливо решила, что это обещание гораздо надежнее самой бдительной слежки. Галигаи даже точно рассчитала, что, убрав бесполезных соглядатаев, она еще больше свяжет Флоранс своим доверием. И женщина не ошиблась.

Так что юной красавице была предоставлена в особняке Кончини полная свобода. И девушка уже не чувствовала, что находится под тайным наблюдением, которое угнетает больше, чем открытый контроль. Понятно, что ей ни разу не пришло в голову злоупотребить доверием Леоноры. Флоранс целыми днями пропадала в саду, ухаживая за любимыми цветами.

Но на этот раз она решила воспользоваться той относительной свободной, которую ей предоставила Леонора; девушка интуитивно почувствовала, что ей необходимо знать, что же будет о ней сказано в кабинете маршала. Дождавшись ухода Марчеллы, Флоранс вернулась назад, осторожно приоткрыла дверь и прислушалась.

В ее отсутствие Леонора продолжала свой допрос:

— А теперь скажите, кто отдал вам ребенка? Как это было?

Ла Горель, не задумываясь, заявила, что младенца принес ей Ландри Кокнар, и сообщила, при каких обстоятельствах это произошло. Потом она рассказала, как девочка росла — и как убежала от нее. В общих чертах женщина излагала все, как было: она не видела смысла врать. А вот в деталях мегера пыталась выставить себя в самом выгодном свете. И немало в этом преуспела.

Когда Флоранс затаилась у дверей кабинета, Ла Горель заканчивала свой рассказ.

Старую ведьму слушали внимательно, не перебивая. Потом Кончини спросил:

— Так что вы хотели сообщить нам об этой девушке?.. И почему вы обратились именно ко мне?

— Потому что я знаю, что вы ее…

Женщина смущенно замолчала, скосив глаза на Леонору. Та пожала плечами и ответила за нее:

— Потому что вы знаете, что он ее отец, говорите прямо, ведь господин д'Анкр предупредил вас, что у него нет от меня секретов.

— Простите, мадам, я не смела, — извинилась Ла Горель елейным голосом. И с явным облегчением добавила: — Именно это я и хотела сказать.

— А откуда вам известно, что я ее отец? — поинтересовался Кончини. — Ландри разболтал, что ли?

Ла Горель заколебалась. Конечно, стоило бы подложить свинью Ландри Кокнару. Но уж очень мегере хотелось похвастаться своей сообразительностью. И она сказала правду:

— Нет, монсеньор. Более того, Ландри сделал все для того, чтобы сбить меня с толку. Он попытался даже убедить меня, что это его собственный ребенок. Но я-то знала, что Кокнар состоит у вас на службе, а вы тогда вскружили головы всем женщинам Флоренции. И я все поняла. Конечно, доказательств у меня нет. Но я просто уверена, что отец девочки — именно вы.

— Так что вы хотели мне сказать? — резко осведомился Кончини. — Говорите!

Ла Горель выдержала паузу. Именно ради этих слов она сюда и пришла. Женщина сосредоточилась и заявила:

— Одна знатная и очень влиятельная особа предложила мне кругленькую сумму за то, чтобы я согласилась подтвердить, что матерью брошенного ребенка была некая дама. Ее имя и титул будут сообщены мне в нужное время.

— И вы согласились? — зарычал Кончини.

— Само собой, — ответила старая чертовка. Не испытывая угрызений совести, она все же решила оправдаться и плаксивым голосом пояснила: — Совсем нищета заела, монсеньор.

— Имя? — холодно вмешалась Леонора.

— Имя? — повторила Ла Горель, делая вид, будто не понимает, чего от нее хотят.

— Да, имя той… знатной и очень влиятельной особы, которая предложила вам эту сделку.

— Я его не знаю, — уверенно ответила Ла Горель.

— Лжете, — резко произнесла Галигаи.

— Как можно, мадам… — заныла старуха.

— А я говорю, что вы лжете, — повторила Леонора, устремив на нее пронзительный взгляд, от которого той стало не по себе.

— Ну, в общем, да, имя мне известно, — призналась Ла Горель. — Только я его не назову.

В голосе у нее зазвучал неподдельный ужас:

— Мне еще пожить охота! А если я сообщу вам это имя, мне конец!

— Я и без вас его знаю, — бросила Леонора, пожав плечами.

— Да ну? — усомнилась Ла Горель.

— Это герцогиня де Соррьентес, — спокойно проговорила Галигаи.

Ла Горель была подавлена. Она никак не ожидала, что маршалу д'Анкру и его супруге все известно. А она-то рассчитывала, что Кончини испугается, потеряет голову, и тогда она, Ла Горель, милостиво выручит его из беды. За приличное вознаграждение, разумеется.

А маршал и Леонора оставались спокойными, словно признания старухи совсем их не трогали. Сердце у Ла Горелъ заныло, и она подумала в полном отчаянии:

«Боже мой! Я разорена! Они пустили меня по миру! Без ножа зарезали!.. Да еще заманили в это осиное гнездо… Лишь бы мне живой ноги унести!»

Не давая ей опомниться, Леонора сурово потребовала:

— А теперь назовите имя дамы, на которую вы должны указать как на мать девочки. И не вздумайте хитрить… Вы уже убедились, что мы осведомлены гораздо лучше, чем вы полагали.

Знала ли старуха это имя? Знала ли, что это королева Мария Медичи? Конечно, Фауста Ла Горель об этом не говорила. Но мегера и сама кое-что соображала. До этого имени она докапывалась уже не один год. Разумеется, она подумала и о наследнице великого герцога Тосканского. Но сама мысль о любовной связи между дочерью правителя и сыном скромного нотариуса, сомнительным дворянином, каковым являлся тогда Кончини, показалась старухе настолько далекой от жизни, что Ла Горель без колебаний отбросила эту идею.

С тех пор как Фауста приютила старуху в своем особняке, где та почти ничего не делала и получала приличные деньги, у Ла Горель было много времени для раздумий. А еще она подслушивала под каждой дверью. И так постепенно докопалась до истины. Узнав страшную правду, Ла Горель сразу поняла, что должна молчать как рыба. Произнести имя женщины, которая произвела на свет Мюгетту, значило бы — вынести самой себе смертный приговор. А старухе была еще дорога жизнь… Поэтому вопрос Леоноры не застал Ла Горель врасплох. Она сразу ответила:

— Как я могу назвать вам имя, которое мне еще не сообщили?

Мегера изобразила такое искреннее простодушие, что Леонора и Кончини невольно поверили ее словам. И все же Леонора строго осведомилась: