Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I - Жоубао Бучи Жоу

чтобы убедиться, что никакая нечисть не ускользнула и не начнет снова чинить зло.

Чу Ваньнин молча шел впереди, двое его учеников следовали за ним.

Ши Мэй внезапно вспомнил что-то и спросил:

— А-Жань, эта одежда, которую вы с Учителем носите… что… что-то произошло?

Мо Жань на миг опешил, прежде чем сообразил, что они с Учителем все еще были в парных свадебных одеждах. Он испугался того, что Ши Мэй может подумать что-то не то, и тут же начал снимать ее.

— Это... из иллюзорного мира, только не подумай чего, я… ты все неправильно понял...

Не договорив, он взглянул на Ши Мэя и увидел, что тот тоже одет в алый наряд для свадебного обряда, но немного другого фасона. Хотя тот был изрядно потрепанным и отличался от их парных одежд, все равно это было свадебное платье.

Стоя рядом с Ши Мэем, Мо Жань даже мог представить, что это его руки он держал тогда в иллюзии Призрачной госпожи, с ним кланялся Небу и Земле и делил брачную чашу.

Мгновение — и он уже передумал срывать с себя свадебный наряд. Замерев, он не мог отвести взгляд от Ши Мэя.

Ши Мэй приветливо улыбнулся:

— Что? Ты так и не договорил.

Мо Жань пробормотал:

— Это… неважно.

Чу Ваньнин был в нескольких шагах от них, и нельзя было сказать наверняка, как много он слышал из их разговора. Внезапно он остановился и обернулся.　

Небо начало светлеть. После суматошной ночи горизонт осветился первыми лучами багряного восхода. Словно изорванное и кровоточащее сердце, солнце вырвалось из темной бездны, раскрасив серый холст предрассветного неба яркими красками. С каждой секундой строгий профиль Чу Ваньнина, застывшего на границе ночи и великолепного восхода, становился все более четким и контрастным. Его красные, как кровь, одежды, подсвеченные солнечным заревом, создали золотой ореол вокруг него, размыв выражение лица, сделав его совсем нечитаемым.

Внезапно могучая духовная энергия вырвалась наружу, разрывая свадебное платье в клочья.

Лоскуты красного шелка затрепетали и закружились в воздухе, подобно лепесткам увядающих яблонь. В следующий момент внезапно поднявшийся ветер подхватил их и унес прочь.

Под сорванным праздничным нарядом оказались белые одежды. Черные как смоль волосы разметал ветер, алые шелковые лоскуты все еще парили в воздухе. На плече расплылось кровавое пятно…

На белом оно стало еще более ярким и заметным. И эту рану Учитель получил, защищая Мо Жаня.

Прошло какое-то время, прежде чем Чу Ваньнин холодно усмехнулся:

— Мо Вэйюй, что между тобой и мной может быть неправильно понято?

Мо Вэйюй… Всякий раз, когда он был зол и раздражен, Чу Ваньнин использовал по отношению к нему это обезличенно-вежливое обращение без капли душевного тепла.

Мо Жань поперхнулся, застигнутый врасплох. Ему нечего было ответить.

Чу Ваньнин повернулся и пошел прочь.

В этот час вокруг не было ни души. Казалось, он остался совсем один между землей и небом, которые слились так, что и не понять, где начинается одно и заканчивается другое.

Саркастичное выражение его лица тут же исчезло, как только он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Чу Ваньнин стиснул зубы. Страдание и боль отразились на его лице, когда он поднял руку, чтобы коснуться плеча. Когти Призрачной госпожи можно было считать своего рода божественным оружием, не менее мощным и грозным, чем Тяньвэнь. Все его плечо было разорвано, но у него не было времени, чтобы позаботиться об этом во время нападения, да и потом... Сейчас эти раны уже начали гноиться и причиняли сильнейшую боль.

Замерев посреди комнаты, Чу Ваньнин медленно выдохнул и попытался снять верхнюю одежду, но с высохшей кровью ткань намертво прилипла к коже. Он попытался аккуратно оторвать ее от раны, и его тут же накрыло жуткой болью.

Комната Мо Жаня была рядом, а звукоизоляцией эта гостиница похвастаться не могла. Чу Ваньнин не хотел, чтобы ученик узнал о его слабости, поэтому, прикусив губу, одним резким движением оторвал прилипшую к ране ткань.

— М-м-м!

Чу Ваньнин издал сдавленный стон, затем медленно выдохнул и тут же почувствовал вкус крови на губах, которые, видимо, прикусил слишком сильно. Он задыхался, лицо стало совершенно бесцветным, а тело покрылось холодным потом. Все еще дрожа, он из-под опущенных ресниц попытался рассмотреть рану на плече.

Все было не так уж плохо. Вылечить можно…

Держась за стол, чтобы не упасть, он медленно сел. Понемногу, превозмогая боль, при помощи здоровой руки он промыл рану водой и обтер полотенцем, принесенным служителем гостиницы. Не так все и сложно: промыть рану, затем, используя острый нож, обрезать вокруг отмершую загноившуюся плоть, после этого нанести мазь, которую сделала госпожа Ван. И, наконец, медленно, с трудом, кое-как перебинтовать плечо.

Он не привык выказывать слабость перед другими. Каждый раз, терпеливо снося боль, ему самому приходилось справляться с последствиями своих ранений.

Раненое животное ищет укрытие, чтобы спрятаться и зализать свои раны. Иногда ему казалось, что он ничем не отличается от диких зверей и обречен вечно влачить одинокое существование. Он знал, что неприятен большинству людей, поэтому не хотел унижаться и давить на жалость, прося чьей-то помощи. У него было свое собственное, пусть и довольно странное, представление о достоинстве.

Когда он снял одежду, на пол упал парчовый мешочек...

Красный атлас был расшит шелковыми цветами акации. Его пальцы дрожали от боли, когда он медленно открыл его. Внутри лежали две связанные пряди волос.

Его и Мо Жаня...

На мгновение у Чу Ваньнина потемнело в глазах. Ему хотелось поднести мешочек к пламени свечи и сжечь вместе с его нелепым содержимым. Но в конце концов он не смог это сделать.

«Свяжите волосы, чтобы стать мужем и женой. Супружеская любовь никогда не подвергнется сомнению».

Чу Ваньнин почти слышал тихое хихиканье Золотого мальчика и Нефритовой девочки, чувствовал, как трепещет его сердце, и... в глубине души еще сильнее ненавидел и презирал себя за это. Он крепко сжал в руке мягкий мешочек и медленно закрыл глаза.

Чу Ваньнин не мог смириться и принять собственные чувства к Мо Жаню. Если бы можно было просто вырвать свое сердце, вырезать из него гнусные мысли, искромсать их на мелкие куски и выбросить.

Где его порядочность и чистота помыслов?

Разве Мо Вэйюй был тем, о ком он должен был болеть сердцем? Что он за Учитель после этого? Действительно, хуже зверя!

Тук-тук-тук...

Внезапно в дверь постучали. Погруженный в свои моральные терзания Чу Ваньнин испуганно вздрогнул и, широко раскрыв глаза,